Дуглас Престон - Ледовый барьер
За скалистыми очертаниями Isla Deceit, мрачных даже на фоне темнеющего неба, выходил в поле зрения длинный нос эсминца, а его орудия были нацелены на танкер.
«Рольвааг», 12:25Глинн запустил руку в карман, вытащил миниатюрный бинокль и внимательно осмотрел судно. Он ожидал следующего движения Валленара; очевидно, вот и оно.
Бриттон приподнялась с кресла и сделала шаг к окну.
— Такое впечатление, будто он собирается пустить нас на дно.
Первым делом Глинн изучил мачты, затем четырёхдюймовые орудия. Опустил бинокль.
— Блеф.
— С чего вы взяли?
— Проверьте «Slick 32».
Бриттон обернулась к Ховеллу.
— «Slick» не показывает активности боевого радара в нашем направлении.
С написанным на лице любопытством Бриттон снова перевела взгляд на Глинна. Тот подал ей бинокль.
— Орудия направлены на нас, но у него нет намерения открывать огонь. Посмотрите — радары не вращаются.
— Это я вижу, — Бриттон вернула бинокль. — Подайте сигнал тревоги на носу и корме, господин Ховелл.
— Господин Гарза, вы не могли бы убедиться, что приёмная готова, на всякий случай? — Попросил Глинн.
Он опустил бинокль в карман и бросил взгляд на Паппапа. Метис откинулся в кресле и поглаживал длинные свисающие усы.
— Господин Паппап, я хотел бы прогуляться с вами по палубе, если вы не возражаете.
Выражение лица Паппапа ни на йоту не изменилось. Он поднялся и проследовал за Глинном к выходу из библиотеки и дальше, по широкому коридору.
Снаружи злой ветер, задувающий в бухту, поднимал в воздух танцующие хлопья пены. Кусочки льда легко и быстро неслись по палубе. Глинн прошёл дальше, тщедушный старик не отставал. Они в молчании добрались до того места, где нос танкера резко уходит вверх. Здесь Глинн остановился и прислонился к якорной лебёдке, пристально оглядывая эсминец в отдалении. Раз Валленар сделал очередной ход, главный вопрос в том, каковы же будут его последующие действия. Глинн украдкой бросил взгляд на Паппапа. Единственный человек на борту, который может пролить хоть какой-то свет на Валленара — тот, кого он меньше всего понимает. Глинн обнаружил, что не может предсказывать или контролировать действия Паппапа. А тот неотступно следовал за ним, словно тень. Оказалось, что это поразительно выбивает его из колеи.
— Дашь сигарету? — Спросил Паппап.
Глинн вытащил из кармана новую пачку — Мальборо, на вес золота, — и отдал её Паппапу. Тот сорвал обёртку и выбил из пачки сигарету.
— Спичку?
Глинн поджёг сигарету зажигалкой.
— Спасибо, дядя, — сказал Паппап и глубоко затянулся. — Прохладно нынче, а?
— Да, прохладно.
Они помолчали.
— Где это вы выучились английскому, господин Паппап?
— У миссионеров, где ж ещё? Всё образование — от них.
— Один из них, случаем, был не из Лондона?
— Ну дык, оба.
Пока Паппап курил, Глинн выжидал удобный момент. Даже с учётом культурных различий, индейца оказалось сложно раскусить. Фактически, он никогда не встречал настолько непонятного человека. Наконец, Глинн медленно заговорил.
— Прелестное колечко, — заметил он, бесцеремонно указывая на маленькое золотое кольцо, надетое на мизинец метиса.
Паппап с ухмылкой поднял руку.
— Ну, дык. Чистое золото, жемчужина, два рубина, все дела.
— Подарок королевы Аделаиды, полагаю?
Паппап вздрогнул, во рту закачалась сигарета. Но он быстро опомнился.
— Не ошибся.
— А что сталось с королевским чепчиком?
Паппап бросил на него любопытный взгляд.
— Похоронен с госпожой. Тоже неплохо смотрелся.
— Так значит, Фуэджиа Баскет — твоя пра-пра-пра-бабушка?
— Можно сказать и так, — ответил Паппап, но его глаза оставались всё такими же скрытными.
— Вы из знатной семьи.
Произнося эту фразу, Глинн очень внимательно смотрел Паппапу в глаза. Когда те сморгнули, он понял, что комментарий вызвал желаемый эффект. Но всё же, было важно, чтобы весь разговор прошёл без сучка без задоринки. У него лишь один шанс на то, чтобы разговорить Паппапа.
— Ваша жена, должно быть, давно умерла.
Паппап продолжал молчать.
— Оспа?
Паппап покачал головой.
— Корь.
— А, — произнёс Глинн. — Мой дедушка тоже умер от кори.
Это, в действительности, так и было.
Паппап кивнул.
