Дэниел Сильва - Исповедник
– Добрый вечер, генерал. – Голос прозвучал обманчиво мягко, вызвав ассоциацию с теплым растекающимся маслом. – Досье принесли?
Касагранде поднял дипломат. В луче света появился пистолет. В ответ на это молчаливое приглашение генерал сделал еще шаг и положил дипломат на кофейный столик. Луч скользнул ниже, рука же, державшая пистолет Стечкина, открыла папку. Свет… Внезапно Касагранде оказался на тротуаре, возле своей римской квартиры, а неподалеку, выхваченные из темноты лучами полицейских фонариков, лежали истерзанные тела Анжелины и дочери.
Смерть была мгновенной, генерал Касагранде. Можете, по крайней мере, найти какое-то утешение в мысли о том, что они не страдали.
Свет прыгнул вверх. Генерал попытался защитить глаза, но опоздал. Следующие несколько секунд им владело мерзкое ощущение, будто его заглатывает гигантская пульсирующая оранжевая сфера.
– А еще говорят, будто Средние века остались в прошлом, – сказал киллер. Досье проехало по столу по направлению к Касагранде. – Его слишком хорошо охраняют. Это задание не для профессионала, а для фанатика-мученика. Найдите кого-нибудь другого.
– Мне нужны вы.
– А какие существуют гарантии, что меня не подставят, как того идиота из Стамбула? Мне совсем не хочется провести остаток жизни в какой-нибудь итальянской тюрьме, выпрашивая у папы прощение.
– Даю слово, что вы не станете ни пешкой, ни козлом отпущения в другой, более крупной игре. Сделаете то, что от вас требуется, и уйдете с моей помощью.
– Вы даете мне слово? Слово убийцы немногого стоит. Почему я должен доверять вам?
– Потому что, предав вас, я ничего не выиграю.
– Неужели? Разве вы не знали, что Бенджамин Штерн был агентом израильской разведки, когда нанимали меня, чтобы убить его?
«Боже мой, – подумал Касагранде, – откуда он знает?» Ложь могла бы дать ему определенные преимущества, но он не стал прибегать к ней.
– Нет. Я не знал, что профессор каким-либо образом связан с ними.
– А следовало бы. – В голосе киллера на мгновение прорезалась острая, как лезвие ножа, нотка. – Знали ли вы, что агент по имени Габриель Аллон расследует не только его смерть, но и деятельность вашей маленькой группы?
– До сего момента я ни разу не слышал этого имени. Очевидно, вы провели собственное расследование.
– Я делаю так всегда, когда кто-то охотится за мной. Мне также известно, что Габриель Аллон встречался с инспектором Росси в пансионате «Абруцци» и что вы послали туда армию карабинеров, чтобы убить его. Что из этого вышло, вы знаете. Вам следовало бы обратиться ко мне со своими проблемами, генерал. Аллон был бы уже мертв.
Как? Откуда это чудовище узнало об израильтянине и Росси? Как такое могло случиться? Он опасен и хвастлив. Такие любят, чтобы их гладили по шерстке.
Касагранде решил взять на себя роль умиротворителя. Роль, к который он совсем не был склонен.
– Вы правы. Мне следовало прийти к вам. Наверное, это было бы в наших общих интересах. Можно мне сесть?
Свет на несколько секунд задержался на его лице, потом перескочил на кресло, стоявшее в нескольких дюймах от того места, где находился генерал. Касагранде сел и положил руки на колени.
– Вопрос заключается в том, генерал, могу ли я доверять вам настолько, чтобы снова с вами работать. Особенно когда речь идет о таком неординарном задании.
– Возможно, я смогу заслужить ваше доверие.
– Как же?
– Купить его, конечно.
– Для этого понадобится очень много денег.
– Сумма, которую я имею в виду, весьма внушительная. С такими деньгами можно жить очень и очень долго.
– Я вас слушаю.
– Четыре миллиона долларов.
– Пять, – тут же отозвался убийца. – Половина сейчас, половина по исполнении.
Касагранде сжал колени, стараясь не выдать растущего напряжения. Леопард – не кардинал Бриндизи, с ним не поспоришь.
– Хорошо, пять миллионов. Но в качестве аванса вы получите только один миллион. Если предпочтете взять деньги, не выполнив условие контракта, что ж, дело ваше. Если захотите получить остальные четыре миллиона… – Касагранде сделал паузу. – Доверие должно быть обоюдным.
Последовавшее за этим молчание затянулось настолько, что гость уже подался вперед, собираясь встать и уйти. Он замер, когда наемник сказал:
– Скажите, как это будет сделано.
