Джонатан Келлерман - Выживает сильнейший
Даниэл поставил кружку с чаем на стол и придвинул к себе клавиатуру. Через секунды на экране появилась строчка: «Лорин А. Буковски, проживает в Лос-Анджелесе, на Коринф-авеню, 90064».
– Вест-сайд, – заметил Майло. – В шаге от полицейского участка. Можем нанести ему визит.
– Так когда мне отправляться в «Спазм»?
– Подожди, сначала я хочу проверить Буковски.
– Если он сообщит что-нибудь интересное, – заметил Шарави, – то поход доктора в книжный магазин может оказаться более результативным.
– То есть?
– Если «Мета» до сих пор проводит свои заседания, почему бы не поприсутствовать на одном из них? Доктор наук – прекрасная кандидатура. Алекс может сделать вид, что...
– Выбрось это из головы, – категорично заявил Майло.
– Как скажешь. – Шарави кивнул.
– И не вздумай сунуться туда сам, суперинтевдант.
– Я? – Даниэл улыбнулся. – Внешность не соответствует.
– Это относится и к твоим людям.
– Моим людям?
– Как я уже сказал: забудь. Никаких шпионских операций у меня за спиной.
– Как скажешь.
– Как скажешь? Так просто?
– Так просто.
Проговорив эту фразу почти шепотом, израильтянин впервые выказал какие-то эмоции: золотистые глаза чуть сузились, около рта пролегла едва заметная складка.
– Я прилагаю все усилия, чтобы помочь, – мягко проговорил он.
– А я по натуре скептик и пессимист, – отозвался Майло. – Меня настораживает, когда все идет слишком гладко.
Стиснутые челюсти Шарави разжались, на губах появилась механическая, как по нажатию клавиши, улыбка.
– Я опять усложняю твою жизнь, Майло?
– Зачем ломать ход событий?
– Мне нужно что-нибудь съесть. – Даниэл покачал головой.
Он покинул комнату, и Майло рассеянно ткнул большим пальцем в сторону корзины для бумаг.
– Постараюсь переговорить с Буковски сегодня же. И позвоню родителям Понсико. Хотелось бы надеяться, что его самоубийство не уводит нас в сторону.
Он поднялся, заходил по комнате. В маленьком домике было хорошо слышно, как Шарави возится на кухне.
– Если бы я сходил в магазин, стало бы ясно, как вести себя с мадам Ламберт. Может, удастся вытянуть у нее что-нибудь о «Мете».
– Алекс...
– Самым непринужденным образом. Допустим, киллер – один из «Меты», но это еще не превращает всю их контору в сборище убийц. На заседании я смог бы увидеть их всех и...
– Оставь эту затею, Алекс.
– Почему?
– А как ты думаешь?
– Потому что ее предложил Шарави?
Майло развел руками.
– На редкость неудачный ответ. Десять штрафных очков.
– Эй, Майло, я говорю совершенно искренне.
– Послушай, – он опустил вздернутые плечи, рассмеялся, – я хочу обезопасить тебя, а ты лезешь на рожон. По-твоему, это очень остроумно – сунуть свой нос в гнездо высокомерных снобов, один из которых может оказаться серийным убийцей?
– Не думаю, что присутствие на одном-единственном собрании членов клуба представляет для меня какую-либо опасность.
Майло не произнес ни слова.
– К тому же, сдается мне, присутствие Шарави беспокоит тебя настолько, что вместе с водой ты готов выплеснуть и ребенка, – продолжал я.
– Здорово. – Он энергично растер щеки. – С одной стороны он, с другой – ты... Убежден, что он и тут напихал своих микрофонов.
– О'кей, молчу. Извини.
Майло скорчил гримасу. Улыбнулся. Захохотал, принявшись кружить по комнате.
– Чем я здесь занимаюсь? Для чего? Да, да, ты прав – мне противноиметь с ним дело. Не люблю, когда в кучу собираются... слишком много законников. – Он замахал в воздухе руками, подобно человеку, плывущему брассом. – Задыхаюсь, мне душно, как под сотней одеял.
– Понимаю. Но их будет еще больше, если мы не найдем ничего нового по убийствам.
– Что же ты предлагаешь? Любовьчерез силу?
– Для твоего собственного блага, мой мальчик.
– А теперь уже вам, доктор Касторка, хочется сыграть в Джеймса Бойца. Пару дней общения с мистером Моссадом, и у вас руки зачесались по ручке-пистолету и фотоаппарату в зажигалке.
– Угадал. Агент ноль-ноль-псих. Лицензия на интерпретацию.
С сандвичем на дешевой пластиковой тарелке вернулся Шарави. Кусочек тунца и листик салата на пластинке хлеба. Очень тоненький кусочек тунца. Тарелку Шарави поставил родом с телефонами. По лицу было видно, что никакого аппетита у него нет.
