Валерий Смирнов - Тень берсерка
— Он сам на это нарвался. Представляю, как обрадовался, узнав, куда мы собираемся. Сколько полезного для нас сделал!
— Значит, не собираешься отдавать ему компромат на Нестеренко? Давай мне. Я передам его Бойко.
— Все тебе ясно. Только документы я не отдам. Ты же можешь проявить слабость. Пожалеть генерала...
— А тебе что?
— Нет, Сережа, это удар не по Вершигоре, а по его системе, в недрах которой прячется несуществующая тварь. Опасная для здоровья человека. «Тарантул» называется.
— Ты представляешь последствия?
— Вполне, — твердо отвечаю я, и Рябов о чем-то задумывается.
Сережа, Сережа, да какие могут быть последствия? Я ведь просто играю, не больше того. Точно так, как они со мной. Ну что прикажешь делать, бежать к Вершигоре, потрясать компроматом, которого он ждет, требовать вместо него неразворованный спецхран? Глупо. О конкретном месторасположении других спецхранов генерал просто не знает. Зато при моем откровении о возможной утечке информации по «Тарантулу» начнет нервничать.
Рябову тоже стало не по себе, дружбану ментовскому, значит, Вершигора точно прореагирует, как я рассчитываю. Ишь как переживает Сережа за, так сказать, смежников, им впору одаривать Рябова нагрудным Знаком «Лучший друг кентов и ментов». Да ведь все это — блеф чистой воды. Не потому, что документы фальшивые, как тот берсерк с топором, а из-за состояния общества, вот о чем генерал, в отличие от меня, никогда не догадается вместе с Сережей.
Пусть опубликует этот компромат какая-то газета, ну и что? Вой подымется, парламент на дыбы встанет, президент темной ночью министра внутренних дел начнет разносить? Где угодно — да, но только не у нас.
Это у них, за бугром, чуть что — высокопоставленные чиновники без всяких намеков со стороны сами выходят в отставку. При малейшем обвинении в прессе они реагируют, как принято в цивилизованном мире. Даже если чувствуют свою правоту. Зато у нас чиновника в отставку только динамитом выбьешь. И выбивают. А все остальное — дешевые базары, длящиеся годами. Вон бывшего премьера одни независимые газеты обвиняли в страшном казнокрадстве. Не слабее, чем тех, кого пообвиняли-пообвиняли, а затем успокоились. У нас за такими фактами ходить далеко не надо, каждый день новые сыщутся. И что сделал этот теперь просто парламентарий? То, что и следовало ожидать. Поведал через другие независимые средства массовой информации — я честный человек, зато они сами ох как воруют. Есть тому примеры и жареные факты, получите, в лучшем виде.
Ну и что? Ничего.
Тем более, страна решительно поднялась на борьбу с коррупцией, столько комитетов и советов создали, от их подсчета любой калькулятор заклинит. Старый эстрадный номер, борьба нанайских мальчиков — не больше того. Один артист из себя двух нанайцев на сцене корчит, сам с собой борется на глазах многочисленных зрителей. А те смеются. Все как в жизни. Сплошная договорная ничья с вечным счетом: ноль-ноль.
Два нуля выходит. Как в сортире.
Так и живем.
Не переживай, Рябов, ничего страшного не будет, если какая-то из независимых газет, находящаяся на нашем содержании, опубликует разоблачительный материал о подвигах «Тарантула». Тоже еще событие — нарушение Конституции, было бы удивительно, если бы ее положения соблюдались. А народ у нас простой, ко всему привычный, ему не до «Тарантулов» и прочих спецподразделений. Он ведь рассуждает очень просто: без суда и следствия уже не расстреливают, массово статьи не клеят, на великие стройки силком не гонят — и слава Богу.
— Надеюсь, ты никого не собираешься подставлять, — наконец-то решился на полный нейтралитет Рябов.
— Точно так, как никто не собирается использовать меня втихую, — достойно отвечаю на душевные переживания Сережи. — А по такому поводу — получи документы. На хранение. И давай сворачивай кино. Кстати, где ты живешь?
— Неподалеку, — последовал, как всегда, достойный ответ.
— Спасибо за откровенность. Значит, так, Сережа, будет тебе небольшая работа, кроме сборов. Пока суд да дело, убери Маркушевского.
— Ты это чего? — чуть ли не всерьез воспринимает мои слова коммерческий директор.
— Надоел, глиста сушеная. На нервы действовал. Того глядишь, опять фотографиями трупов будет утомлять. Нервы мои, расшатанные донельзя, такого не вынесут.
— Ну ты же сам все понимаешь, — попытался оправдаться Сережа.
