Рут Ренделл - Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»
— Спокойной ночи, сэр.
После того как пробило полночь, Теодор Рэксоул удостоверился, что в списке гостей, приглашенных мистером и миссис Самсон Леви, несмотря на его обширность, не содержится даже упоминания о такой важной персоне, как Жюль.
Он допоздна не ложился спать. А точнее, он бодрствовал всю ночь, ибо давно уже развил в себе способность легко обходиться без сна, если чувствовал к тому склонность или если того требовали обстоятельства. Он ходил взад и вперед по своей комнате и размышлял, как могли размышлять лишь немногие помимо Теодора Рэксоула. В шесть часов утра он предпринял прогулку по своим владениям и наблюдал, как принимают продукты, прибывшие из Ковент-гардена, из Смитфилда, из Билингсгейта и из прочих мест. Он нашел кухонное производство весьма интересным и отметил про себя, что следует здесь изменить: кому увеличить заработную плату и чью заработную плату уменьшить. В семь часов утра ему случилось стоять около багажного лифта и быть свидетелем того, как огромное количество багажа спускается и исчезает в фургоне Картера Патерсона.
— Чей это багаж? — по-хозяйски осведомился он.
Служащий, ведающий багажом, с огорченным выражением лица объяснил ему, что этот багаж принадлежит многим гостям, что он будет послан в самых различных направлениях и что подобное количество багажа покидает отель в этот час каждое утро.
Теодор Рэксоул ушел восвояси и позавтракал одной чашкой чая и половинкой тоста.
В десять часов ему сообщили, что его желает видеть инспектор полиции. Инспектор прибыл, как он сказал, за тем, чтобы присмотреть за доставкой тела Реджинальда Диммока в морг для вскрытия. Специальный экипаж ждет у служебного входа в отель.
Инспектор также принес повестки для него и князя Эриберта Позенского, а также для швейцара — все они должны присутствовать при расследовании.
— Я думал, что тело мистера Диммока уже перевезено ночью, — сказал Рэксоул.
— Нет, сэр. Дело в том, что фургон для перевозки был занят.
И инспектор подмигнул ему с профессиональной улыбкой, но Рэксоул, возмущенный, сухо предложил ему идти выполнять свои обязанности.
Через несколько минут принесли записку от инспектора, где тот просил мистера Рэксоула оказать любезность и спуститься на первый этаж. Рэксоул спустился. В прихожей, где было оставлено тело Реджинальда Диммока, находились инспектор, князь Эриберт и два полисмена.
— Итак? — сказал Рэксоул после того, как они с князем обменялись поклонами. Затем он увидел гроб, стоящий на двух стульях.
— Я вижу, гроб уже доставлен, — заметил он. — Очень хорошо. — Он подошел к гробу.
— Он пуст, — бессознательно проговорил он вслух.
— Именно так, — сказал инспектор. — Тело покойного исчезло. И его высочество князь Эриберт сообщил мне, что он, несмотря на то что занимает комнату прямо напротив, на противоположной стороне коридора, не может пролить никакого света на происшедшее.
— На самом деле не могу, — сказал князь, и, хотя говорил он спокойно и с достоинством, в его голосе слышалось глубокое страдание и даже угнетенность.
— Ну, черт возьми… — пробормотал Рэксоул и замолчал.
Глава VII
Нелла и князь
Теодору Рэксоулу представилось невозможным, чтобы столь громоздкий предмет, как труп, мог быть вынесен из его отеля без какого бы то ни было следа или даже намека на время и способ, как это было проделано. Когда прошло первое чувство удивления, Рэксоула обуял холодный гнев. Он даже подумывал о том, чтобы рассчитать весь персонал отеля. Он лично опросил ночного сторожа, горничную и всех прочих служащих, которые должны были знать или случайно могли узнать что-нибудь об этом деле, но без всякой пользы. Тело Реджинальда Диммока пропало бесследно — исчезло, словно бесплотный дух.
Разумеется, дело расследовала полиция. Но Теодор Рэксоул питал мало уважения к полиции. Он знакомил детективов с фактами, с терпеливой скукой отвечал на вопросы и не ожидал с их стороны ничего дельного. Он также беседовал несколько раз с князем Эрибертом Позенским, но, несмотря на то что князь был учтив и, вне всякого сомнения, искренне огорчен судьбой своею покойного служащего, Рэксоулу казалось, что он утаивает что-то, не решается сказать все, что знает.
