Уоррен Мерфи - Вторжение по сценарию
Вы сами вмещались в это дело, когда узнали, что эта фирма изготовляла компоненты для производства ядерного оружия.
– Да, припоминаю. Я никоим образом не мог этого допустить.
– К сожалению, именно Корпорации Нишитцу вы дали лицензию на производство японского варианта F-16.
– О Господи! – воскликнул президент. – Так вот почему они смогли победить нас на нашей собственной технике! Конечно, японские летчики тренировались на собранных у них в стране аналогах.
– Как ни прискорбно, но это именно так.
– А что насчет самого Нишитцу?
– Судя по имеющимся сведениям, во время войны он был одним из самых фанатичных приверженцев императора. В последнее время он ведет отшельнический образ жизни, а список его психиатрических и медицинских отклонений уходит еще во времена, когда его освободили из плена в джунглях Бирмы. Врачи считали, что это временное, а с тех пор как он начал принимать активное участие в жизни обновленной Японии, то Нишитцу считали совершенно излечившимся.
– У него есть жена, семья, хоть кто-нибудь, с кем м могли бы связаться?
Может быть, его удалось бы отговорить от это сумасшедшей затеи?
– Никаких родственников. Все они погибли во время бомбардировки Нагасаки. Так что, если вы ищете мотивы его поступка, то этого, по-моему, вполне достаточно.
– Понимаю, – задумчиво проговорил президент. – Тогда вы больше ничем не можете мне помочь.
– Мне очень жаль, господин президент.
– Конечно. А теперь, с вашего позволения, мне нужно идти, и принять одно из самых трудных решений за все мое пребывание на посту главы государства.
Президент негнущимися пальцами повесил трубку красного телефона, развернулся, и тихо ступая своими теннисными туфлями, направился в зал для чрезвычайных совещаний. Его начало подташнивать от одной лишь мысли о решении, которое ему предстояло принять. Но ведь именно он был главнокомандующим вооруженных сил страны, и ему не пристало уклоняться от своих обязанностей перед жителями Юмы и гражданами всей Америки.
Глава 19
Бартоломью Бронзини был непреклонен.
– Абсолютно, совершенно ни под каким видом, черт побери! – бушевал он.
Внезапно Бронзини вскрикнул и упал на колени. Его скрюченные пальцы скребли придорожную пыль около Большого Дома в резервации Сан Он Джо. Глаза его были широко раскрыты от боли, но Бронзини не видел ничего, кроме каких-то белых полос.
– Аааааа! – вопил он.
Где-то в глубине его сознания, помимо ужасающей боли зазвучал суровый голос маленького азиата, Чиуна:
– Поскольку ты, презренный грек, не понимаешь всей несуразности своего поведения, я готов повторить: предводитель японцев предложил сохранить жизнь детям одной из школ в обмен на тебя. Случившаяся трагедия – дело твоих рук.
И если у тебя есть хоть капля собственного достоинства, ты согласишься на это.
– Я не знал, – сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Бронзини. – Я понятия не имел, что все так выйдет.
– Ответственность и продуманное намерение – совершенно разные вещи. То, что ты невиновен, очевидно, иначе ты не удирал бы от японской армии. И все же, ты сделаешь так, как говорю тебе я.
– Прошу вас, мистер Бронзини, они всего лишь дети, – раздался голос девушки. Бронзини узнал ее – Шерил, отвечавшая у него за связи с общественностью. – Все считают вас героем. Я знаю, что вы такой только на экране, но, если бы не вы, здесь ничего бы не произошло.
– Хорошо, я согласен, – простонал Бронзини, и боль ушла. Не постепенно, как это обычно бывает, а в одно мгновение, как будто ее не было вовсе.
Он поднялся на ноги и оглядел свое запястье, но на нем не было ни царапин, ни синяков. Бронзини успел лишь заметить, как низенький азиат прячет руки с необыкновенной длины ногтям в рукава кимоно.
– Я хочу заметить, что согласился не из-за боли, – упрямо заявил Бронзини.
– Какие слова ты будешь нашептывать своей совести, твое личное дело, грек, – презрительно скривился Чиун.
– Мне просто нужно было немного привыкнуть к этой мысли, – продолжал настаивать актер. – И, кстати, почему вы все время называете меня греком? Я итальянец.
– Сейчас, возможно, да, но до этого ты был греком.
– Что значит до этого?
– Он хочет сказать, в прошлой жизни, – объяснила Шерил. – Только не спрашивайте меня, почему, но он считает, что в предыдущем воплощении вы были Александром Македонским.
Бронзини недоверчиво посмотрел на нее.
– Бывало, говорили обо мне и кое-что похуже, – сухо заметил он. Большинство американцев считает, что для съемок в очередном фильме я раз в год выползаю из торфоразработок в Ла-Бри.
