Татьяна Степанова - Драконы ночи
– По местному кабельному сейчас передавали, я в номере слушала, – сообщила Марина Ивановна Зубалова. Катя впервые видела ее «толкающей речь на публике», обычно эта дама отделывалась короткими односложными замечаниями. – ЕМУ, оказывается, прочили место директора школы, он развелся с женой, она отдала ему на воспитание сына. А он бедняжку ночью на попутке завез куда-то в лес и там ударил молотком по голове. Таким способом избавился от него. Убил ночью, а всем сказал, что сын его пропал на следующее утро – мол, оставил его на минуту одного без присмотра, а того похитили. Какая изощренная жестокость, какое коварство, и у кого – у педагога, кому доверены судьбы подрастающего поколения.
По кабельному телеканалу передавали все подробности трагедии, Двуреченск жаждал знать все.
– Сдал бы в детдом паренька, если уж он был ему помехой. Так ведь нет, тогда с карьерой директорской пришлось бы навек проститься, – Маруся Петровна покачала головой. – Кто бы мог подумать, чтобы этот Уткин… Я же его еще помню подстолпешкомходящим. Тихий был всегда такой – мальчишкой-то, другие озорные, шпана, а этот всегда аккуратный, педантичный, кружки посещал, учился охотно, потом в пединститут поступил… В тихом омуте – черти, не черти даже – драконы, да… драконы ночи…
– Тетя Маруся! – оборвала ее Ольга Борщакова.
– Дичает народ, деградирует, – повысила голос Маруся Петровна. – Вот что я скажу – деградирует, когда даже представители интеллигенции превращаются… Господи, жалости нет ни к кому, ни у кого. Одна лишь злоба. И выливается зачастую на самых слабых, самых беззащитных. Вот после войны, когда всем нам в сто раз труднее жилось, мы…
– Можно подумать, что после войны не убивали, – тихо сказала Ида. Она снова выглядела неважно и постоянно обращала взор свой на двери отеля, словно ждала кого-то.
– Убивали, но… – Маруся Петровна помолчала, – убивали, хуже даже случаи были, страшнее, но, по крайней мере, не из-за денег это было, да, дорогая моя, – она словно нашлась, как парировать. – А Уткин сына фактически из корысти убил, потому что на Анжелке – Аптекарше хотел жениться, а ей он в качестве мужа с ребенком не подходил.
– Мужчины порой как животные, честное слово, – подхватила Марина Ивановна. – Что захотели, то им тут же подай, лишь бы желание их, инстинкт удовлетворить. Я иногда смотрю и думаю… ну, короче, бывают в жизни такие ситуации, такие примеры, когда просто не знаешь, как себя вести.
– Хочешь с ними по-человечески, хочешь честно, как лучше, а получается «как всегда»? – мрачно усмехнулась Ольга Борщакова. – Ой, и не говорите, Мариночка, и не говорите. Кирка Уткин – чудовище, выродок, но… По крайней мере, по отношению к жене он вел себя нормально. Я-то знаю всю их историю. Другие порой с женами как изверги себя ведут.
– Оля, – тихо прервала ее на этот раз Маруся Петровна.
– Что Оля? Сколько я от своего Бориса натерпелась в свое время, – она покачала головой. – А ведь женились по любви, сколько всего вместе сделали, этот вот отель построили, дело организовали. Я ему с риском для здоровья в сорок лет вон какую дочь подарила. А он… он завел на стороне любовницу. Москвичка его прельстила – Анька Родионова, познакомился с ней то ли на какой-то презентации в Москве, то ли на выставке по туризму. Она в рекламном агентстве работала тогда. Сошлись они, и его словно подменили, узнавать я перестала своего мужика. Мотался к ней в Москву регулярно, сначала тайно от меня, а потом вообще открыто.
– Оля! – снова повысила голос Маруся Петровна.
– Оставьте, тетя, тут в городе все это знают, у нас в Двуреченске быстро такое разлетается, как чума.
– Наверное, она была красивая – любовница вашего мужа? – поинтересовалась Ида.
– Не знаю, не видела никогда ее. Знаю только фамилию и то, что моложе она меня. Это моего Борьку и свело с ума, и еще то, что стервой она была хорошей. Он к стервам слабость питал, возбуждали они его. Думаю, если бы не погиб он в той аварии, когда ночью к ней мчался на свидание, то… вряд ли я бы сейчас с вами тут разговаривала, милые мои гости, сжили бы они меня на пару со свету. Мешала я – мужу своему мешать стала. Почти та же ситуация, уткинская, только вместо парнишки – я, старая кошелка, с ребенком на руках…
– Борис твой в Даше души не чаял, – возразила Маруся Петровна. – Это ты зря, зря напраслину возводишь на покойника. Дочка все была для него.
– Правильно, все. Потому и не уходил, не разводился со мной – исключительно из-за дочки. Ее обожал, а меня сживал со свету, ненавидел, как врага. Все спрашивал: «И когда же ты только сдохнешь?» Может быть, тоже завез бы обманом меня, как Уткин, куда-нибудь в лес и по голове трахнул. Или бы сбросил в провал упырям на съедение…
– Кому? – переспросила Катя.