Со свойственной ему проницательностью Рэксоул решил, что смерть Реджинальда Диммока — лишь печальное звено в цепи более глубоких и таинственных дел. И он решил ждать, постоянно оставаясь настороже, пока не случится что-нибудь, что прольет свет на эти дела. В данный же момент он предпринял лишь одно: позаботился о том, чтобы похищение тела Диммока не попало в газеты. Удивительно, как хорошо могут храниться секреты, когда за дело берется мастер. Рэксоул уладил все это очень искусно. Это была сложная работа, и то, как он успешно с ней справился, доставило ему большое удовольствие.
В то же время он сознавал, что группа неизвестных интриганов, в которой, как он был уверен, Жюль занимает далеко не последнее место, одержала над ним временную победу. Он с трудом мог смотреть Нелле в глаза. Дочь явно ожидала от него, что он одним взмахом своей волшебной палочки миллионера моментально разоблачит этот заговор. Она привыкла к тому, что на родине он неизменно совершает невероятные подвиги. Кроме того, он был «боссом»; люди трепетали перед его именем; если он чего-нибудь желал — это происходило; если он хотел что-нибудь узнать — он тут же узнавал. Но здесь, в Лондоне, имя Теодора Рэксоула не имело такого веса. Он господствовал в Нью-Йорке, но Лондон, по-видимому, не слишком интересовался им, и, более того, здесь определенно были личности, способные отмахнуться от него, от Теодора Рэксоула. Ни он, ни его дочь не могли смириться с этим.
Что же касается Неллы, то она сосредоточилась на мелочах, связанных с повседневными делами бюро, и с доброжелательным интересом наблюдала за приходами и уходами князя Эриберта. Она знала, отец не в состоянии понять, что его высочество Прикидывается нелюдимым главным образом, чтобы скрыть угнетающие его смятение и тревогу. Она видела, что бедный молодой человек никак не может ни на что решиться и его тревожит что-то такое, чего он не может доверить никому. Она разузнала, что каждое утро он прогуливается пешком по набережной Виктории, в одиночестве и, очевидно, без всякой цели.
На третье утро она решила, что прогулка в коляске по набережной будет полезна для ее здоровья, а поэтому приказала подать экипаж и уселась в него, облаченная в прелестное светло-коричневое платье. Около Доминиканского моста она встретила князя, и экипаж свернул к тротуару.
— Доброе угро, князь, — приветствовала она его. — Вы не спутали набережную с Гайд-парком?
Он поклонился и улыбнулся.
— Я обычно прогуливаюсь здесь пешком по утрам, — ответил он.
— Вы удивляете меня, — сказала она. — Я думала, что я единственная во всем Лондоне предпочитаю пыльному Гайд-парку набережную и вид на реку. Не могу понять, отчего лондонцы всегда совершают моцион только в этом нелепом парке. Ну, конечно, если бы у них был Централ-парк…
— Я думаю, что набережная — чудеснейший уголок во всем Лондоне, — сказал он.
Она слегка наклонилась из ландо, приблизив свое лицо к нему.
— Я уверена, что у нас родственные души, у вас и у меня, — промолвила она негромко, а затем произнесла: — Au revoir, князь!
— Подождите минутку, мисс Рэксоул. — В его голосе звучала мольба.
— Я очень спешу, — схитрила она. — Я ведь здесь сегодня не на прогулке. Вы просто не представляете, как мы заняты.
— Ах, тогда не буду вас задерживать. Но сегодня вечером я уезжаю из «Гранд Вавилона».
— Уезжаете? — переспросила она. — Тогда не окажете ли мне честь, ваше высочество, пожаловать ко мне сегодня на ланч в комнату моего отца? Его не будет — он весь день проведет в Сити с биржевыми маклерами.
— Буду счастлив, — сказал князь, и по выражению его лица можно было понять, что он имел в виду.
Нелла уехала.
Если ланч удался, то это было следствием усилий отчасти Рокко, а отчасти Неллы. За столом князь в основном молчал и говорил не много сверх того, что требовали правила хорошего тона. Нелла говорила много, и говорила хорошо, но и она отчаялась расшевелить своего гостя. Когда они выпили кофе, он чрезвычайно формально попрощался с ней.
— До свидания, князь, — сказала она. — Я думала… но нет, это не важно… До свидания.
— Вы думали, что я хотел обсудить что-то с вами. Да, я хотел, но решил, что не имею права обременять вас своими делами.
— А если предположить… предположить, что я хочу, чтобы меня обременяли?
— Это потому, что вы так добры.
— Садитесь, — сказала она внезапно. — Расскажите мне все, слышите, все. Я обожаю тайны.
И прежде чем он осознал это, он уже говорил ей, быстро и пылко.
