Марен Ледэн - Вирусный маркетинг
«Куда хуже, чем просто концлагерь…»
Болезнь эксплуатируется здесь крайне рационально, из дефективных тел извлекается максимальная польза. Все предусмотрено. В основной части здания ставят опыты на легких больных. Тут испытывают все возможные технологические новинки.
Двое ученых в белых халатах хлопочут возле обнаженных тел.
Новые частоты волн, образцы микрочипов второго и третьего поколения, попытки генетических скрещиваний. Плоды многолетнего труда и самых смелых экспериментов. Новый мир в процессе становления.
«Они создают, но не лечат».
Раздается оглушительный вой сирены.
— Дали сигнал тревоги!
«Двое ученых испарились».
— Нужно все сделать быстро.
Иезавель начинает действовать.
Воительница.
Вооружившись скальпелем, она кидается на троих охранников, только что вошедших в здание.
— Хватайте все, что попадется под руку, и защищайтесь!
Она отдает точные приказания:
— Сзади есть две двери. Откройте их и выталкивайте подопытных на улицу, а я займусь этими тремя.
Их оглушает сирена.
Камилла тут же приступает к делу, а Натан в оцепенении наблюдает за тем, как Иезавель сражается с тремя громилами. Точным жестом она перерезает первому горло, второго ударом отбрасывает в сторону. Третьему вонзает в глаз скальпель и выдергивает его как раз вовремя, чтобы не попасть под удар второго охранника, который вновь пытается атаковать ее. Через долю секунды он уже на полу, захлебывается собственной кровью. Иезавель подбирает два самозарядных пистолета, которыми охранники не успели воспользоваться. Она машет Натану, чтобы тот пошевеливался.
Руки по локоть в крови.
Натан заходит в коридор, где встречается со странным существом. Оно тихонько пережевывает хлеб, опершись о стену и невозмутимо выставив вперед раздутый, как на седьмом или восьмом месяце беременности, живот, под которым болтается огромный пенис без яичек.
«Черт, да что за…»
Иезавель хватает его за руку и тянет назад.
— Брось! Это конечная стадия. Нановирусы вгрызаются в его кости… они доберутся до структуры ДНК максимум через двадцать четыре часа.
— Теперь прорываемся в крипту!
Вокруг них царит смятение. План Иезавели сработал отлично. Подопытные разбегаются во все стороны, за ними гонятся десятки охранников, которые явно не справляются с ситуацией. Группа из шести подопытных уже достигла внешних границ центра. До свободы рукой подать.
«Если их не отловят раньше».
Возле крипты никого. Иезавель бросается к входной двери.
— Заперто.
Она отступает на несколько метров, стреляет по замку и мощным ударом ноги выламывает то, что осталось от двери.
Они вваливаются в пролом. Лестница уходит под землю, внизу еще одна дверь, открытая, они переступают через порог.
Перед ними Сахар.
Опьяненный гневом.
Снова приказы:
— Натан, закрой дверь, и подопри ее чем-нибудь, что найдешь, чтобы нас не побеспокоили.
Потом, не сводя глаз с Сахара, она обращается к Камилле.
— Со стороны ризницы, справа от тебя, будет дверь, — сделай то же самое. Есть еще один вход в глубине. То же самое…
По-прежнему смотрит Сахару в глаза.
Решительная.
— У нас будет в запасе пара минут, прежде чем сюда Вломится Тексье.
Иезавель кричит:
— Выполняйте!
Камилла и Натан выполняют.
Раздается замогильный голос Сахара.
— У тебя нет шансов, Тексье будет здесь с минуты на минуту.
— Мне некогда с тобой спорить. У меня к тебе только один вопрос.
Сахар вздыхает.
— С чего ты взяла, что можешь убежать от меня?
— Ты совсем спятил, ты… ты себя Богом возомнил!
— Сокровище мое, зачем ты толкаешь меня на крайности? Может, мы могли бы вернуть былое? Одно твое слово, и я все отменю…
— Не в твоей власти стереть эти годы из памяти.
Отмахнувшись от ее замечания, Сахар продолжает монолог.
— Могли бы вернуться в Германию. Нам было бы хорошо там вдвоем. А помнишь красную комнату?
— О какой еще комнате ты говоришь? Я помню пыточную, где ты опробовал на мне свою весьма своеобразную концепцию отцовской любви.
— Тебе не нравится цвет? Могу приказать, чтобы ее перекрасили в синий, если хочешь.
— Мне нравится цвет.
Сахар охает. И пытается положить свою костлявую руку Иезавели на предплечье.
— Ах, тем лучше, я…
— Не трогай меня.
— Но малышка…
— Больше никогда.