Борщакова только махнула рукой.
Ветер, ветер, ветер в старых липах, кружащий, шуршащий, дующий с севера в полную силу – к перемене погоды, к ночи, к новым ее сюрпризам…
А потом в «Дали» неожиданно приехал Роман Васильевич Шапкин. Они окружили его: «Ну что, как, что там нового?» Катин голос терялся в общем хоре. Ольга Борщакова поманила было его в бар – авось там, за рюмкой ее бывший одноклассник «при погонах» станет общительнее.
Но Шапкин подошел сначала к Иде. Она сидела на диване.
– Извиняйте, что вчера уехал так внезапно.
– Ничего страшного, – она оглядела его. – Вы поймали убийцу, поздравляю. Вы герой, Рома.
– Думал о вас я. – Шапкин покраснел. Разом пропали все его веснушки, а глаза из серых стали неожиданно голубыми.
– Даже когда допрашивали этого педофила?
– Уткин не педофил.
– Да, да, конечно… я спутала, – Ида кивнула. – А вы герой местного масштаба. Знаете, я тоже вас вспоминала. И даже немножко ждала. Вы хороший, смелый. А вот скажите, Рома, у вас когда-нибудь были… ну, как бы это сказать… фантазии, видения… глюки?
– После шестой бутылки, – серьезно ответил Шапкин. – И то смотря как пить и с кем.
– А вы так много пьете?
– Ради одного человека совсем бросить могу. Могу и еще кое-что, Ида Викторовна. – Он широким жестом протянул ей руку, чтобы помочь подняться с дивана.
Но она словно не заметила, смотрела мимо него на двери отеля. На пороге стоял Симон.
Глава 34
«ПОДСТАВЬ ДРУГУЮ ЩЕКУ»
Узрев Симона, Ольга Борщакова ринулась ему навстречу как к дорогому и желанному гостю. Ида тоже улыбнулась и мяукнула как кошка «Чао!», отстранилась от Шапкина и встала с дивана. Анфиса замерла – испуганная, сбитая с толку: как, только вчера он был в наручниках, а теперь усмехается как ни в чем не бывало.
«Они не знают о том, что случилось у провала, – решила Катя. – Они ни о чем не подозревают. Напрасно Шапкин грозил ему широкой оглаской. Сам первый никому словом не обмолвился – а насчет того, что отпустил его, даже нам… мне не сказал».
– Давно, давно вас не лицезрели, – в голосе Ольги слышался мягкий упрек. – Забыли совсем к нам дорогу.
– Все хотел заскочить. – Симон медленно обвел глазами холл, скользнул взглядом по Шапкину, Анфисе, зацепил Катю и остановил взор свой на Марусе Петровне. – Повидаться, поболтать, рюмашку пропустить, да вот все дела стопорили.
– Я слышала, вы катер приобрели? – спросила Ида.
«Они его знают, он со всеми тут знаком, – сделала вывод Катя. – Ну правильно, он же говорил, что бывал здесь раньше. Тут никто не видит в нем никакой угрозы».
Шапкин достал из кармана зажигалку и сигареты, щелкнул огоньком и повернул было к выходу.
– Куда же вы? – капризно окликнула его Ида. – Уезжаете? Так быстро? Опять? А я не хотела бы сегодня с вами разлучаться, Рома.
Шапкин поперхнулся дымом. Чуть погодя, когда он курил у входа, Катя, улучив минуту, настигла его, обрушилась с вопросами:
– Роман Васильевич, как это понимать?
– Что?
– Явление.
– Формально он чист. Убийство раскрыто, Уткин признался, арестован, по этому эпизоду против Трущака мы ничего не имеем.
– А мальчишки что говорят?
– Подтвердили его слова полностью: нанял, мол, их в помощь, чтобы помогли ему спуститься в бункер. За это не привлечешь.
– А опознание матерью Насти? Вы же хотели организовать.
– Тамарка Трехсвятская его не опознала. С Настюхой-малолеткой смысла нет опознание затевать, возиться. И палец на рисунке не его. Вот и все. После признания Уткина в убийстве сына (кстати, отпечаток на рисунке тоже не его) против Симона Трущака у нас ничего нет. И вообще убийство раскрыто, сейчас все внимание на Уткина, а рисунок… Пока его вообще ни к чему не пришьешь, ни к одному из известных эпизодов. С версией педофила мы облажались вчистую, если хочешь знать – это моя версия была, ну я и облажался. Так что пришлось этого урода в десять утра с миром отпустить.
– С миром? А урод сюда приехал. Улыбается, скалится как ни в чем не бывало.
– Слушай, голуба моя, что ты от меня хочешь? Вышвырнуть его отсюда? Могу, даже с удовольствием, – Шапкин прищурился. – Олька, правда, за это меня по головке не погладит, он у нее что-то вроде VIP-клиента, бабла на выпивон никогда не жалел в баре, но что ж – рискну.
