Крис Муни - Тайный друг
Ханна положила конверт и ручку на поддон с грязной посудой, оставшейся после сегодняшнего обеда. Теперь оставалось только ждать, как поведет себя Уолтер.
Чтобы убить время, она взялась перечитывать дневник, который вела женщина по имени Эмма. Ханна открыла его на последней странице и принялась за чтение:
…Не знаю, для чего я веду этот дневник. Может, во мне говорит инстинкт самосохранения, желание оставить что-то после себя — оставить свой след. Может, это лихорадка. Меня бьет озноб: мне и холодно, и жарко одновременно. Уолтер, разумеется, думает, что я притворяюсь. Я предложила измерить мне температуру, и он подчинился. Он заявил, что температура у меня слегка повышена, но беспокоиться не о чем. Он сказал, что не допустит, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое.
Когда лихорадка не унялась, Уолтер пришел ко мне в комнату с двумя большими белыми таблетками — пенициллин, сказал он. К обеду он принес еще две таблетки, и еще две вечером. Так продолжалось много дней (по крайней мере мне казалось, что прошли дни, — время здесь, внизу, не имеет смысла). В конце концов я спросила:
— Ты хочешь, чтобы я умерла?
— Ты не умрешь, Эмма.
— Эти таблетки не помогают. Я больна чем-то серьезным. Пища не держится у меня в желудке. Мне нужен врач.
— Нужно подождать, пока лекарство подействует. Пей больше воды. Я привез твою любимую, марки «Пеллегрино». Нельзя обезвоживать организм.
— Я не хочу умирать здесь.
— Перестань так говорить.
И Уолтер ударился в рассказы о том, как Божья Матерь пришла к нему и сказала, что со мной все будет в порядке.
— Пожалуйста, выслушай меня, Уолтер. Да можешь ты послушать меня хотя бы минуту? — Он не ответил, и я продолжала: — Я много думала об этом. Ты можешь завязать мне глаза, посадить в машину и отвезти в больницу в другом городе. Просто высади меня у входа и уезжай. Богом клянусь, я никому не скажу, кто ты такой.
На лице у него появилось странное выражение: может быть, мне показалось, но оно напоминало отвращение. Как будто я была виновата в том, что заболела.
— Я не хочу умирать в одиночестве, — сказала я. — Я хочу увидеть отца.
Я умоляла, я плакала… Словом, сделала все, что могла.
Уолтер подождал, пока я успокоюсь, а потом схватил меня за руки и воскликнул:
— Молись со мной, Эмма. Мы вместе помолимся Марии. Моя Божья Матерь поможет нам, обещаю тебе.
Уолтер только что вышел из комнаты. Я стараюсь не думать о том, что со мной будет.
Быть может, Господь дает человеку еще один шанс. Может быть, он позволит вернуться, чтобы оставить свой след. Но очень может быть, что такой вещи, как душа, попросту не существует. Может быть, мы просто такие же существа, как и все прочие, что живут на земле, живут недолго и только для того, чтобы умереть в одиночестве, забытые всеми и покинутые. Прошу тебя, Господи, если ты есть и слышишь меня, сделай так, чтобы это оказалось неправдой.
Ханна пропустила следующий абзац, длинный, полный полубредовых рассуждений о кошмарном сне, в котором Эмма ночью бродила по темным улицам, удивляясь, почему не светит солнце, и почему в домах не горит свет, и почему улицы не имеют названий.
И вот она дошла до последних слов, которые написала девушка по имени Эмма:
…Я все время думаю о матери. Она умерла, когда мне было восемь. Я помню, как в день ее похорон, когда мы наконец остались одни, отец старался приободрить меня и уверить в том, что смерть мамы — часть Божественного плана Господа нашего. Когда я вспоминаю тот день, перед глазами встает одна и та же картина: мимо нас катится поток машин, и сидящие в автомобилях люди продолжают жить своей жизнью, едут на работу, к своим семьям, друзьям и знакомым. Жизнь идет своим чередом. Она не останавливается из-за нас. Она даже не задерживается, чтобы принести свои извинения. Но больше всего меня испугало — и сейчас пугает — то, какие мы на самом деле маленькие, ничтожные и незначительные. В огромном мироздании мы не значим ровным счетом ничего. Если повезет, вам посвятят трогательный некролог и горстка людей приостановится на мгновение, чтобы вспомнить о вас. Но в конце концов они просто пойдут дальше и будут идти, заставляя себя забыть о вас, пока память эта не потускнеет. Ей достаточно поблекнуть совсем немного, чтобы, когда люди вновь вспомнят о вас, эти воспоминания не были острыми и болезненными. И совсем забыть вас станет еще легче.