— Только не лечи меня, что Маркушевский — исключительно подпора. Охотники...
— Имеют полное право, — теперь Рябов от защиты интересов Вершигоры перелез адвокатствовать на сторону Маркушевского. — Так сложились обстоятельства. В конце концов, менты с частными сыскными агентствами работают достаточно плотно.
— Короче! — бросаю тоном приказа.
— Короче — длиннее. Ситуация здесь неординарная, — начал переживать уже за всю страну Рябов, однако во мне эти стоны отчего-то не вызвали ностальгии по относительно спокойным временам, когда револьвер в руках преступника был из ряда вон выходящим событием.
— Сережа, хватит. Маркушевский — на самом деле внутреннее расследование?
— Да, — чистосердечно сознается Рябов.
— И чего менты хотят?
— Порядка! — выпалил Сережа, и я так расхохотался, что едва удержался на стуле, а затем закашлялся.
Промочив горло давным-давно остывшим кофе, все еще весело смотрю на Рябова, а затем бросаю приказным тоном:
— Рассказывай!
— Ситуация неординарная, — повторился коммерческий директор, однако на этот раз я не стал его одергивать. — Везде все как положено. Или принято. А здесь? Монополизм, можно сказать.
— То есть?
— То есть везде платят братве или ментам. Нормальная схема. Но в этой дыре — только ментам. Они братву сами создали. Искусственно. Тот же покойный Будяк... Он роль играл. Конспираторы хреновы. Доконспирировались, ни одного дела по фактам вымогательства. Даже для приличия...
— Нестеренко к этому руку прикладывал?
— Здесь все прикладывают. Братва так называемая за малую долю занимается инкассацией. Корчит из себя крышу, когда на торговцев идет плановый ментовский налет. Потом снимает дополнительную пенку — и всем хорошо. Фраерки убеждаются, какая могучая у них крыша, потому что менты ведут себя соответственно. Вчера грозились на десять лет усадить, а после переговоров с крышей становятся ласковее мамы.
— Так зачем же им было мочить Будяка?
— А ты знаешь, кто его грохнул?
— Нет, — откровенно признаюсь я. — Зато ты знаешь.
— Откуда? Это убийство не лезет ни в какие ворота. Как ни крути.
— Покрутим с другой стороны. Кто застрелил администратора?
Рябов засопел и раскололся:
— Бригада Будяка.
— Всем составом этой художественной самодеятельности под видом деловых? Конкретику давай. Ты сегодня не отмолчишься.
— Если так можно сказать — заместитель Будяка. Васькой зовут...
— Мент?
— Был ментом, — конкретизирует Рябов.
— Когда ты его взял под колпак?
— А мне долго думать не нужно. Всех берем. С кем ты соприкасался.
— И тех двоих в баре? Они ведь не бывшие.
— Нам без разницы. Ты работаешь на отвлечение...
— Как Васька себя чувствует?
— Отлично. Алиби у него нестойкое, оттого и спокоен. Вдобавок друзья в погонах. Компаньоны, можно сказать.
— Понимаю. А как на это все реагирует Маркушевский?
— А чего ему реагировать? Он анализом занимается. Менты опять под сокращение идут. На тридцать процентов. И зарплату им вдвое урезали. При такой постановке дела...
— Мне эти рефлексии, Сережа, без особой надобности. Дай подумать... Значит, так. Будяк знал, кто я такой. Убрать Будяка мог только тот, кто не боялся разрушить стройную систему получения хороших доходов. Васька-мокрушник сюда вписывается?
— Не похоже, — односложно отвечает Рябов. — И вообще, давай побыстрее уедем. Пусть сами разбираются.
— А как же насчет просьбы Вершигоры?
— Так ты же...
— Меня другое занимает. Психологический, так сказать, этюд. Значит, говоришь, Решетняк — Грифон?
— Говорил, — мгновенно поправляет меня Сережа.
— А кто же это на самом деле?
— Не все ли равно? Нужен он нам...
— Не скажи. В конце концов, напрасно, что ли, я доблестно работал на отвлечение? И смерть Будяка мне не по душе. Только с ним пообщался, а ему сразу стало тошно жить.
— Чем еще порадуешь?
— Ничем, кроме завершения операции. Ладно. Вернемся домой несолоно хлебавши. Ну разве что Вершигоре подмогнем.
— А Маркушевскому? — снова перебрался поближе к генеральским позициям коммерческий директор.
— В отличие от тебя, я в менты не нанимался. Кстати, у меня возникло скромное желание. Встретиться с твоими конторскими корешами. Хочу поведать им об одном так называемом спецхране. Проявить гражданский долг!
Рябов посмотрел на меня, словно я наконец-то сумел приучить его к курению.