— Ты мне так нужна. Я делал все это только ради тебя. Ты моя сила, моя воля, ты та, кого послал Ваал-Вериф, чтобы я указал тебе путь…
Иезавель сухо прерывает его:
— Нет, я скажу тебе, кто я! Я та, что держит в руках нож, который перережет твою поганую глотку… Та, кого каждый раз тошнит при мысли о том, что ты, вероятно, ее родитель, и которая каждый вечер молится о том, чтобы у нее был настоящий отец, закопанный где-то далеко твоими стараниями. Я самка паука, ждущая удобного случая, чтобы вонзить жало в ту вонючую требуху, которая заменяет тебе пищеварительную систему.
«Плачущий ребенок, кричащая от горя мать и жена, отданная на поругание всем мужчинам».
— А еще я — твоя желчь, твои желудочные соки, твоя моча и кал. Вот что ты из меня сделал, папа!
В эти два слога она вложила всю свою ненависть.
— А теперь я вернусь туда, откуда пришла. То есть в никуда. Но и тебя заберу с собой. Точнее, ты отправишься первым. И я в последний раз вдохну твое зловонье, чтобы познать то, до чего никто никогда не должен дойти. Чтобы разжечь свой гнев.
— Так значит, ты никогда не сдашься… ты не видишь, что мне конец… всему конец без тебя. Эти идиоты еще не поняли, но ты — ключ ко всей той махине, которую я возводил, день за днем, столько лет.
— Я бабочка.
— О чем ты?
— Я бабочка.
— Не понимаю.
Иезавель поворачивает голову и усмехается.
— Мне от души тебя жаль.
Пауза.
— Ты не понимаешь созданную тобой военную машину.
— Ты с ума сошла.
— Я не сошла с ума, чертов псих! Я бабочка, которая улетает к Астарте и никогда не вернется, а ты подлый безбожник, потерявший веру.
Сахар выпрямляется во весь рост, сжав кулаки, с побагровевшим лицом.
— Никогда не говори так! Никто не смеет сомневаться в моей вере! Даже ты.
Он пытается ударить ее в висок, но она уворачивается так легко, словно он — ребенок, сердито взмахнувший рукой. Это утраивает ярость Сахара. Иезавель вынуждает его отступить на несколько метров.
— Где мои дочери?
К Сахару возвращается улыбка.
— Так вот ради чего ты вернулась и лезешь к зверю в пасть.
Натан и Камилла переглядываются.
«Этого в плане не было».
Бросив быстрый взгляд вправо, Сахар начинает хохотать.
Боясь, что прибыло подкрепление, Натан смотрит в ту же сторону, но там ничего нет. Только церковные хоры.
«Почему он посмотрел туда, когда она заговорила о дочерях?»
Хохот Сахара эхом отдается в сводах апсиды.
«Пытается отвлечь ее внимание».
Ее дочери.
«Их здесь нет, но он ведь не просто так посмотрел в сторону клироса».
Взгляд Натана падает на алтарь.
«Сейф Сахара».
Иезавель поняла. Ее губы расплываются в улыбке. Это не остается не замеченным для Сахара, который внезапно прекращает смеяться. Она делает несколько шагов к алтарю.
— Сейф, адреса и контакты СЕРИМЕКСа по всему миру.
— Нет!
Сахар бросается к ней.
— Натан, Камилла, придержите его, пока я занимаюсь сейфом!
Он вопит как сумасшедший.
— Пусть орет, его все равно не слышно из-за воя сирены.
Иезавель приподнимает полотно, покрывающее алтарь, и обнаруживает огромный чугунный сейф, он не заперт.
— Ты приводил в порядок документы, когда мы пришли… Хотел удрать потихоньку.
Она открывает тяжелую дверцу и начинает доставать бумаги, одну за другой. Письма, приказы, отрывки из рапортов, пачки банкнот, чековые книжки на предъявителя.
«Разбирать некогда!»
Дискеты, CD-ROM, карты памяти, USB-накопители, жесткие диски. Просмотреть все это сейчас просто невозможно.
— Ты ничего не найдешь, Иезавель.
— Мне ничего и не нужно, кроме адреса.
— Ты не знаешь, где искать.
Она оборачивается и кричит:
— Заткните его, чтобы я могла сосредоточиться!
Натан волнуется.
«Тексье и его люди».
Один только адрес, чтобы начать поиски.
«Если мы выйдем отсюда живыми».
Она перерывает стопки бумаг, которыми завалены три полки, каждая длиннее метра.
Времени нет, снаружи Тексье, готовый подорвать крипту, чтобы остановить их.
— Где мои дочери?
Вдруг она замечает слева, на одной из стопок, фирменный бланк. Она берет его и протягивает Натану.
Берлин, Потсдамер Платц, 7.
