Что ты сделал - Макгоуэн Клер
Снова вздохнув, он продолжал тонким голосом:
— Что я сделал. Я все ждал, когда они за мной придут, но они не приходили.
Сердце заколотилось так, будто изнутри меня лупили кулаком.
— Каллум…
Снова я мысленно перенеслась в прошлое, когда окровавленная Карен ввалилась в кухню и я поняла, что все изменится. Такое же чувство возникло у меня теперь. Я смотрела на Каллума, своего старинного друга, а думала о джемпере, найденном моим сыном в куче веток и спрятанном в ящике с игрушками. Некогда джемпер был ярко-красным, а сейчас он грязный, в трухе и колючках.
Полицейские считали, что Майк спрятал его, боясь, что на нем обнаружат улики. Но мой муж был недостаточно трезв, чтобы такое провернуть. Кто-то другой сделал это. Джемпер валялся на крыльце. Его видели в темноте и Карен, и Билл. Но когда я нашла Майка на качелях, он был без джемпера. Кто-то другой мог надеть его.
Кто-то другой мог сделать это с Карен.
Сознание — странная штука. Еще тогда, в университете, он пользовался этим в качестве оправдания своих нелицеприятных поступков: «Я был пьян, прости, приятель, не помню». Оправдания опрокинутой кружке пива, тому, что бросил всех, что приставал к девушке на танцполе: «Прости, прости, я ничего не помню, все как в тумане, я отключился». Но тогда это было неправдой, он не отключался настолько, чтобы ходить, говорить и что-то делать, а потом не вспомнить ничего. Теперь, спустя много лет, когда он прятал бутылку с виски в коробке с перчатками, а вторую бутылку — в ящике стола, когда каждый вечер после работы заходил в бар выпить, он понял истинное значение слова «отключка». И кто мог осудить его за стремление к чему-то большему, если Джоди встречала его в старом халате с потрескавшейся маской на лице и морщилась: «От тебя воняет спиртным». Она стала очень чувствительной к запахам, наконец забеременев.
Изменилось и другое. Когда он обнимал ее в постели, размягченный выпивкой и желающий «наладить мосты» между ними, она отворачивалась со словами: «Я не хочу навредить малышу. Я устала». А еще каждый день она находила миллион изощренных способов напомнить ему, что ребенок, которого она носит, — от другого.
Каллум много думал об этом другом. Немец, тридцати семи лет — это все, что им было известно. Каллуму он представлялся высоким блондином с накачанным торсом. Сходным образом он воображал и Билла: обнаженным по пояс, на фоне соснового леса. Джоди всегда слишком нравился Билл, как и другим девушкам: «Он такой милый. Он умеет слушать…» Еще бы! Очень легко слушать, когда нечего сказать. Потому что чувства юмора нет. И теперь кто-то наподобие станет отцом его ребенка.
Каллум будет баюкать могучего малыша-викинга, который с годами перерастет его, своего отца. Он уже представлял себе фотографии с выпускного: темноволосый невысокий папаша и рядом рослый блондин. Люди поймут, что это не его сын, станут смеяться над тем, что он — не мужик: даже не смог обрюхатить свою жену. Когда парню исполнится восемнадцать, возможно, ему разрешат узнать, кто его биологический отец. А до того Каллум будет растить, воспитывать, обеспечивать, а потом, уже выросшего, забирать с дискотек, когда тот выпьет лишнего. Несправедливо!
Когда Каллум рассказал об их планах своим родителям… Вернее, рассказала Джоди, она была очень воодушевлена, а может, хотела дать понять, что в неудачных попытках забеременеть виновата не она, мать воскликнула: «О, замечательно! Прекрасно, что в наше время делают такие вещи!»
Отец промолчал, но позже в саду, когда Каллум притворялся, что стрижет траву, сказал ему:
«Не понимаю, как ты решился. Ведь это чужой ребенок».
«Он будет моим», — ответил Каллум, но без особой уверенности.
«Но ты всегда будешь знать, что нет», — заметил отец, чем вызвал у сына приступ привычных чувств — обиды и ярости.
Каллум будто снова стал маленьким и глупым. Теперь он мог бы дважды купить родительский дом, но знал, что никогда не сравнится с отцом, потому что не умеет чинить, строить и… эякулировать. Каллум ничего не сказал, но слова отца сделали свое дело: они поселились в голове и бурлили там, как вода в реке под тонким слоем льда. Лишая покоя.