— У нас с вами есть ещё кое-что общее, — сказал Глинн.
Паппап искоса глянул на него.
— Мой пра-пра-прадедушка был капитан Фитцрой, — очень осторожно солгал Глинн, не отводя глаз в сторону.
Глаза самого Паппапа скользнули обратно в море, но Глинн различил в них неуверенность. Глаза предают всегда. Конечно, если их не тренировать.
— Забавно, как всё же история повторяет себя, — продолжил он. — У меня есть гравюра, портрет вашей пра-пра-прабабушки, когда она ещё была маленькой девочкой и встретилась с королевой. Висит в кабинете.
Для яган налаживание семейных связей — всё. Если то, что прочёл Глинн в этнографической литературе, было правдой хотя бы отчасти.
Паппап продолжал слушать с заметным напряжением.
— Джон, можно я ещё разок гляну на кольцо?
Не поднимая на него взгляд, Паппап приподнял коричневую руку. Глинн осторожно взял её в свою, тепло сжав ладонь. Он заметил кольцо в первый же день, когда тот лежал пьяным в укромном местечке в Пуэрто-Вильямсе. Его людям в Нью-Йорке потребовалось несколько дней, чтобы узнать, что это за кольцо, и откуда оно взялось.
— Судьба — странная штука, Джон. Мой пра-пра-прадедушка, капитан Фитцрой, на корабле её величества, «Бигль», похитил вашу пра-пра-прабабушку, Фуэджию Баскет, и привёз её в Англию, чтобы та встретилась с королевой. И сейчас я похитил вас, — добавил он с улыбкой. — Какая ирония, а? За тем исключением, что я не отвезу вас в Англию. Скоро вы вернётесь домой.
В старые времена было модно привозить туземцев с самых дальних уголков света, чтобы представить при дворе. Фуэджиа Баскет вернулась на Terra del Fuego на «Бигле» несколько лет спустя, с чепчиком и колечком, пожалованных королевой. Ещё одним пассажиром в той поездке был Чарльз Дарвин.
Хотя Паппап так на него и не смотрел, таинственность, казалось, исчезает из его глаз.
— Что будет с кольцом? — Спросил Глинн.
— Сгинет в могиле, вместе со мной.
— Детей нет?
Глинн уже знал, что Паппап был последним индейцем яган, но хотел услышать ответ. Паппап покачал головой.
Глинн кивнул, продолжая держать его за руку.
— Вообще никого не осталось?
— Несколько метисов. Но я последний, кто помнит язык.
— Тебя, должно быть, это печалит.
— Есть старинная легенда яган, и чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что она обо мне.
— Что за легенда?
— Когда придёт время умереть последнему из яган, сам Ханукса утащит его в землю. Из костей индейца выйдет новый народ.
Глинн отпустил руку Паппапа.
— И как именно утащит Ханукса последнего из яган?
Паппап покачал головой.
— Треклятое суеверие, а? Не помню подробностей.
Глинн не настаивал. Снова вернулся прежний Паппап. Глинн понял, что никак не понять, сумел ли он до него дотянуться.
— Джон, мне нужна твоя помощь, насчёт команданте Эмилиано Валленара. Его присутствие — угроза нашей работе. Что ты можешь о нём рассказать?
Паппап вытащил из пачки новую сигарету.
— Команданте Эмилиано оказался здесь двадцать пять лет назад. После переворота Пиночета.
— Почему?
— Его отец выпал из вертолёта, когда его допрашивали. Немец. Сын такой же. Его отправили сюда, чтобы он держался подальше, что-то в этом роде.
Глинн кивнул. Это объясняло многое. Не только опалу в ВМС Чили, но и ненависть к американцам, может быть, даже его отвращение к самому себе, как к чилийцу.
— Почему он до сих пор командует эсминцем?
— Он кое-что знает кое о ком, разве нет? Хороший офицер. Команданте Эмилиано очень упрям. И осторожен.
— Понимаю, — сказал Глинн, отметив проницательность суждений Паппапа. — Имеется ещё что-нибудь, что мне следует знать? Он женат?
Паппап облизал кончик новой сигареты и положил её в рот.
— Команданте — двойной убийца.
Глинн скрыл своё удивление, зажигая тому сигарету.
— Он привёз жену в Пуэрто-Вильямс. Плохое место для женщины. Там нечего делать, ни танцев, ни праздников. Во время Фолклендской войны команданте провёл долгое время в Estrecho de Magellanes, зажал аргентинский флот в ожидании английского. Когда вернулся, узнал, что у жены нарисовался любовник, — сказал Паппап и глубоко затянулся. — Команданте умён. Он дождался минуты, когда мог выйти на них, за делом, так сказать. Перерезал ей глотку. Как я слышал, любовнику он сделал кое-что похуже. Тот истёк кровью по дороге в больницу Пунта-Аренаса.
— Почему его не посадили?
