Мо Хайдер - Остров Свиней
Я тупо смотрел на дорогу, чувствуя, как у меня перехватывает горло. Я очень хотел привести свои мысли в порядок, найти подходящий ответ, что-то сказать. И не мог. Не мог заставить голову работать.
— Она уродка, и если ты ее хочешь, ты извращенец, и нужно положить конец твоим страданиям, отвратительный, отвратительный урод…
— Лекс, послушай…
— Я сейчас же поднимусь наверх и скажу ей, что она тебе отвратительна. Ты понял? А потом, когда ты вернешься, ты пойдешь в ее комнату и скажешь ей, что она тебе отвратительна. Ты скажешь ей, что не трахаешь уродов.
Она разразилась громкими рыданиями. Машина подъехала ближе, серое небо отбрасывало на ветровое стекло молочный отблеск. Моя рука замерла на руле. Серая. Прошло довольно много времени, прежде чем я начал прислушиваться к сопению Лекс и взял себя в руки.
— Ты ничего не говоришь, — через некоторое время пробормотала она. — Ты молчишь.
— Когда я вернусь домой, мы сядем и все обсудим.
— Нет, пошел ты, Джо! Я не собираюсь сидеть с тобой и…
— Сама ты пошла, Лекси.
Она шумно вздохнула, потрясенная тем, что я ей ответил.
— Не смей со мной так разговаривать! Не смей…
— Что? Ты со мной так разговариваешь, а я не могу делать то же самое?
— Я не какая-нибудь шлюха! — завизжала она. — То, что меня обманывают, дает мне кое-какие права.
— Я тебя не обманывал.
— Но хотел. Ведь хотел? Хотел?
Я не ответил. Я нажал кнопку отмены разговора, выключил телефон, бросил его на колени, оперся локтями на руль и положил на них подбородок. Я сидел так долго, ерзая подбородком взад-вперед, что кожа на нем сминалась и растягивалась, сминалась и растягивалась, глядел, как ко мне подъезжает машина и притормаживает, чтобы проехать мимо: стандартная семья во внедорожнике, на заднем сиденье — двое толстых, коротко остриженных детей, охаживавших друг друга наполненными гелием воздушными шариками. Это был не Дав. Совсем не Дав.
ЛЕКСИ
1
После телефонного разговора с Оукси я тряслась так, что у меня стучали зубы — они прямо-таки лязгали друг о друга. Я дала ему прекрасный — просто прекрасный! — шанс выкрутиться. Но он им не воспользовался. Он опять виновато молчал. Встав, я подошла к лестнице и попыталась дышать ровно, попыталась перестать плакать, зная, что вот-вот сделаю нечто такое, о чем буду потом жалеть всю жизнь.
Идти было тяжело. Но я не позволю ей узнать об этом. Остановившись на лестничной площадке около ее двери, я вытерла слезы, сделала глубокий вдох и постаралась выпрямиться. Я не стала стучать — зачем? — просто рывком распахнула дверь и встала в проеме, выпрямившись во весь рост. Шторы были задернуты, возле кровати горел свет. Она сидела на постели спиной к стене и смотрела на меня удивленно и настороженно. Ноги она поджала под себя, скрыв их под юбкой, сделанной из сшитых вместе неопрятных кусков индийского шелка, пейсли[35] и замши. Мое сердце учащенно забилось, когда я подумала о том, что находится под этой юбкой. О том, что я знаю, а она нет…
Пояс малого таза со свободно свисающим концом, жировая ткань, мышцы и рудиментарный кишечный мешок… Вот что я расскажу мистеру Шпитцу…
— Анджелина! — сказала я. — Я хочу кое-что тебе сказать.
— С-сказать?
— Да. А теперь сними с себя одежду. Положи ее на пол, потом встань перед кроватью, и я кое-что тебе скажу.
Она смотрела на меня непонимающим взглядом.
— Я сказала — сними с себя одежду.
— Нет, — слабым голосом сказала она. — Нет!
— Да! — Я облизала губы. — Да, Анджелина, ты это сделаешь, потому… потому что я знаю, что у тебя не так. Я говорила с доктором Пикотом.
Когда я упомянула доктора Пикота, она перестала качать головой, вздернула подбородок и посмотрела мне в глаза.
— Я знаю, что сделало тебя уродом. Я знаю, что превратило тебя в… — Я положила руку на дверную раму и впилась пальцами в дерево. Я знала, что если я как следует не сосредоточусь, то начну плакать. Паразитический акардиакус-ацефал, без сердца и без головы. — …в урода. Я знаю, почему ты урод. А сейчас… — Боже, чтобы удержать себя в руках, мне приходится хватать ртом воздух. — А сейчас… сними… с себя… одежду.
