Красный Бубен - Белобров Владимир Сергеевич

Георгий Адамович ерзнул. Положение затруднительное. За сегодня это уже второй раз. Первый раз в туалете. Второй раз на лавке. Ему не хотелось вступать в разговор с партийным пенсионером, и логичнее всего было бы встать и уйти. Но то, что было бы правильно в отношении к абстрактному партийному пенсионеру, было совершенно неправильно в отношении к человеку в возрасте. Этические понятия Георгия Адамовича не разрешали ему поступать с людьми по-хамски. Кроме того, вести разговор в таких, извините, терминах казалось ему совершенно недопустимо. Однако он сам недавно вышел из туалета, и эти неприятные воспоминания были еще живы. Георгий Адамович тоже был недоволен жизнью, но принципиально не хотел солидаризироваться с подобными элементами. И кивнул в третий раз.

– Я вижу, вы человек с понятиями, – сказал пенсионер. – Вон, посмотрите на этих сопляков, – он показал палкой на студентов. – Сидят пьют пиво. Напьются и утонут в фонтане! И поделом! В наше время разрешали на улице пиво пить?! Нет, конечно! За распитие спиртных напитков в общественных местах – штраф или пятнадцать суток! Справедливость в высшем смысле! А теперь?.. Вот я, всю жизнь в обкоме проработал инструктором. Занимался полезным для всей страны делом. На таких как я – всё держалось! А теперь я за бортом, никому не нужен, и пенсия у меня такая, что пива на нее не попьешь! Дрянь получается, уважаемый! Сейчас многие говорят, что жизнь-де тогда была плохая… Не согласен… Может, и была плохая для сумасшедших, дураков, забулдыг (хотя тут я не уверен, они тогда хотя бы крышу над головой имели и кусок хлеба) и дис-сидюг засранных, которых если бы посильнее давили, то, может, и не дожили бы теперь до такого срама! А большинству людей жилось нормально. Только говну было плохо. А теперь говну-то как раз и хорошо, а всем остальным – плохо. Ерунда получается, – пенсионер прижал палку ногами и развел руками. – Вот вы, любезный, кем работаете?.. А, впрочем, постойте! Хотите, я угадаю, кем вы работаете?.. Вы, скорее всего, работник культуры… Я угадал?.. – И не дожидаясь ответа, продолжил. – Скорее всего, вы вон в том музее работаете, а сюда подышать вышли… А денег вам теперь платят мало, и культура наша в упадке…

Дегенгард удивился этим словам. Он вдруг понял, что разговаривает с живым человеком, а не с абстрактным идеологическим противником. Оказывается, партийные работники тоже могут быть людьми и понимать что-то в жизни. А он-то считал, что они злобные и тупые ослы, просиживающие штаны за народные деньги.

– Вижу по вашим глазам, что я угадал, – пенсионер хлопнул в ладоши. – Ауфидерзейн, культура!

– Вот именно, – буркнул Дегенгард. – Хоть я и не разделяю ваших идей, но у меня такое мнение, что мы с вами, будучи идеологическими противниками, думали, что есть только мы и вы. А нас и вас обставили какие-то третьи. Какие-то третьи захватили власть. Только кто они, откуда они взялись и какую они представляют формацию – я до сих пор не пойму.

– Хрен ли ж тут не понимать, – пенсионер усмехнулся. – Тоже мне – теорема гипотенузы! – он уже хотел продолжить, но запнулся и повернул голову к Дегенгарду. – Вот ваша, извините, как фамилия?

– Дегенгард, – Георгию Адамовичу не понравился этот вопрос, который ему и раньше задавали довольно часто. – Я догадываюсь, почему вы спросили, – он насупился.

– Дегенгард… это хорошо. А то знаете ли, некоторые до сих пор делают вид, что ни о чем не догадываются… Да-да… – он посмотрел на фонтан и покачал головой. – Победила именно эта формация… И уехала в Израиль, греться на солнышке… И оттуда по трубопроводу сосет нашу кровь…

Дегенгард нахмурился. Он не любил таких разговоров.

– Согласно теориям ваших же вождей, Маркса и Энгельса, – сказал он, четко выговаривая каждое слово, – нет такой формации, которую вы имеете в виду.

– Это почему – нет? – ответил пенсионер. – А мацу, по-вашему, кто ест? А «Семь Сорок» кто поет? А в кого арабы камнями кидаются? А Ротшильд, извините? А синагоги – это что, грузинская кличка?.. Как видите, везде наследила эта формация, а вы говорите – нету!

