Андрей Ильин - Настоящий полковник
— Ни копейки.
— Я не про копейки. Я совсем про другую валюту.
— Про биты?
— В том числе.
— Битами, да, битами помочь придется. Если, конечно, ты захочешь.
— А если нет?
— Справимся сами. Общее направление поиска ты нам показал. Дальше только ленивый не разберется. Но если ты найдешь возможным нам помочь — будем благодарны.
Мягко стелил генерал Федоров. Слишком мягко. Если бы он начал торговлю, если бы что-нибудь требовал, было бы спокойней. Но он не требовал. Он ничего не требовал. Кроме информации, которая многого не стоила.
Чего же он добивается? Тем, что ничего не добивается?
Чего?!
В благородный порыв собеседника полковник не верил. В спецслужбах не бывает благородных людей. Бывают умные. Бывают жалостливые. Бывают дураки. Но не бывает благородных. Потому что работа в спецслужбах прямо противоречит проявлению подобного рода человеческих качеств.
Не мог быть генерал Федоров благородным. Или не мог быть генералом ГРУ.
— Я могу понять эти слова как освобождение от всяческих обязательств?
— Можешь.
— То есть я свободен?
— Нет. Пока не свободен. От гипса не свободен. А вот когда его снимут…
— Что будет? Когда снимут? — насторожился Зубанов.
— Надеюсь — радостное известие. Для тебя.
— Какое?
— Поправишься — узнаешь.
Нет, не прост генерал. Ох, не прост! Наобещал с три короба, а главного не сказал.
Наобещал, чтобы удержать нужного ему пациента здесь, в этой палате. Ведь тому, кто свободен, незачем бежать. Вера в счастливое будущее удерживает узника на месте надежней вооруженной охраны.
Может, в этом дело?
Но тогда зачем его здесь удерживать? Чем он может быть полезен генералу Федорову? Чем он хочет обрадовать его после снятия гипса? Чем?
Чем?..
Через месяц гипс сняли. И сразу явился генерал.
— Рад, что ты уже не больной. Что в нормальной форме…
— Чем ты меня хотел обрадовать?
— Действительно, хотел.
— Чем?
— Не терпится?
— Да. Уже целый месяц.
— Тогда начинаю радовать. У тебя появился шанс расквитаться со своими обидчиками.
— С какими?
— У тебя много обидчиков?
— Более чем достаточно.
— С последними обидчиками. С самыми последними. Которые упекли тебя в тюрьму.
— Как я могу с ними расквитаться?
— Кардинально. Раз и навсегда.
— В чистильщики меня прочите?
— В мстители.
— Ничего не выйдет.
— Почему?
— Потому, что я не чистильщик.
— Я думал, ты обрадуешься.
— Нет, я не обрадовался.
— Но я думал, что ты обрадуешься, и дал делу ход. Уже дал.
— Надо было со мной посоветоваться.
— Я не предполагал, что ты откажешься. Я был уверен…
— Я отказываюсь! Категорически!
— Поздно. Уже поздно. Совсем поздно.
— Взять самоотвод я, конечно, не могу?
— Можешь. Но тогда придется отыграть все обратно. В точку, откуда мы тебя взяли.
— Отвезете меня обратно в карцер?
— Отвезем.
— А если не отвозить?
— Затруднительно. Дело приняло неожиданный оборот. Опасный оборот. Они пошли в атаку. Может быть, потому, что считают, что это последний их шанс.
— Пошли в атаку на ГРУ?!
— Ни на ГРУ — на людей, которые изъяли нужного им человека. Они начали наводить справки в МВД и вышли на наш след.
— Они не пойдут дальше,
— Пойдут. У них оказалась рука в правительстве.
— Правительство не сдаст ГРУ.
— О чем ты говоришь? Нынешнему правительству дай бог усидеть самому. Нынешнее правительство сдаст кого хочешь. Нас сдаст — точно. Между ГРУ и Безопасностью они выберут Безопасность. Их человек в правительстве сдаст нас Безопасности, и те не преминут использовать ситуацию в свою пользу. Потому что мы конкуренты. А тут такой шанс!
Вот в такой непростой узелок все завязалось. В морской узелок! Знали бы, вовек не стали тебя выручать!
— Ты хочешь сказать, вы полезли в драку из-за меня?
— В значительной степени. Ты написал — мы приехали. А теперь вон как все обернулось…
— Всему виной я?
— Всему виной — они! Те, что вначале давили тебя, а теперь переключились на нас. Мы пытаемся гасить волну, но пока не получается.
Выход один — убирать заказчиков. Которые воду мутят. Если убрать их — скандал сам по себе сойдет на нет. Его просто станет некому поддерживать. А покровителям не будет смысла защищать тех, кого уже нет.
