Андрей Ильин - Настоящий полковник
— Приготовиться к отжиманию.
— Делай раз.
Два.
Три…
Тридц-а-ать пя-ать…
Все. Больше сил нет. Уже ручки и ножки трясутся. После всех тех тюрем и месячного лежания на больничной койке.
— Ну-ка, еще разочек.
Раз, два, три…
Уф!
— Что, нелегко форму набирать? — интересовался периодически заходивший в зал генерал Федоров.
— Тяжело. Не молодой уже. Кости болят. И вообще…
— Ничего, трудно на ученье, легко в бою. Особенно в таком, какой предстоит нам.
«Нам», — отметил про себя полковник. «Нам» — это лучше, чем «тебе». Но все равно плохо.
Ну ничего, физическая подготовка лишней не будет. В любом случае. Физическая форма, она как оружие, которое можно повернуть в любую сторону. Хоть в ту, хоть в другую.
И… раз.
И… два.
И… три.
И…
Уф! Тяжело. Очень тяжело. До черноты в глазах. До боли в сердце. Молодой отмахал бы все эти упражнения не заметив. А теперь…
Спарринг. Самое гадкое. Потому что один или даже два здоровых молодых лба не выше капитанов в звании молотят не очень молодого, уже слегка с замедленной реакцией полковника-пенсионера.
— Работаем полный контакт!
Удар!
Увернуться. Уйти.
Опять увернуться. Попытаться провести встречный боковой. Удар!
Мимо.
И тут же навстречу — удар, удар, удар!..
Отойти, чтобы прийти в себя. Отдохнуть хоть пару секунд.
Нет, не дает противник. Нагоняет, достает, молотит длинными, как ножки циркуля, ногами. Выбрасывает вперед чугунно-тяжелые перчатки. Жмет в угол.
Удар!
Удар!
Удар!!
Черные круги перед глазами, быстро приближающийся к глазам пол. Удар лицом о пол.
И тут же, сквозь засунутую в уши вату, глухой, ведущий отсчет голос: раз… два… три…
Надо встать. Надо попробовать встать… Собрать в кулак волю и встать!
Пять… шесть…
Надо! Надо найти силы…
Семь… восемь…
Нокаут! Чистый проигрыш.
Холодные брызги на лицо и грудь. Холод, нагоняемый вращающимся полотенцем. Голос спарринг-партнера, обращенный к кому-то за канатами ринга.
— Крепкий старичок! Девять минут держался! Три раза меня достал. А по виду не скажешь. По виду — развалина.
Кто развалина?
Ах, он развалина? Ну да, конечно. Не юноша.
Открыл глаза.
— Вы в порядке?
— В полном!
— Будем продолжать?
— Обязательно! Через три минуты. Только умоюсь схожу.
— Ты смотри, другой бы на его месте — в кусты… — услышал полковник обрывок разговора, вернувшись.
— Ну что, работаем?
— Как скажете.
— Тогда — работаем. Полный контакт работаем.
— Полный? Вы же только что…
— Полный!
Удар!
Удар!
Черная, застилающая глаза пелена. Нокдаун!
И зачем ему это надо? Зачем пытаться отыграть очки у тех, у кого отыграть их невозможно? Кто моложе и сильнее его.
— Раз… два… Можно продолжать…
— Нет. Все. На сегодня, ребята, все. И так чуть не убили.
— Но вы же сами говорили, полный контакт… В душе, стоя под сильной струёй холодной воды, полковник приходил в себя. Через полчаса его ждал тир…
— Что это у вас? — удивленно спросил инструктор по стрелковой подготовке. Потому что утром «этого» не было.
— Где?
— Вот здесь. Под правым глазом.
— Ах это? Это память о спарринге.
— Понятно. Вы готовы?
— Готов.
— Тогда прошу!
Протянул винтовку. Раскрыл свежую пачку патронов.
— Сегодня мишени будут нестандартные, — предупредил инструктор.
— А какие?
— Вон, взгляните.
Полковник повернулся к мишеням. Действительно, нестандартные. Вместо мишеней на стене были закреплены какие-то картинки.
Полковник поднял винтовку и взглянул в приблизивший дальнюю стену тира к самым глазам оптический прицел.
— Ах, даже так!..
Мишени заменили цветными фотографиями. С качественно исполненными портретами людей. С очень знакомыми портретами.
— Ну Федоров! Что удумал!
С фотопортретов на полковника смотрели хорошо известные ему лица. Так или иначе причастные к истории с военным аэродромом Валуево. Заместитель главы администрации. Командир в/ч. Один из видных городских криминальных авторитетов, извечно противостоявший покойному Боровицкому…
А этот-то при чем?
— Приготовиться!
