Себастьян Жапризо - Убийственное лето
Ехал не спеша. Мне надо было оказаться в Дине не раньше семи. Приблизительно так и приехал туда. Поставил машину на стоянку, которую обнаружил утром. Пешком дошел до бульвара Гассенди. Народу кругом было полно.
Я ожидал, что контора уже закрыта, но ошибся. Внутри за столом сидел мужчина, подписывал какие-то бумаги с пожилой парой. Не останавливаясь, я взглянул на него и, перейдя улицу чуть дальше, вошел в большой бар «Провансаль». Здесь было людно и шумно, как на митинге. Я спросил кружку пива и жетон для телефона.
Телефонная кабина находилась в конце бильярдного зала. Я позвонил в контору: «Мсье Туре?» Тот ответил: «Он самый». Тогда я сказал: «Послушайте, я хочу продать землю при выезде из Диня по дороге в Ла Жави. Прекрасный участок. Около гектара. Мне хотелось бы вам его показать». Он спросил мое имя. Я ответил: «Планно. Робер Планно». Он предложил встретиться на будущей неделе, но я сказал: «Я нездешний. Я из Ментоны и ночным поездом уезжаю». Он не горел желанием поехать туда немедленно. «Послушайте, господин Туре, – сказал я ему, – предложение это выгодное, Мне срочно нужны деньги, вы понимаете? Всего десять километров от Диня Целый гектар поля и еще кошара, которую можно обновить». Он как-то нерешительно переспросил, где это, и наконец произнес: «Сначала мне надо заехать домой». Я сказал: «Прекрасно. Я все равно не смогу быть там раньше половины девятого. А займет это у нас не больше пятнадцати минут». Он ответил: «Ладно, всегда так с вами». Видно, думал про своих клиентов. Я спросил, знает ли он лесопилку Лебаллека. Он ответил почти с отвращением: «Еще бы. Это мой свояк». Я сказал: «Так это подальше километра на три, направо вверх идет дорога через лес. Я буду ждать вас при въезде, на дороге. Какая у вас машина?». Он ответил: «СХ». Я продолжал: «Меня легко узнать, я в красной рубашке».
Допив и расплатившись, походил около конторы. Туре собирался уезжать. Через стекло я толком не мог его разглядеть, но тут он как раз вышел на улицу. Я почти забыл о том, что они сделали с Эной, а думал о том, что мне предстоит.
Я пошел к «ДС». Оставил там куртку, взял черный мешок, надел очки, проверил все дверцы и быстрым шагом добрался до выхода из города. Жаркое солнце еще выглядывало из-за гор. На выбранном мной обратном пути были только два светофора, а движение так себе.
Проходя мимо лесопилки, я не остановился, только глянул во двор и увидел там немецкую овчарку, которую держал длинноволосый парень одних лет с Бу-Бу. Машины проносились по шоссе, дорога была прямая. Я прикинул, что через час их будет меньше. По пути мне захотелось пить. Наверно, от страха пересохло в горле. С этой минуты жажда уже не оставляла меня.
В кошаре я надел на водолазку красную рубашку и закатал рукава. Вынув карабин, положил его справа при входе и проверил, быстро ли смогу достать. Затем сел на пороге и стал ждать. Уж не помню, о чем я тогда думал. О жажде, о том, что мадам Фельдман упомянула провалившуюся крышу. Скорее ни о чем.
Когда подошло время, я спустился вниз к дороге и увидел выходивших из леса мужчину и женщину. Они шли обнявшись и были заняты только собой. Меня они не заметили и пошли в сторону Брюске. Машин на дороге стало меньше. Сердце мое ныло, в горле было сухо.
Туре опоздал минут на десять. Как и я предполагал, он съехал с дороги, выключил мотор, вынул ключи и положил их в карман пиджака. Вылезая, сказал: «Извините, мсье Планно. Вы, наверное, знаете, каково управляться с женщинами» И протянул мне руку. Человек среднего роста, с залысинами и серыми глазами. Все у него было фальшивое, начиная с улыбки. Манеры оборотистого дельца. Я сказал: «Это наверху, пошли». В первую секунду лицо его мне показалось знакомым, но смутно, и я перестал об этом думать.
Мы пошли вверх по дороге. Он сказал: «Так вот где это? Я уже однажды продал тут землю». Я шел впереди, а он остановился и огляделся. О чем он говорил, уже не помню, да и не вдумывался. Я первым вошел в разрушенную постройку, на ходу схватил карабин и обернулся. Тут он поперхнулся и уставился на оружие. Прошептал: «Что это значит?».
Я приказал ему отойти к стене. При этом он чуть не упал. Я спросил его: «Это вы направили ее в Авиньон?». Он смотрел на меня, разинув рот, а затем, скосив глаза на карабин, прошептал: «Что? Какой Авиньон?». Но потом понял: «Ту девушку?». Я ответил: «Элиану. Мою жену». Он замахал рукой, чтобы я не стрелял: «Послушайте, я совершенно ни при чем! Клянусь вам! Все произошло по вине моего свояка». Я молчал, а он попробовал передвинуться, но опять замер, увидев, что я поднимаю «ремингтон». Я держал карабин обеими руками, целясь ему в грудь. Он криво усмехнулся и сказал, уже тише, прерывающимся голосом: «Нет, вы этого не сделаете. Вы решили меня попугать, да? Во всем виноват мой свояк, клянусь вам». Я не ответил. И он, решив, что я не стану нажимать на курок, отошел от стены и с решимостью промолвил: «Ну хватит. Вы что, поверили ей? Разве вам не ясно, что она ненормальная? Я, конечно, виноват тоже, но если всякая шлюха…». Я выстрелил.