Но мой отец не из этих везунчиков. Он развесит повсюду мои фотографии, и будет останавливаться, и смотреть на них, и думать о том, что со мной случилось, и какими были мои последние мгновения. Мне бы хотелось передать ему этот свой дневник, или как называется то, что я сейчас пишу, чтобы он наконец смог обрести, не знаю, покой и успокоение, что ли. Я хочу, чтобы мой отец знал…
На этом запись обрывалась.
Я хочу, чтобы мой отец знал… Последние слова Эммы.
Что с ней случилось? Неужели она умерла здесь, в этой комнате? На этой кровати? Если она умерла здесь, то что Уолтер сделал с ее телом?
Или это он убил ее?
Стук в дверь. Пришел Уолтер.
Глава 71
Ханна сунула дневник под одеяло. Она ждала, что откроется дверь. Но та не открывалась. Устройство для считывания не пискнуло, и не щелкнул, срабатывая, замок.
Уолтер постучал снова. И тогда Ханна поняла: он ждет, чтобы она заговорила.
Не разговаривай с ним до тех пор, пока он не разрешит тебе поговорить с мамой и папой.
Уолтер постучал еще два раза, а потом, когда Ханна не откликнулась, все-таки отворил дверь.
Одет он был в накрахмаленную белую рубашку и серые брюки в тонкую полоску. В руках Уолтер держал большую подарочную коробку, поверх который был аккуратно уложен белый махровый халат. Он торжественно водрузил все это на стол.
— Я подумал, что, быть может, ты захочешь надеть чистый халат, — сказал он. — Можешь переодеться, прежде чем отправиться в ванную комнату. Там ты можешь принять душ или, если хочешь, даже ванну.
Ханна не ответила.
— Я прочел твое письмо, — продолжал Уолтер. — Я долго и усердно молился, а потом решил, что должен разрешить тебе позвонить родителям.
— Спасибо.
Уолтер улыбнулся. Выражение его лица изменилось, стало более спокойным и умиротворенным.
— Так приятно слышать твой голос, — заметил он.
— Прости, что до сих пор я была не слишком разговорчива, но я думала…
— Ты думала, что я снова намерен причинить тебе боль.
Ханна предвидела его ответ и заранее продумала, что скажет.
— Я знаю, что тогда, в машине, произошел несчастный случай. Ты не хотел этого делать. И я тебя прощаю.
Уолтер переложил коробку в подарочной упаковке на кровать.
— Вовсе необязательно…
— Мне очень хотелось сделать тебе приятное, — ответил он. — А теперь открой ее.
Ханна разорвала бумагу. В коробке, завернутое в китайскую шелковую бумагу, лежало черное вечернее платье от Кевина Кляйна, которым она восхищалась в витрине универсама «Мэйси» в ту ночь, когда на город обрушился снежный буран.
— Нравится? — нетерпеливо поинтересовался Уолтер.
— Оно замечательное! — Ханна содрогнулась от отвращения и с трудом выдавила улыбку. — Большое спасибо.
— Я надеюсь, что ты наденешь его сегодня вечером, к ужину. Я приготовлю говяжьи отбивные. А на первое у нас будут тушеные гребешки в соусе из белого вина.
— Звучит превосходно! — Ханна глубоко вздохнула и словно с головой бросилась в холодную воду: — Но я предпочла бы поговорить с родителями прямо сейчас. Мне не хочется показаться назойливой или неблагодарной, просто я очень беспокоюсь об отце. Он очень болен. У него рак.
Это была ложь чистой воды. Давным-давно Ханна смотрела по телевизору сериал «Записки следователя» о мужчине, который насиловал и убивал проституток. Однажды он похитил очередную жертву и приковал ее наручниками в своем фургоне. А женщина принялась рассказывать ему о своем отце, о том, что у него рак и что если она умрет, то некому будет заботиться о нем. Похититель изнасиловал ее и отпустил. Когда полиция поймала его, он заявил следователю, что не убил ту женщину только потому, что его мать тоже умерла от рака.
— Почему бы тебе сначала не принять душ? — предложил Уолтер. — Переоденься в халат, а потом я провожу тебя наверх. Постучи в дверь, когда будешь готова.
Ханна мельком подумала о том, что Уолтер может подсматривать за ней в глазок. Поэтому она зашла за занавеску, отделявшую туалет, и быстро переоделась. Она поправила халат, завязала пояс и постучала в дверь.
Уолтер вошел в комнату. В руках он держал наручники.
— На всякий случай. Чтобы ты не убежала или еще что-нибудь…
Уступить ему или оказать сопротивление? Но если она набросится на него прямо сейчас, то он может не позволить ей позвонить родителям.
