Хуан Гомес-Хурадо - Эмблема предателя
- Наш отец был владельцем порохового завода, который располагался в этом городе.
Пауль уже собирался сказать Манфреду, что его мать работала на этом заводе по производству боеприпасов и что ее уволили, но слишком устал для болтовни.
- Чертовски иронично, что отец продал эту землю нацистам. А они устроили здесь лагерь.
Наконец, они увидели желтую вывеску с четными буквами, возвещающую, что лагерь находится в восьмидесяти метрах.
- Остановись, Манфред. Медленно развернись и поезжай немного назад.
Манфред подчинился, и они вернулись обратно к небольшому зданию, которое проехали несколько минут назад. Оно было похоже на домик лесника, хотя выглядело уже давно нежилым.
- Юлиан, слушай внимательно, - сказал Пауль, взяв мальчика за плечи, чтобы тот посмотрел ему в лицо. - мы с твоим дядей пойдем в концентрационный лагерь и попытаемся спасти твою мать. Но ты с нами идти не можешь. Я хочу, чтобы ты вышел из машины с моим чемоданом и подождал нас за этим зданием. Спрячься хорошенько, не говори ни с кем и не показывайся, пока не услышишь, как я или дядя тебя зовем. Ты меня понял?
Юлиан кивнул, и губы у него задрожали.
- Ты храбрый мальчик, - сказал Пауль, обнимая его.
- А если вы не вернетесь?
- Не надо так думать, Юлиан. Потому что мы непременно вернемся.
Устроив Юлиана в тайном убежище, Пауль и Манфред сели обратно в машину.
- Почему ты не дал ему указаний на случай, если мы не вернемся? - спросил Манфред.
- Потому что он смышленый парнишка. Он заглянет в чемодан, возьмет деньги и бросит остальное. И в любом случае, мне его некуда отправить. Как выглядит рана? - спросил Пауль, зажигая освещение и снимая марлевую повязку.
- Воспалена, но не сильно. Веки не красные. Болит?
- Очень.
Пауль посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Там, где раньше находилось глазное яблоко, теперь была только пустота, прикрытая сморщенной кожей. Из-под века вытекла тоненькая струйка крови, похожая на алую слезу.
- Она должна выглядеть старой, черт подери.
- Может, тебя и не попросят снять повязку.
- Спасибо, что напомнил.
Он вытащил из кармана повязку и надел ее, выбросив марлю через окно в кювет. Снова поглядев на себя в зеркало, он почувствовал мурашки по коже.
Из зеркала на него смотрел Юрген.
Он взглянул на нарукавную повязку с нацистской свастикой, красовавшуюся на левой руке.
Пауль вспомнил, как однажды подумал, что скорее умрет, чем нацепит на себя этот символ. И сегодня Пауль Райнер мертв. Сегодня я Юрген фон Шрёдер.
Он пересел с заднего сиденья вперед, вспоминая, каким был его брат. Его выражение надменного превосходства. Его манеру повышать голос, тем самым возвышая самого себя и заставляя всех остальных чувствовать себя низшими существами.
"У меня все получится, - думал Пауль. - Вот увидим".
- Вперед, Манфред. Нельзя терять времени.
59
ТРУД ОСВОБОЖДАЕТ
Эту фразу из стальных букв он прочитал над воротами у въезда в лагерь. Однако эти слова были не более чем дополнительной преградой. Никто из тех, кто здесь находился, не заработал себе свободу.
Когда мерседес остановился при въезде, из боковой двери вышел сонный охранник в черной форме, бросил беглый взгляд внутрь машины с помощью фонаря и сделал им знак проезжать. Ворота тут же начали открываться.
- Как просто, - прошептал Манфред.
- Ты знаешь хоть одну тюрьму, в которую было бы трудно попасть? Проблемы возникают при выходе, - отозвался Пауль.
Ворота полностью открылись, но автомобиль не сдвинулся с места.
- Да что с тобой, черт побери? Не стой здесь!
- Я не знаю, куда ехать, Пауль, - ответил Манфред, вцепившись обеими руками в руль.
- Вот дерьмо.
Пауль открыл окно и сделал охраннику знак приблизиться. Тот мгновенно подбежал.
- Слушаю.
- У меня страшная головная боль. Сделайте одолжение, объясните моему тупице водителю, как доехать до начальника лагеря. Я привез из Мюнхена приказы.
- Сейчас здесь осталась только охрана в караульной.
- Так покажите, как туда добраться. Мы с этим придурком говорим на разных языках.
Охранник дал указания Манфреду, которому не пришлось притворяться, что он зол на своего "хозяина".
- Ты не слишком ли переусердствовал?
- Если бы ты знал, как мой брат обращался с прислугой... Это я еще изображаю его в лучшие дни.
