Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик
Мы проделали долгий путь вовсе не за тем, чтобы тратить время на выслушивание горьких откровений, к тому же я отнюдь не был уверен, что нам вообще следует их выслушивать, но было бы верхом нетактичности торопить судью. К счастью, он все понял сам и сказал:
— Хорошо. Чем я могу вам помочь? В общих чертах я понял, в каком направлении вы собираетесь действовать, остается утрясти отдельные детали:
— Прежде всего, Ваша Честь, — сказал я, — вы должны иметь полное представление, на кого замахиваетесь. Он — не человек с улицы. У него газеты, контакты наверху, неисчерпаемые средства воздействия на власть. Поднимется невероятная шумиха.
— Позвольте поделиться с вами одним соображением, сержант. Не поручусь за всех, кто претендует в настоящее время на должность судьи, но относительно себя заявляю с полной ответственностью: когда я добивался права облачиться в мантию с расшитыми поручами,[86] то поклялся, что не дам себя запугать и буду принимать только те решения, которые диктует мне мой долг. На худой конец существует охрана, и, если дело зайдет слишком далеко, я ею воспользуюсь.
— Мы привезли с собой готовый ордер, — сообщила Чаморро, протягивая ему бумагу. — Его сделали на компьютере по образцу уже имевшихся в нашем распоряжении документов. Не хватает только вашей подписи.
— Весьма похвально, — одобрительно хмыкнул он. — Хотелось бы видеть такую же расторопность и в остальных работниках.
Он быстро, но внимательно прочитал бумагу, взял со стола ручку и вывел под последней строкой затейливый росчерк с властной загогулиной. Затем окинул нас выжидательным взглядом.
— У вас есть второй экземпляр?
— Да, — ответила Чаморро, вручая ему копию.
— Прекрасно, — сказал он и тоже ее подписал. — Теперь все в порядке. Один экземпляр останется у вас, а второй — здесь. Держите меня в курсе. Я дам вам номер своего мобильника, так что звоните в любой час дня и ночи.
Мы записали его телефон. Судья поднялся с кресла.
— Вы, должно быть, спешите, поэтому я вас больше не задерживаю, — сказал он. — Время позднее, и у меня накопилось немало дел, которые надо закончить сегодня же.
— Разрешите идти, Ваша Честь, — попрощались мы.
— Удачи! — пожелал он нам, и его голос прозвучал с необычайной теплотой. — Большое вам спасибо.
Через сорок пять минут Чаморро, ехавшая в машине одна, остановилась напротив ворот роскошного особняка. Она выключила мотор, захватила сумочку и вышла. Потом закрыла дверцу ключом и неторопливой походкой направилась вниз по улице.
Не успела моя помощница сделать несколько шагов, как открылась калитка, и на пороге появился хорошо одетый и аккуратно причесанный человек спортивного телосложения.
— Эй, сеньорита!
Чаморро остановилась и, прикинувшись, что не слышит окрика, стала рыться в сумочке, будто что-то забыла, после чего спокойно пошла назад.
— Сеньорита, — настойчиво повторил человек и двинулся ей навстречу. — Уберите отсюда машину: вы загораживаете проезд.
— Что-что? — спросила Чаморро.
— Машина. — Охранник стал проявлять признаки нетерпения, поскольку Чаморро, проигнорировав его просьбу, опустила голову и стала опять копаться в сумочке.
Человек подходил все ближе. Когда расстояние между ними сократилось до шести-семи метров, Чаморро неуловимым движением направила на него пистолет.
— Руки вверх и не двигаться, — сказала она. — Гражданская гвардия.
В считанные секунды двенадцать одетых в форму и вооруженных до зубов полицейских устремились в ворота и рассеялись по саду. Из дома выбежали два охранника. Одному из них хватило времени вытащить пистолет, но он тут же его отбросил как горячую картофелину, увидев нацеленные на него дула автоматов. Мы с Чаморро присоединились к Перейре, которого сопровождали два бойца из отряда особого назначения и, обойдя дом, вышли к бассейну, где и застали Салдивара, задумчиво созерцавшего воду. Он вскочил на ноги и ошеломленно уставился на трех гвардейцев в масках, державших его и мажордома на мушке. Четвертого охранника уже успели разоружить; он стоял, положив руки за голову, и сердито озирался по сторонам.
— Что это значит, сержант? — спросил меня Леон.
— Здесь распоряжаюсь я, сеньор, — вмешался мой шеф, прежде чем я успел ответить. — У нас ордер на ваше задержание и проведение обыска.
— В чем меня обвиняют?
— В убийстве.
— Боже праведный! — воскликнул Салдивар, улыбаясь. — И для этого вы притащили сюда целую воздушно-десантную бригаду? Утихомирьте своих молодцов, а то они, чего доброго, все мне здесь переломают.
