Николай Усков - Семь ангелов
…Подошел к окну. Свирепый авиньонский ветер трепал натянутую белую занавесь, пропитанную воском. Ко мне приблизились старейшие кардиналы.
– Брат Хуго, просим тебя принять великое бремя, – сказал мне кардинал – епископ Остии.
– Да свершится воля Божья через выбор кардиналов, – ответил я ему так, как велит заповедь смирения.
Из зала Иисуса я сразу поднялся в опочивальню папы. На дубовом столе лежало тело нашего драгоценного отца, дряблое, серое, бесстыдно оголенное. Церемониал запрещает кому-либо из коллегии кардиналов присутствовать при приготовлениях покойного понтифика к отпеванию, но мы настояли, ибо такова была последняя воля нашего господина. Процедура омовения была долгой – телу святого отца предстоит девять дней лежать в церкви, а затем отправиться в длительное путешествие до Дома Божьего[58] – так называется аббатство, где Климент принял монашеские обеты и завещал себя похоронить. Естественно, пахнуть викарию Христа подобает райской негой, а не могилой.
Я несколько раз проглотил слюну, меня слегка мутило. К тому же в воду для омовения добавили каких-то горьких трав, от которых появилась резь в глазах. Цирюльник подровнял волосы на голове Климента и сбрил щетину – вспомнил в это мгновение, как читал в книгах, что у святых отцов, уложенных в гроб и сто и двести лет назад, росли ногти и борода. В лучах зимнего солнца, пробивавшегося через занавеси, седые волоски казались серебряными. Они падали на разноцветные плитки пола, вплетаясь в рисунок из птиц и виноградных лоз. Так проходит слава земная, ибо призрачно все в этом мире и преходяще.
Оказалось, что самое страшное было впереди. Когда цирюльник закончил свою работу, аптекарь принялся затыкать отверстия на теле папы. Грубыми, сильными движениями он запихивал комки коричневой шерсти, смоченные в мирре, в рот, ноздри, уши и анус нашего доброго отца. Я отвернулся и попробовал помолиться, но было поздно – только что увиденное уже стояло перед глазами, двоясь и троясь. Мне казалось, что это в мой рот проталкивают вязкие колючие сгустки. Стало трудно дышать, и я, по малодушию своему, удалился.
Она ждала меня с обедом и была облачена по привычке своей в золото. Есть я не смог, ибо понимал, что именно в это мгновение тело Климента повторно омыли, на этот раз белым вином, и приступили к бальзамированию. Осушив кубок, я поговорил с ней немного и затем уединился в кабинете, чтобы все как следует записать. В желудке у меня тяжесть, на сердце боль, в голове – пустота… Еду во дворец.
Автобан A8
На следующий день Алехин попросил у Ирины Сергеевны разрешения посетить ливрею Хуго де Бофора. Протягивая увесистую связку бронзовых ключей, она сказала:
– Лизе тут доставили новый кабриолет. Она заказывала недели две назад… Я ничего не понимаю в машинах, но Лиза сказала, что это ваша любимая марка. Она хотела сделать вам сюрприз, – Ирина Сергеевна тяжело вздохнула, – возьмите его. На такси будет очень дорого.
– Ирина Сергеевна, я не знаю, как теперь жить… Но как-то надо, – Алехин чувствовал, что должен что-то сказать. Слова – плоские и фальшивые – прилипли к небу.
– Вчера пришла эта чертова машина, сегодня утром доставили платье от Алойя. С записочкой «Моей принцессе». Старый олух, – она имела в виду культового парижского дизайнера, – не читает газет, – Ирина Сергеевна закрыла лицо руками. – Сколько это будет продолжаться! Извините меня, – она вышла.
В сущности, Ирины Сергеевны давно не было. Была жена Климова и мать Лизы, потом только мать Лизы, а теперь – пустота, которая по недоразумению должна была говорить, ходить, есть и чем-то интересоваться. И тем не менее из этой пустоты вдруг возникли простые и теплые слова: «На такси будет очень дорого». Она остается матерью, решил Кен, заботиться и отдавать – это все, что она умеет. У нашего жестокого Бога есть чувство юмора… – теперь именно Ирине Сергеевне достанется состояние человека, который в этой жизни умел только брать.
Алехин сел за руль, обтянутый серой телячьей кожей. Он опустил крышу кабриолета и тотчас услышал клокотание Ксантиппы:
– Кенчик, какая красота! Кремовая кожа, коричневое дерево и этот благородный оттенок серого. – Она зачарованно смотрела на роскошный салон автомобиля. – Что это?
– Jaguar XKR. Лизина новая машина, – грустно ответил Алехин. – Машина пришла, а хозяйка ушла.
– Охренеть! Обожаю британцев! – при виде красивых вещей Ксантиппа была не в состоянии соблюдать приличия. – А этот пепельный голубой! – Кузов авто был окрашен в голубой металлик. – У меня были точно такие же тени. Диоровские! – Алехин вспомнил, как Лиза назвала Ксантиппу «лучшим средством для отключки мозга».