Если заказчиков не убрать, они доберутся до Большого начальства. Те надавят на наших командиров. Командиры, чтобы избежать скандала и отставки, отдадут виновников.
Меня. И тебя.
Либо, не дожидаясь крупных разборок, тебя отдам я. Сам. Чтобы защитить себя и своих людей. Стопроцентно отдам! Потому что отдавать придется все равно. Но или только тебя одного, или с собой.
Нет у меня другого выхода.
И значит, у тебя нет.
Так обстоятельства сложились.
Думай. Решай. До вечера решай. До вечера торопить тебя не буду. Вечером — сдам. Так как дело обстоит так — или мы их завтра, или они нас послезавтра.
Или… Или я тебя сегодня! Сегодня вечером!
Глава 41
Эту ночь полковник не спал. Совсем не спал. Он лежал с открытыми глазами, уставя их в темноту, и считал минуты. Шестьдесят. Потом еще шестьдесят. Потом еще. Часов у него не было. Его часы с него сняли еще тогда, в милиции.
Час ночи. Или около того.
Надо ждать еще два часа. До трех. В три все угомонятся. И можно будет…
Час тридцать.
Отвык он здесь, в больнице, нести ночные вахты. Размяк, расслабился на казенных харчах, приносимых четыре раза в день. Приспособился спать по девять часов да еще днем часок прихватывать. Лентяем стал. Ни к чему не годным лентяем!
Полковник, не сдержавшись, зевнул, закрывая рот ладонью. Еще раз зевнул и, непроизвольно закрыв глаза, провалился в короткий, на несколько секунд, сон.
Сразу проснулся, напряженно прислушался к темноте.
Нет, все тихо. Совершенно тихо.
Черт побери! Так и проспать можно! Все на свете проспать!
Полковник сильно, до боли в мышцах, сжал кулаки. Ущипнул себя за мочку уха. Несколько раз глубоко вздохнул.
Не спать!
Не спать!..
Половина третьего.
Последние полчаса полковник спать не хотел. Последние полчаса уснуть было невозможно.
Три, плюс-минус десять минут.
Ну что, пора?
Пожалуй, пора!
Полковник аккуратно скинул одеяло, спустил ноги вниз, на пол. Но больничные тапочки надевать не стал. Пошел босиком, осторожно ступая всей ступней, с пятки на носок, на холодный пол.
Шаг. Еще шаг.
Пересек палату, приставил к щели между дверью и косяком ухо. Прислушался.
Тихо. Впрочем, нет. Слышно негромкое, сонное посапывание. Очень близко слышно.
Полковник, не отрывая уха от щели, легко стукнул в дверь костяшкой пальца. Посапывание не прервалось. Человек спал. Крепко спал.
Ну и, значит, надо действовать! По плану. Надо рисковать!
Взялся за ручку. Потянул на себя.
Дверь была закрыта.
Вернулся к кровати, разорвав матрас, вытащил заранее положенные туда две ложки. Стальные ложки. Алюминиевую посуду ему не давали.
Вернулся к двери. Сложил ложки вместе, сунул ручки в щель, возле самого язычка замка. Надавил на них и одновременно, что есть силы, на ручку.
Ручка была массивной, а щель широкой. Дверь подалась, отжалась от косяка. Язычок высунулся, выскочил из паза. Замок был закрыт на один оборот. Все-таки на один! Если бы на два, открыть ее было бы невозможно!
Прислушался. Никаких изменений.
Медленно, буквально по миллиметру, приоткрыл дверь. Ровно настолько, чтобы протиснуть тело. Высунул голову.
Тут же, рядом, справа от двери, увидел сидящего в кресле охранника. Тот в нарушение всех инструкций спал. Спал!
Полковник вышел в коридор, бесшумно ступая, приблизился к охраннику. Тот лежал, запрокинув голову назад, к стене. Открыв выгнувшееся вперед, с сильно натянутой кожей горло.
Открыв горло…
Полковник занес руку и коротким, несильным тычком ударил ребром ладони в кадык. В последнее мгновенье охранник открыл глаза. Чтобы увидеть падающую на него руку. И тут же, зажимая горло, упасть на пол.
Полковник затащил его в свою палату. Раздел. Завернул руки за спину. Вытянул из снятых штанов ремень, пропустил конец сквозь пряжку и получившуюся петлю стянул на кистях охранника. В рот, чтобы он не кричал, засунул сорванную с подушки наволочку.
Сбросил больничную пижаму. Надел снятые с пленника штаны, рубаху, пиджак. Натянул на ноги носки, надел ботинки.
Костюм и обувь пришлись впору. Как будто в магазине их подбирал.
В кармане пиджака нашлась связка из двух ключей. И пропуск, выписанный на имя Николаева Игоря Ивановича. С портретом на фотографии, овалом лица и прической напоминающим лицо полковника.