– Здесь есть два полицейских сканера. Тот, что на кухне, был включен. Минуту назад по одному из ваших рабочих каналов прошло сообщение: детективы центрального отдела убийств вызваны к мертвому телу, обнаруженному в переулке, с ножевыми ранениями. Сто восемьдесят седьмая статья. К нам, похоже, отношения не имеет, но родом с трупом нашли белую тросточку, с какой ходят слепые. Мне показалось, что вам следует знать об этом.
Взяв с тарелки сандвич, Шарави решительно впился в него зубами.
Глава 35
Сквозь щель меж штор гостиной Даниэл смотрел, как двое, сев в машину, отъехали от дома.
Скептик и пессимист.
На это и можно будет сослаться.
В течение всего разговора он сохранял на лице предупредительно-вежливое выражение. Впитывал в себя информацию, почти никакой не давая взамен.
Понял ли это Делавэр?
Он держал себя вполне доброжелательно, но, имея дело с психоаналитиком, ни в чем нельзя быть уверенным.
Еще один разговор. Сколько их приходилось вести на протяжении многих лет, испытывая в конце одно и то же ощущение безысходности.
Как и Стерджис, Даниэл предпочитал работать в одиночку.
Как и Стерджису, удавалось ему это очень редко.
Приходится натягивать маску дружелюбия и лояльности, горя, как и Стерджис, желанием послать всех к черту.
Убитые дети...
Нечасто ему случалось проявлять свои чувства, даже при Лауре он старался избегать этого.
Дауда и его жену он оплакивал дважды, оба раза в темном и прохладном углу маленькой, похожей на пещеру пустой синагоги, что неподалеку от рынка Махане Иегуда. Пустой, так как он выбирал такое время, когда между утренней shaharitи послеобеденной minhahв храме никого не было.
Прочитывал несколько псалмов и возвращался вечером домой, к Лауре и детям, стерев с лица всякие следы переживаний и боли.
К чему ранить еще и их?
Возмездие не найдет вифлеемских палачей.
Во всяком случае, в этом мире.
А теперь это. Айрит и другие. Плюс, наверное, еще слепой. Да есть ли предел человеческой мерзости?
Куда приведет ниточка от «Меты»? Скорее всего, опять в тупик.
Человек рыщет по пустынным пескам, роет скважины, надеясь на фонтан нефти...
Похоже, у них со Стерджисом весьма близкие позиции: эй, парни, давайте-ка сколотим объединенную группу! Такие создаются, когда в жилых кварталах гремит взрыв или тайный агент получает удар ножом в переулках Старого города.
Вот сидят они со Стерджисом друг против друга – каждый сомневаясь в своем собеседнике. А между ними – Делавэр, этот... как бы его назвать... посредник.
Стерджис недовольно бормочет. Этакий медведь, увалень с дурными манерами. Но голова соображает.
А ведь сначала Зев Кармели был о нем другого мнения.
Как и большинство дипломатов, Кармели не умел прощать. Вынужденный постоянно играть в сдержанность и вежливость, по сути своей Зев являлся законченным, убежденным мизантропом.
Даниэл хорошо помнит его звонок.
– Догадайся, кого они мне подсунули, Шарави. Гомосексуалиста.
Сидя в задней комнате посольства в Нью-Йорке, Даниэл молча слушал по телефону жалобы Кармели на «идиотов из Лос-Анджелеса».
– Гомосексуалиста, – повторил он. – Мне плевать, с кем он трахается, но иметь дело с изгоем? Как же он сможет работать? Я просил лучшего детектива, и вот кого они мне дали.
– Думаешь, от тебя отмахнулись?
– А что думаешь ты?Ну и город, Шарави. Кругом сплошные кланы, и все ненавидят друг друга. Как в Бейруте.
Или Иерусалиме, подумал Даниэл.
– Может, он действительно лучший, Зев. Стоит сначала хотя бы посмотреть на него.
Молчание.
– И это говоришь ты? Носишь ермолку и готов оправдать даже такое?
– Если у него лучшие показатели и достаточный опыт, то выбор правилен.
– Я поражаюсь, Шарави.
– Чему?
– Подобной терпимости. Для ортодокса уж больно нетипично.
Даниэл не ответил.
– Ладно, – сказал Кармели. – Я звоню вот зачем: приедешь сюда, посмотришь сам все как следует. Если решишь, чтобы он остался, так и будет. Но ответственность полностью на тебе.
В трубке послышались гудки.
Бедный Зев.
Давным-давно они оба были студентами университета. Двадцатипятилетний Даниэл с тремя годами военной службы, и Зев, моложе и неопытнее – он оказался одним из немногих умников, чьи высокие баллы и семейные связи позволили избежать тягот армейской жизни. Уже тогда Зев проявлял серьезность своих намерений и изрядное честолюбие. С ним можно было разговаривать, даже спорить. Но не больше.