Один из наших ребят вышиб ногой заднюю дверь и в сопровождении трех гвардейцев пошел обыскивать дом. Я приблизился к Салдивару и надел на него наручники. Леон не оказывал сопротивления, но, пока я защелкивал их на запястьях, полюбопытствовал, сардонически улыбаясь:
— Опасаетесь побега или даете выход низменным инстинктам? Кстати, что у вас с лицом?
— Последствия нервного перевозбуждения вашего подручного, — ответил я. — И поскольку с вами может произойти то же самое, предпочитаю принять меры предосторожности. Так будет надежнее.
— Моего подручного? — притворился он, разыгрывая удивление.
— Эхеа, — уточнила Чаморро, бережно проведя рукой по ушибленному ребру.
— Ба! Да ведь это Лаура, — узнал он ее. — Страшно рад тебя видеть. Незабываемый ужин, не правда ли? Хотя я до сих пор жду твоего звонка.
— Действительно, незабываемый, — ответила Чаморро раздраженно. — Однако впредь я не намерена вас развлекать, так что утешайтесь воспоминаниями.
— Не понимаю тебя, Лаура, — запротестовал Салдивар. — Кто должен сердиться, так это я. Ты обошлась со мной как с мальчишкой. Нехорошо смеяться над мышиным жеребчиком, который размечтался о любви хорошенькой девушки.
— Так я вам и поверила!
Обыск дома закончился. Полицейские вывели в сад двух служанок, а один из них тащил за собой упирающуюся Патрицию. Дело кончилось тем, что она набросилась на агента чуть ли не с кулаками, и тот, не выдержав, с силой толкнул ее в спину.
— Не смей меня трогать, кретин.
— Дом чист, — отрапортовал полицейский.
Оказавшись рядом, отец и дочь обменялись многозначительными взглядами. Она не произнесла ни слова, а Леон подмигнул ей с преувеличенным оптимизмом и проговорил:
— Скорее всего, меня отправят в тюрьму. Не огорчайся, они совершают большую глупость и обязательно сядут в калошу. Немедля позвони Хесусу. И скажи Рамону, пусть он займется всем остальным, разумеется, под твоим присмотром. Я вернусь не сегодня завтра, а если возникнут осложнения, то через несколько дней.
Патриция не ответила, даже не кивнула головой.
Мы решили прихватить с собой охранников, намереваясь привлечь их за сопротивление при задержании, а заодно проверить разрешение на ношение оружия. Прислуга и Патриция остались дома. Дочь Салдивара бесстрастно наблюдала за вереницей арестованных во главе со своим отцом и за гвардейцами, осмелившимися нарушить покой ее роскошной фамильной резиденции. Она молчала и только болезненно морщилась, когда самые дерзкие из них топтали тяжелыми армейскими ботинками цветочные клумбы и крушили бордюры вдоль декоративных газонов. Я замыкал шествие и, подойдя к воротам, услышал ее оклик.
— Эй, сержант!
Я обернулся.
— Надеюсь, вы уверены в правильности того, что делаете? — спросила она меня с угрозой.
— Никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — ответил я.
— Советую хорошенько подумать, для вашего же блага. Иначе вы запомните этот день на всю жизнь. Я вам обещаю.
— Какая горячая преданность! А я было подумал, будто вы не в ладах со своим отцом.
— Лишнее подтверждение вашей полной несостоятельности как психолога. Вы ничего не понимаете в людях, сержант, и особенно в женщинах, — бросила она презрительно. — В отсутствие отца хозяйкой в доме буду я. И сделаю все для его освобождения, не останавливаясь ни перед какими расходами. Вот увидите.
— Желаю удачи в ценном начинании, сеньорита, — ответил я, отчетливо произнося каждое слово.
Мы позвонили судье и сообщили об успешном завершении операции. Его Честь распорядился немедленно доставить задержанных к нему. Их рассадили по машинам и отправили в Гвадалахару. Салдивара мы взяли к себе: Чаморро разместилась с ним на заднем сиденье, а я — на переднем, рядом с шофером. За рулем сидел капрал Доминго, бравый и хитроватый на вид уроженец Вальекаса.[87] Тронувшись с места, он тут же и на всю мощь запустил сирену.
— Люблю пошуметь в кварталах, где живут богатеи. Хоть раз отведу душу да пугну их так, чтоб в штаны наложили, а потом пусть себе клянут голодранцев из Вальекаса. Знай наших!
Салдивар хранил молчание, уставившись в одну точку. Он держал скованные руки на коленях и, казалось, втайне ото всех радовался своему положению. Гордость не позволяла мне заговорить первому, однако я не устоял перед искушением.