Выстрел прозвучал так громко, что на какое-то время я даже закрыл глаза. А он, сделав шаг вперед, как бы пытался рукой отвернуть в сторону дуло. С недоумением на лице он постоял еще какое-то время с насквозь пробитой грудью, и это время показалось мне бесконечным, а затем вдруг упал. И по тому, как он упал, я понял, что убил его.
Я вышел и прислушался. Тихо. Только постепенно дошло, что вокруг поют птицы. Вернулся в кошару. Положил карабин в мешок. Когда вытаскивал ключи от машины Туре, пришлось взглянуть на него. Пиджак на спине был с дыркой, весь в крови.
Я побежал. Теперь то же расстояние показалось мне бесконечным. Не хватало воздуха, а когда сел за руль «СХ», во рту все горело. Я чуть помешкал, затем развернулся и, пропустив две машины, выехал на шоссе. Ехал и повторял: «Будь осторожен. Будь осторожен». Ни о чем другом не хотелось думать. Крупные капли пота падали мне на ресницы, и, чтобы вытереть их, приходилось снимать очки.
Я остановил машину на левой стороне, как раз перед въездом на лесопилку. Вынул из мешка карабин, положил на сиденье, а вылезая, не выключил мотор и не запер дверцу. Когда шел к воротам, заходящее солнце светило мне в спину. «Мсье Лебаллек!» – закричал я. В доме залаяла собака. В дверях показалась женщина в фартуке. Чтобы разглядеть меня, приложила руку к глазам. Я спросил: «Господин Лебаллек дома?» – «А что у вас к нему?». Я жестом показал ей на машину за собой. «Я к нему по делу от его шурина».
Она пошла за ним. Пахло смолой. Земля была кое-где посыпана опилками, будто снегом.
Когда он вышел из дома, солнце мешало ему смотреть. Я не двигался с места. Был он такой же высокий и грузный, как я, только лет на двадцать старше. Голый до пояса, в руках салфетку держит. Спрашивает: «Ну что еще такое?». Я сказал: «Гляньте-ка». И двинулся к машине. А он прикрыл дверь, и я слышал за собой шаги. Я наклонился над сиденьем, словно что-то разыскиваю, пока не удостоверился, что он рядом. Тогда я схватил карабин, повернулся и пошел на него так, чтобы карабин не могли увидеть с дороги.
При виде ружья он резко остановился в семи или восьми шагах от меня. Прищурившись, не мигая смотрел, как и Туре, но заговорил иначе: «Что за игрушки? Кто вы такой?». Был ошеломлен, но не напуган. И тоже показался почему-то мне знакомым. За спиной проносились машины. Я сказал: «Я муж Элианы». У него волосатая седая грудь и на голове седые волосы. Кажется, только в эту минуту я впервые подумал, что он и Туре брали ее. Эти мерзостные волосы на груди, толстые лапы. Он сказал: «Ах вот в чем дело». Теребя салфетку, он как-то неприятно поглядывал на меня. А затем, оглянувшись на дом, сказал примирительно: «Кретин, ты, значит, поверил ее россказням? К чему было мне кого-то насиловать! А ее ты можешь оставить себе, она меня больше не интересует». И, повернувшись, пошел к дому. Я нажал на курок. Получив пулю в спину, он споткнулся и отшвырнул салфетку. Но не упал. Согнувшись чуть не пополам, он обхватил живот руками и с натугой двинулся дальше. Услыхав, как он шепчет: «Вот дерьмо», я выстрелил еще раз, после чего он упал с пробитой головой. Распахнулась дверь, раздался лай, крики. Я увидел, как по двору несется овчарка, и, кажется, с места не сошел. Она не набросилась на меня, а стала кружить вокруг хозяина, лаяла и скулила. Тут же из дома выскочили с воплями люди и бросились к «СХ». Да между первым и вторым выстрелами заскрипели тормоза чьей-то машины на шоссе. Теперь из нее вышли обеспокоенные мужчина и женщина. Я пригрозил им карабином и заорал: «Уезжайте, уезжайте!».
Мотор «СХ» работал по-прежнему. Я тронул, когда длинноволосый парень, понявший все раньше других, видимо, сын Лебаллека, уже хватался за заднюю дверцу. Но его отбросило, и я помчался в Динь, держа скорость под 130 километров. При въезде в город скорость сбросил, поехал направо. Перед светофором пришлось затормозить. Я воспользовался этим, чтобы спрятать карабин и очки в мешок. Перед самой площадью остановился и выключил мотор. Снял красную рубашку, вытер руль и переключатель скоростей, хотя хорошо понимал, что это ни к чему, сунул рубашку в мешок.