– Вы простужены? – неожиданно спросила Шерил. – Мне кажется, что вы говорите в нос.
– Откуда тебе знать? – скривился Чиун.
– Она ошиблась! – воспротивился Бронзини. – Но неважно, давайте лучше побыстрее с этим покончим.
Чиун повернулся к Биллу Реуму, стоявшему скрестив на груди руки.
– Девушка остается с тобой, – сказал он. – Если мы не вернемся, я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Конечно. Что я должен сделать?
– Если к тому времени, когда все закончится, я не появлюсь, отправляйся в пустыню и отыщи тело моего сына. Ты должен проследить, чтобы он был предан земле со всеми почестями.
– Обещаю.
– А потом ты отомстишь за нас обоих.
– Если смогу.
– Ты сможешь. На тебе лежит печать силы.
И, ни говоря больше ни слова, Мастер Синанджу подтолкнул Бронзини к стоявшему рядом танку.
– Поведешь ты, – бросил он.
– Что, если они просто убьют нас обоих? – спросил Бронзини.
– Тогда мы умрем, – ответил Чиун, – но за наши жизни им придется заплатить немалую цену.
– Здесь я полностью на вашей стороне, – согласился актер, залезая на водительское место.
Чиун с кошачьей легкостью взлетел на броню танка, и, не обращая внимания на открытый люк, уселся в позе лотоса рядом с башней.
Оглянувшись, Бронзини предупредил:
– Вы же свалитесь!
– Следи за тем, чтобы довезти нас, – сурово отрезал Чиун, – а я уж постараюсь удержаться.
Бронзини включил зажигание, и двигатель, который поначалу обиженно чихнул и едва не захлебнулся, в конце концов завелся, и танк двинулся по ведущей из резервации дороге.
– Что, по вашему, они собираются со мной сделать? – проговорил Бронзини вслух.
– Не знаю, – отозвался Чиун. – Но тот, кого зовут Нишитцу, крайне желает тебя видеть.
– Может быть, у него для меня приготовлен японский Оскар, – проворчал Бронзини. – Я слышал, что в номинации «Лучшая роль в фильме, где все посходили с ума» соперников у меня нет.
– Если это действительно так, не забудь пожать ему руку, – посоветовал Чиун.
– Я хотел пошутить, – сообщил Бронзини, и, прежде чем Чиун успел ответить, оглушительно чихнул.
– У тебя и в самом деле простуда, – заметил старый кореец.
– Да, – с кислой миной признал Бронзини.
– Вот, – удовлетворенно кивнул Чиун, и в глазах его появился странный блеск. – Когда тебя отведут к этому человеку, обязательно пожми ему руку.
Запомни это накрепко. Еще не поздно искупить вину за то, что ты, по своему недомыслию, натворил.
* * *Бартоломью Бронзини думал, что вид занятой японцами Юмы уже не способен его удивить, однако в этом он ошибался.
Все подъезды к городу были перегорожены танками, отъезжавшими в сторону, как только оттуда успевали заметить, кто к ним приближается. Японцы держались от их машины на почтительном расстоянии, постоянно оглядываясь на Чиуна. Взгляд светло-карих глаз Мастера Синанджу был устремлен на дорогу, на лице его было написано презрение к пытавшимся бросить ему вызов врагам.
Когда они въехали в город, Бронзини про себя отметил стоявшие у каждого магазина посты. То и дело им попадались трупы, лежащие в лужах засохшей крови, с фонаря свисало тело повешенного, еще один несчастный в неестественной позе застыл на перекрестке, насаженный на ветку огромного кактуса.
Их танк беспрепятственно пропустили к зданию мэрии, на крыше которого развевался японский флаг. От этого зрелища внутри у Бронзини все перевернулось.
Как только он выпрыгнул из танка, рядом с ним неслышно возник Чиун.
– Ну вот, приехали, – сообщил Бронзини. – Наступила развязка. Или это называется кульминация? Все время их путаю.
– Вытри нос, – отозвался Чиун, направляясь к парадному входу, около которого застыли навытяжку двое японских часовых. – С него уже капает.
– А, – сказал Бронзини, с помощью кулака возвращая своему римскому профилю подобающее величие.
– Не забудь о том, что я тебе говорил. Японцы не станут обращаться с тобой грубо, если ты выкажешь должное уважение.
– Постараюсь не забрызгать им мундиры соплями.
* * *Немуро Нишитцу был явно доволен, выслушав известия.
– Пришел Бронзини-сан, – сдержанно доложил Джиро Исудзу. – Кореец все-таки привел его.
Нишитцу потянулся за тростью. С трудом поднявшись из кресла, он вышел из-за стола. Глава корпорации не спал уже сутки, которые показались ему целой вечностью.