Она пристально смотрела на меня, на ее шее билась жилка, каждая клеточка мозга обрабатывала то, что я сейчас сказала. Прошла, казалось, целая вечность. Когда я уже собиралась еще раз повторить свои слова, что-то изменилось. Внезапно она как будто собралась с духом и так быстро встала с постели, что я инстинктивно отпрянула назад. Она остановилась в нескольких сантиметрах от меня, опустив руки и дрожа как лист, и какое-то мгновение я смотрела на нее, не в силах заговорить. Потом она стянула с себя свитер и бросила его на пол.
Я несколько раз моргнула и на какое-то мгновение закрыла глаза, стараясь успокоиться, потом снова открыла. Анджелина была в майке-безрукавке, ее голые руки неожиданно оказались мускулистыми. Она все еще смотрела на меня, но ее горло ходило ходуном, словно она отчаянно пыталась сдержать слезы или тошноту.
— А теперь остальное, — хрипло велела я. — Сними с себя все.
Она стянула с себя майку, и когда подняла руки, я на миг заметила волосы у нее под мышками. Анджелина была довольно худощава, с маленькой грудью и узкой талией, но бедра оказались довольно широкими. Серый кружевной лифчик выглядел так, будто его стирали по меньшей мере сотню раз. Расстегнув, она уронила его на пол, обнажив свои крошечные груди. Лишь с большим трудом мне удавалось не отводить глаз.
— И… и юбку.
Расстегнув юбку, она переступила через нее и ногой отшвырнула в сторону. Нижнего белья она не носила. Виднелись только ее ноги, худые, покрытые шрамами возле коленей, и темные лобковые волосы, причем она не пыталась прикрыться и только молча смотрела мне прямо в глаза. Кровь бросилась мне в лицо.
— Повернись, — прошептала я. — Повернись и встань лицом к кровати.
Она не двигалась с места. Мы долго стояли, не сводя глаз друг с друга, и меня не отпускало ощущение, будто мы находимся у какой-то развилки и дальше события могут развиваться по-разному. Какой-то голос у меня в голове отчаянно кричал: «Остановись!»
— Я сказала — повернись!
В комнате было тихо. Внизу стиральная машина заканчивала стирку, и, кроме нашего дыхания, слышалось только ее гудение. Затем Анджелина сделала глотательное движение. Я его услышала, услышала, как трутся связки и мышцы.
— Что бы вы… — сдавленно произнесла она, в глазах ее стояли слезы. — Что бы вы мне ни сказали — я уже все обдумала. И я не собираюсь делать операцию. Мне не стыдно.
Но прежде чем я успела ответить, она шагнула к кровати, повернулась, и внезапно я увидела все, что хотела. Чтобы удержаться на ногах, я схватилась рукой за дверную раму и неотрывно смотрела широко раскрытыми глазами. Хвост — хотя я знала, что это не хвост, — вырастал из позвоночника, словно гигантский корень дерева. Сначала он шел прямо вниз, затем слегка свешивался на сторону.
«Скопление обызвествлений в тазу, в крестцово-копчиковой области прорезается деформированная трубчатая кость. Паразитическая…»
Ее руки на миг скользнули за спину, но она их тут же подняла — прямо вверх, так что теперь я видела абсолютно все. И я знала, я ясно видела, что это вовсе не хвост, а деформированная нога.
«Паразитическая… Паразитическая конечность…»
Сверху шла толстая, хорошо заметная вена, прямо до раздутого кончика, явно представлявшего собой несформировавшуюся, лопатообразную ступню. Я представила себе то, что, как я знала, находилось внутри ее: близнец с открытым ртом, который пьет у Анджелины кровь, зевая и икая, обнажая свои окровавленные зубы, как это делают дети в материнской утробе. Я представила себе, как бьется ее сердце, стараясь накормить близнеца. Мне захотелось ее ударить. Мне захотелось схватить ее за ногу и оторвать — я уже начинала думать, что Оукси извращенец. Казалось немыслимым, что он мог ее желать. Учитывая, как она выглядит… как кто-то вообще может ее желать…
Я больно прикусила язык, по зубам потекла кровь, и желание ударить ее наконец прошло.
— Дупликата инкомплета, — сказала я, и мой голос прозвучал громче, чем я ожидала. — Дупликата инкомплета. Неполное разделение.
После этого наступила пауза. Руки у Анджелины слегка дрогнули, словно разом потяжелев. Но потом она с усилием подняла их снова.
— Я не буду делать операцию, — тихим, сдавленным голосом произнесла она. — Мне это не нравится, потому что я ничего не сделала и тут нечего…
— Паразитический близнец. Без головы. Без сердца. — Я сделала паузу, чтобы это улеглось у нее в голове. — Только эта нога и несколько позвонков внутри тебя.
Она сразу обмякла, издала какой-то звук, затем все ее тело начало дрожать. Она повалилась на кровать, одновременно пытаясь откатиться в сторону и подтянуть к себе конечность. По ее лицу текли слезы жалости к самой себе.