В течение следующего часа говорил генерал. Говорил спокойно, как ветеран-полицейский, читающий сводку происшествий. Все это время свет бил ему в лицо. Касагранде было жарко. Рубашка промокла от пота и прилипла к спине, как сырое одеяло. Он предпочел бы сидеть в темноте, чем смотреть в слепящий желтый диск.
– Вы принесли аванс?
Касагранде указал взглядом на дипломат.
– Покажите.
Он положил дипломат на столик, откинул крышку, развернул так, чтобы киллер мог видеть деньги.
– Знаете, что с вами будет, если вы предадите меня?
– Могу себе представить. Но такой аванс, как я полагаю, служит сильным аргументом в пользу моей добросовестности.
– Добросовестности? Это она заставляет вас принимать такие меры?
– Есть вещи, знать которые вам не позволено. Вы согласны?
Убийца взял дипломат, и тот исчез в темноте.
– Еще одно, – сказал Касагранде. – Для того, чтобы пройти швейцарских гвардейцев и карабинеров, вам понадобится документ. Вы принесли фотографии?
До Касагранде донесся шорох бумаги, потом над столом появилась рука с фотографиями. Качество их было плохое. Наверное, сделаны на каком-нибудь автомате, подумал генерал. Он посмотрел на лицо. Действительно ли это лицо того, кто сидел сейчас напротив него? Лицо Леопарда? Киллер, похоже, угадал ход его мыслей, потому что в круге света снова возник пистолет Стечкина, дуло которого смотрело прямо в сердце Касагранде.
– Хотите о чем-то спросить?
Касагранде покачал головой.
– Хорошо, – сказал убийца. – Уходите.
28
Венеция
Вода плескалась о ступени церкви Святого Захарии. Франческо Тьеполо, одетый в клеенчатый плащ и резиновые, до колен, сапоги, прошествовал через залитую площадь в сгущающихся сумерках и, войдя в церковь, громогласно провозгласил окончание рабочего дня. Адриана Дзинетти легко соскользнула вниз со своего нашеста над главным алтарем. Антонио Полити картинно зевнул и изобразил несколько акробатических поз, с тем чтобы продемонстрировать Тьеполо, как страдает его молодое тело от неимоверных тягот напряженного труда. Тьеполо посмотрел на неотреставрированного Беллини. Покров оставался на месте, но лампы дневного света были давно погашены. Лишь огромным напряжением воли он заставил себя не закричать.
Подошедший Антонио Полити положил руку на его мощное плечо.
– Когда, Франческо? Когда ты наконец поймешь, что он не вернется?
Действительно, когда? Парень еще не был готов работать с шедевром Беллини, но у Тьеполо не оставалось выбора. Приближался весенний туристический сезон, к которому церковь должна быть открыта любой ценой.
– Дадим ему еще один день, – сказал он, глядя на пустые леса. – Если не вернется завтра к полудню, заканчивать будешь ты.
Буйной радости Антонио помешало лишь появление в церкви высокой, поразительно красивой женщины, осторожно шедшей по нефу. У нее были черные глаза и темные непокорные волосы. Тьеполо разбирался в лицах. Он мог бы поспорить на что угодно – даже на свой гонорар от нынешнего проекта, – что незнакомка – еврейка. И еще ему показалось, что он уже видел ее. Кажется, приходила сюда несколько раз и наблюдала за работой реставраторов.
Антонио, смотревший на женщину с нескрываемым интересом, сделал было шаг ей навстречу, но Тьеполо остановил его, выставив руку.
– Чем могу помочь вам, синьорина? – с вымученной улыбкой спросил он.
– Я ищу Франческо Тьеполо.
Огорченный Антонио отошел в сторонку. Тьеполо положил ладонь на грудь и едва заметно наклонил голову – вы нашли его, сокровище мое.
– Я друг Марио Дельвеккио.
Фривольный взгляд Франческо мигом похолодел. Он сложил руки на необъятной груди и сурово посмотрел на незнакомку прищуренными глазами.
– Где же он сам?
Женщина ничего не сказала, но протянула ему узкий клочок бумаги. Тьеполо развернул его и прочитал:
Вашему другу в Ватикане грозит серьезная опасность. Мне нужна ваша помощь, чтобы спасти его.
Он недоверчиво покачал головой и снова посмотрел на незнакомку.
– Кто вы?
– Это не важно, синьор Тьеполо.
– Где он?
Тьеполо скомкал листок.
– Вы поможете ему спасти вашего друга?
– Сначала я хочу послушать, что он скажет мне. Если моему другу действительно что-то угрожает, то, конечно, я ему помогу.