– А куда ты собираешся? – заискивающе спросила Пылкая.
– Хочу съездить в Авиньон и попытаться найти ответ на твой вопрос – где труп Климова? Полагаю, там был подземный ход.
– Подземный ход? И без меня?! – в голосе Пылкой чувствовалась обида.
Алехин обреченно процедил:
– Садись.
Всю дорогу Ксантиппа вспоминала, на каких машинах и с кем ездила. Алехин отметил закономерность. На дешевых машинах ей попадались «говновопросовы», и это было сразу очевидно по запаху пота или, в худшем случае, по какому-нибудь мелкому свинству, типа заросших подмышек или слова «лОжить». Поэтому отношения заканчивались, не успев толком начаться. Впрочем, на дорогих авто ездили те же «говновопросовы», но тщательно замаскированные белой фланелью и ароматом Terre от Hermes. Этим оборотням Ксантиппа и отдала лучшие годы жизни. Она, как правило, их спасала, лечила, прятала от разбойников, отпаивала, холила и бинтовала. Словом, была нянькой, жилеткой, грелкой и кошелкой, ожившей мечтой русской классической литературы, но с объемистым бюстом. Правда, как только в жизни Ксантиппиных мужчин что-то налаживалось, они безжалостно бросали ее. И непременно в тот самый момент, когда у Пылкой была страшная ангина, цистит, ремонт или заблокирована карточка.
Ксантиппа как раз заканчивала очередную сагу про бессердечного хозяина вещевого рынка, когда Алехин заметил нечто странное. Прямо за ними нарисовался огромный, зверского вида «Хаммер». Кен утопил педаль газа в пол, пятисотсильный двигатель «Ягуара» издал фирменный рев и выбросил машину вперед. Плетущийся перед ними «Ситроен» в ужасе ретировался в правый ряд. Но «Хаммер» не растерялся. Он мгновенно настиг «Ягуар» и – Алехин не мог поверить – боднул его хромированным кенгурятником. Все произошло так быстро, что Кен даже не успел испугаться. Машину подбросило. Впереди начинался вираж – дорога плавно изгибалась, опоясывая невысокие горы. От удара автомобиль несло прямо на металлическое заграждение. Кен рванул руль вправо, вылетел в другой ряд. Раздался вой клаксонов. Видимо, кто-то шел на него сзади и теперь бешено тормозил. Газ в пол – и «Ягуар» оторвался.
– Уу-х, – выдохнул Алехин.
– Мамочки! Что это было? – завопила Ксантиппа. Ответить Алехин не успел.
Они въезжали на мост. «Хаммер», который было пропал из виду, вновь образовался сзади. Новый удар был значительно сильнее. Алехин стукнулся грудью о руль и на секунду потерял контроль. Этого было достаточно, чтобы «Ягуар», не вписавшись в вираж, снес заграждение и сорвался вниз. Машина плюхнулась в воду, подняв облако брызг. Их спасло только то, что это был кабриолет.
Оказавшись под водой, Кен отстегнул ремень, Ксантиппа уже освободилась, но вела себя странно, выпускала каскады пузырей и показывала рукой куда-то вниз. В мутной речной воде автомобиля почти не было видно. Алехин не стал разбираться, он бесцеремонно обхватил Пылкую и потянул наверх.
Когда они, наконец, добрались до берега, Ксантиппа взвизгнула:
– Это е….й рок какой-то! Мои новенькие лодочки Prada. Вот дура! Я их сняла в машине. Кенчик, может, их еще можно спасти?
– Она всегда так много говорит? – раздался женский голос.
Алехин и Пылкая вздрогнули. Перед ними возникла девушка в спортивном костюме, на глаза у нее была надвинута бейсболка.
– Целы? Идти можете? – спросила она по-русски.
– Да, – растерянно признался Алехин.
– Тогда быстро. Он сейчас будет здесь.
– Но Антуан же мертв, – всполошилась Ксантиппа.
– Антуан… – она на секунду умолкла, пытаясь, вероятно, вспомнить, о чем идет речь. – При чем тут Антуан?!
– То есть как при чем?! – обиделась Ксантиппа.
– Вам надо уходить, – отрезала девушка, – этот человек убивает без сожаления.
– Кто это?
– Еще пять минут, и, думаю, вы с ним встретитесь, – они дошли до небольшой тропинки, уходящей в рощу.
– Труп Климова находится в доме, Иннокентий Александрович. Вы абсолютно правы, – продолжила девушка, – он пролежал там все это время. Я знаю, что вы знаете, где именно.
– Я? – удивился Алехин.
– Агалакова сделала дурацкий репортаж. Но Глускер обратил внимание на то, на что следовало.
– Вадик Глускер с НТВ? – уточнила Ксантиппа. – Обожаю его! Он такой большой умный сенбернар. А какие глаза?! Утонуть можно! Черная средиземноморская ночь, Гефсиманский сад, – мечтательно мурлыкала Пылкая. Хрустнула ветка, Алехин оглянулся, девушки в бейсболке нигде не было.