И вот настала та ночь. Он увидел Карен, такую манящую, с голыми ногами, все еще сексуальную, особенно рядом с похожей на кита Джоди и правильной Эли. Эли всегда была хорошей девочкой. А Джоди, несмотря на спокойный характер, раньше проявляла свою страстную натуру. До того, как отсутствие детей не убило между ними все. До того, как она поняла, что от его члена нет никакого толку. Когда той ночью он забрался в кровать, она зашипела на него. Да, буквально зашипела — такое у нее к нему было отвращение:
«Лучше вообще не лезь в постель, когда пьян. Ребенку вредно, если я просыпаюсь».
«Ну и где я должен спать?» — как пискляво и жалобно прозвучал его голос! Отец бы ударил жену за такую наглость.
«Мне плевать! Спи на диване. Спи в саду. — Она бросила на него презрительный взгляд: — Спи с Карен. Кажется, этого ты хочешь. Хотя она, скорее всего, — нет».
Эта последняя фраза ранила Каллума. Его жену, даже растолстевшую и беременную, не волновало, что ее мужа могут захотеть другие женщины. Но никто его не хотел. Он вынужден был платить женщинам и внимание к себе, тем или иным способом.
Он знал, что Карен и Майк в колледже встречались. Они даже не пытались скрывать этого. Только Эли не замечала или не хотела замечать, поглощенная книгами и всякими студенческими делами. Они обжимались в углах клубов, исчезали с вечеринок и через час появлялись по отдельности, сияющие и взъерошенные. Майки заполучил сразу двух — самую сексуальную и самую приятную девушку курса. Ужасная несправедливость!
Позднее Каллум думал, что у этих двоих все в прошлом. А потом на совместном обеде с Майком аж вспотел, обдумывая, как сказать тому, что у него нет денег. Сумму, которую старый приятель давно одолжил ему для залога, он хотел вернуть с премиальных, но уже два года их не получал: приходил на работу пьяным. А еще заплатил двум девушкам, работавшим в офисе, чтобы не возникали и не трепались… И все это время Каллум продолжал надеяться, что все наладится, деньги потекут к нему рекой и он сумеет расплатиться с Майком, но этого не произошло.
Во время обеда Майк пошел в туалет, оставив мобильник на столе. И тут случилось чудо. Оказалось, что Майк, купив новый телефон, не успел наладить настройки приватности. На экране высветилось сообщение от Карен с вопросом о встрече. Очень краткое, но Каллуму был хорошо известен язык любовных интрижек, ведь он встречался с женщинами на стороне. Небольшое продвижение за оказанные услуги. И все понимали, чего ожидать друг от друга.
Когда Майк вернулся, Каллум сказал: «Тебе надо заняться настройками приватности, приятель. Не думаю, что ты хочешь, чтобы Эл это увидела». И с удовольствием наблюдал, как Майк покраснел и начал запинаться. О, это было очень приятно. «Не волнуйся, приятель. Я не скажу. Мы ведь друзья». Денег, взятых в долг, он не принес и без зазрения совести позволил Майку заплатить за них обоих. Было так хорошо, что захотелось еще чего-то подобного. Это не шантаж, конечно нет. Они же старые друзья. Просто ему нужны деньги, а у Майка они есть. Вот и все.
А потом была та ночь встречи выпускников… Она промелькнула незаметно, увязнув в старых шутках, повторявшихся до тех пор, пока из них не испарился весь смак. Он чувствовал себя старым и усталым, и к нему пришла твердая уверенность, что больше они вместе не соберутся.
Шестеро друзей, которые так и не расстались, в то время как многие теряли друг друга из виду; два брака, укрепившие этот союз, и Карен, которой собственной личной жизни так и не досталось. Это он понял сейчас, и ему было по-своему ее жаль. Ей непросто смотреть на Эли, выставлявшую напоказ успехи своих детей и цену нового дома: «Мне не стоит этого говорить, я ненавижу хвастаться, но ведь с ума сойти можно: почти миллион! Вы можете в это поверить?!» Карен вымученно улыбалась, наверное вспоминая ту дыру, которую снимала в Бирмингеме.