– Вы, гражданин хороший, путаете формацию и национальность.

– Почему национальность не может быть формацией, если они только своим помогают и под себя гребут?

– А почему же ваши, повторяю, Маркс и Энгельс не заметили этого? Почему у них этого нигде не написано?

– Потому, естественно, что они сами принадлежали к этой же формации.

Дегенгард фыркнул.

– Следуя вашей логике, получается, что как теперь, так и раньше у власти была эта формация.

– Нет. Вы плохо разбираетесь в историческом процессе. Что б вам стало ясно, я объясню. В начале века в России усилилась еврейская активность, вызванная их торгашеской непоседливостью, жадностью, завистью и нечистоплотностью. Русские здоровые силы воспользовались их активностью, чтобы смести прогнивший режим самодержавия за счет евреев. Евреи сделали всю грязную работу и сидели ждали, когда их похвалят. Но русским здоровым силам они уже больше были не нужны. Евреи выполнили свою историческую функцию в России и должны были покинуть корабль истории, как балласт. Их и того… почистили… Но почистили, как оказалось, не очень тщательно. Многие из них скрылись за русскими фамилиями или в глухих селениях. Они затаились до времени, а потом, когда пустили тонкую струйку говна, повылазили, перестроили свои ряды и захватили власть. Про…бали мы, дорогой товарищ, свое время!

Георгий Адамович обхватил голову руками и покачался.

– А где же были здоровые русские силы, когда евреи захватывали власть? – спросил он.

– Евреи развратили русских наркотиками, антинародным телевидением, порнографией, сексом и импортными продуктами!

– Сначала я подумал, что вы адекватны, – Дегенгард постучал по лбу пальцем. – Но теперь я вижу, что с вами и с такими, как вы, разговаривать не о чем. Все вы – выжившие из ума рептилии, которые пока не вымрут, не успокоятся. – У Георгия Адамовича разболелась голова. – Мне неприятно с вами рядом сидеть, – он встал.

– Ишь ты! – пенсионер усмехнулся. – Неприятно ему со мной сидеть? Как будто мне приятно сидеть с жидом! Я сразу понял, кто ты, собака шестиконечная! Тьфу, – он плюнул Дегенгарду на ботинок.

Дегенгард сдержался. Он не хотел связываться с маразматиком. Он сделал шаг, чтобы побыстрее уйти. Но пенсионер сунул ему палку между ног, и Георгий Адамович упал на асфальт. Он ударился лбом. Перед глазами вспыхнул яркий свет. Он услышал ржание студентов: Шоу Бенни Хилла!..Дегенгарда охватила ярость. Он почувствовал, как всё, что составляло его гуманистическую натуру – куда-то спряталось. А наверх выползло темное, первобытное, звериное. Дегенгард захотел убивать, крушить, ломать, насиловать, рвать зубами. Ему захотелось, чтобы текла кровь, захотелось выдергивать у трупов зубы, отрывать им уши и снимать скальпы. Ему хотелось убивать, наслаждаясь мучениями жертв, их криками, стонами, их обмоченным от страха бельем, их пахнущим ужасом потом. Он почувствовал себя Годзиллой. Он медленно поднялся на корточки и увидел перед собой ухмыляющееся лицо врага.

– Что, жид, рубель нашел?

Дегенгард схватился за палку, перебирая по ней руками встал и дернул палку на себя. Пенсионер чуть не слетел с лавки, но палку не выпустил. Тогда Георгий Адамович уперся одной ногой ему в живот и выдернул чего хотел. Размахнулся и врезал растерявшемуся пенсионеру палкой посередине шляпы. Шляпа налезла на нос и окрасилась кровью. Пенсионер свалился под лавку.

Георгий Адамович отшвырнул палку в сторону. Сел на лавку. Всё это произошло так быстро, что он не успел подумать ни одной мысли. Он машинально сунул руку в карман, вытащил пачку сигарет, которую купил для Хомякова, вынул сигарету, вставил в рот фильтром вперед и так и застыл. Он сидел и ничего не соображал.

Как сквозь туман, до него доносились голоса детей: Дяденька милиционер, вот этот дядя дедушку стукнул… Он ему по голове палкой как даст… как даст… Дядя милиционер, его расстреляют?.. Кыш отсюда…