Полковник взял винтовку, привычно вогнал в нее обойму, плотно прижал к плечу приклад, прикоснулся указательным пальцем к прохладному металлу спускового крючка, устремил взгляд в прицел. Увидел в круге окуляра довольное, улыбающееся лицо зама главы.
Подумал: воспитывает его Федоров. Вырабатывает привычку стрелять в живые мишени. Как какого-нибудь сопливого допризывника, который ни разу в своей жизни чужой крови не видел. Которого, заставляя стрелять в фотографии, приучают спокойно нажимать на спуск, видя в прицеле человеческое лицо. Вырабатывают условный рефлекс. Рефлекс убийства.
— Я готов.
Инструктор припал к направленной на мишень подзорной трубе.
— Я тоже.
Полковник подвел паутинный крест прицела к переносью портрета, где шариковой ручкой была написана цифра десять. Девятка!
Выдохнул воздух. Нажал на спусковой крючок. Хлопнул негромкий выстрел. Фотобумага между глаз зама главы лопнула, залохматилась зубчиками.
— Десятка, — объявил инструктор. Полковник перевел винтовку на правый глаз. Выстрел!
— Девятка.
Другой глаз. Близкий. И совершенно не страшный, хотя и похожий на настоящий. Выстрел!
— Еще девятка! Вы сегодня в отличной форме. Полковник нащупал прицелом соседний портрет. Глаз. Снова глаз. Ладно, пусть будет глаз. Выстрел!
— Девятка. Теперь лоб. Выстрел!
— Семерка.
Еще…
Клацнул затвор. Все. Патроны кончились.
— Держи! — подал инструктор снаряженную обойму.
Полковник вогнал ее в винтовку. И снова, ловя в окуляр прицела знакомые ему лица, нажимал на спуск.
— Девятка!
— Еще девятка!
— Десятка!
— Восьмерка.
— Восьмерка…
До полного излохмачивания мишеней. Бывших на самом деле человеческими лицами.
— Десятка!
— Девятка…
В тир тихо вошел генерал Федоров. Несколько минут стоял у входа, наблюдая за стрельбой.
— Пристрелялся? — спросил он.
— Что? — не расслышал полковник.
— Я спрашиваю, пристрелялся? К своим приятелям?
— Натаскиваешь меня на убийство?
— Проверяю твою психологическую подготовку.
— Ты думаешь, я не стрелял в живых людей?
— Я не думаю, я знаю — что стрелял.
— Зачем же тогда эти фотографии?
— Чтобы ты лучше изучил своих клиентов. Инструктор принес снятые со щитов мишени.
— Вот эта лучшая, — показал он. — На кандидата в мастера потянет Вы могли бы достичь неплохих результатов. Если вам хорошо потренироваться.
— Нет, спасибо, — вежливо отказался полковник. — Мне вполне достаточно двух тренировок в день.
— Жаль.
— Ну-ка, дай сюда ту мишень, которая лучшая. Сейчас мы узнаем, кого он не любит больше всего. Раз лучше всего в него стреляет.
Инструктор протянул мишень.
— Стылый? Уважаемый в городе авторитет? Чем он тебе не угодил?
— Только тем, что удобно располагался. Прямо против меня.
— Да? Но тем не менее ты выбрал правильно. Отсчет начнется с него. Именно с него.
— Почему с него?
— Его смерть вызовет наименьшие подозрения. У него очень много врагов, и в первую очередь подумают на них. И в последнюю на нас. Тем более что мы позаботимся об этом.
— А кто тогда будет вторым?
— Еще одни твои знакомые. Братья Заикины.
— Кто?!
— Да, именно они. Братья. Я же говорил, что предоставлю тебе возможность отомстить всем своим врагам. Я не стал вывешивать их портреты, так как посчитал, что их лица в твоем прицеле трястись не будут.
— А их зачем?
— Затем же, зачем остальных. После смерти твоего бывшего шефа Боровицкого они вступили в сговор с теми, кто его убрал. И теперь в этом деле занимают не последние позиции.
Их смерть тоже не вызовет паники. У них тоже много врагов. Даже больше, чем у Стылого. И много недоброжелателей, которые обрадуются такому исходу, не копаясь в причинах их смерти.
Поэтому они будут вторыми.
— А последним? Последним тогда зам. главы?
— Опять верно. Он будет последним. Потому что, когда погибнет он, все станет очевидным. С него начинать нельзя. Им надо завершать.
— Вы, я гляжу, все очень хорошо продумали.
— Конечно. Мы ведь не любители.
— А если они догадаются раньше? И исчезнут?
— Не догадаются. И не исчезнут. Даже если догадаются. У них там кормушка. А от кормушки никто не уходит. До последнего.
— И все же если предположить худшее?
— Пусть уходят. Нам без разницы, уйдут они или… совсем уйдут. Главное, чтобы ушли. Нам не нужны лишние трупы. Нам нужен результат.