Автомобиль Манфреда проехал мимо огороженной территории. С другой стороны они увидели группу заключенных, бегающих кругами вокруг столба, их правые ноги соединялись веревками. Когда падал один, то за ним летели на землю по меньшей мере четверо или пятеро.
- Встать, собаки! Будете этим заниматься, пока не сделаете десять кругов, не споткнувшись! - орал охранник, наблюдающий за этой сценой.
- Не похоже на домашний очаг, - сказал Манфред.
Машина остановилась там, куда указал солдат у ворот, напротив низкого белого здания. У его двери, освещенной несколькими фонарями, стояли в карауле еще два солдата. Когда Манфред затормозил, Пауль дернул за ручку двери.
- Что ты делаешь? - прошептал Манфред. - Это я должен открыть тебе дверцу!
Пауль успел вовремя остановиться. Головная боль и дезориентация в последние минуты лишь усилились, и он с трудом мог ясно мыслить. Его охватил страх перед тем, что вот-вот произойдет. Мгновение он боролся с искушением приказать Манфреду развернуться и как можно скорее проехать несколько километров.
Нет, я не могу так поступить с Алисой. Ни с Юлианом, ни с самим собой. Я должен войти... будь что будет.
Дверь машины открылась. Пауль поставил ногу на бетонную поверхность и высунул голову. Два солдата тут же вытянулись по струнке и подняли руки в приветствии. Пауль вышел из мерседеса и повторил их жест.
- Вольно, - сказал он, переступая порог.
Внутри караульная выглядела простой маленькой комнатой, похожей на обычную контору, с тремя или четырьмя идеально аккуратными письменными столами, на каждом из которых красовался миниатюрный нацистский флажок, и портретом фюрера на стене - единственным украшением помещения. Возле двери стоял длинный стол, выполнявший, очевидно, роль регистрационной стойки, за которым скучал служащий с кислой физиономией. Увидев входящего Пауля, он тут же приосанился.
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер! - ответил Пауль, осматриваясь. В глубине помещения имелось оконце, похоже, выходящее в комнату отдыха. Через стекло он разглядел десяток солдат, играющих в карты посреди облака дыма.
- Добрый вечер, герр оберштурмфюрер, - сказал служащий. - Чем могу быть полезен в столь поздний час?
- Вы можете оказаться полезным, если пошевелитесь. Я должен увезти в Мюнхен одну заключенную для... для допроса с пристрастием.
- Разумеется. Как ее имя?
- Алиса Танненбаум.
- А, ее привезли вчера. У нас не так много женщин, не больше полусотни, знаете ли. Как жаль, что вы ее забираете. Она - одна из немногих, которые выглядят... сносно, - произнес он с похотливой ухмылкой.
- Хотите сказать, для еврейки?
Услышав эти слова, человек за стойкой нервно сглотнул.
- Разумеется. Для еврейки. Конечно же.
- Разумеется. Так чего же вы ждете? Приведите ее!
- Сию минуту. Могу я взглянуть на приказ о переводе?
Держащий руки за спиной Пауль с силой сжал кулаки. Он приготовил ответ на этот вопрос. Сейчас возникнет небольшой спор. Если всё получится, они вытащат Алису, сядут в машину и уедут из страны, свободные, как ветер. В противном случае последует телефонный звонок, возможно, и не один. И меньше чем через полчаса они с Манфредом станут почетными гостями лагеря, только совсем в другой одежде.
- Послушайте...
- Фабер. Густав Фабер.
- Послушайте, Фабер. Еще час назад я кувыркался в постели с красоткой из Франкфурта, за которой ухлестывал несколько дней. Несколько дней! И тут внезапно звонит телефон, и знаете, кто говорит?
- Нет.
Пауль наклонился над стойкой и заговорил доверительным тоном.
- Сам Рейнхард Гейдрих. Он сказал: "Юрген, дружище, привези мне ту еврейку, которую мы вчера отправили в Дахау, потому что, похоже, мы из нее еще не всё вытянули". А я отвечаю: "А кто-нибудь другой не может поехать?". А он мне: "Нет, я хочу, чтобы ты поработал с ней по пути. Запугай ее своими особыми методами". Ну вот я и сел в машину и примчался сюда. Всё, что угодно, лишь бы угодить другу. Но это не отменяет того, что он окажется не в духе. Так что приведите сюда эту еврейскую шлюшку, может, я еще успею вернуться к своей подружке, пока она не переспит со всем светом.
- Я весьма сожалею, но...
- Герр Фабер, вам известно, с кем вы разговариваете?
- Нет.
- Я - барон фон Шрёдер.
Услышав эти слова, служащий переменился в лице.
- Почему же вы раньше не сказали? Адольф Эйхманн - мой большой друг. Он много рассказывал мне о вас, - теперь его голос звучал по-дружески тепло. - Я знаю, какую работу вы проделали для герра Гейдриха. Не беспокойтесь, я сейчас приведу эту вашу еврейку.
