Юхан Теорин - Санкта-Психо
А мочу? Ты голый, и тебе надо помочиться… можно попробовать.
Горькая на вкус, но все же жидкость. Один глоток, все, что тебе удалось добыть.
Ты подползаешь к двери. Щель под дверью — миллиметра три, не больше, но ты все равно изгибаешься и пробуешь заглянуть. Там все, как всегда. Блики от ламп на белом кафельном полу.
Весь мир притворяется, будто ничего не случилось, будто Банды четырех не существует.
Наконец, уже почти в бессознательном состоянии, ты заползаешь на верхнюю полку и дотягиваешься до банки с неизвестной жидкостью. И выпиваешь ее содержимое. Теплая, кислая, густая жижа, но ты допиваешь до дна. Жажда такова, что тебе все равно, что течет в глотку.
Допиваешь и крепко сжимаешь губы, чтобы не вырвать.
Ты должен удержать жидкость в организме, иначе тебе не выжить.
Но ты же и не хочешь выжить? Ты хочешь умереть… и для чего тогда вся эта борьба, минута за минутой?..
И ты ложишься на пол. Что сейчас? Суббота? Воскресенье?
Все. Сил бороться больше нет.
— А может быть, я и умер там, на полу, — сказал Ян и поднял на нее глаза. — Юпсик, скорее всего, Царство Небесное.
Он даже не заметил, как растянулся на полу и положил голову на колени Рами. Она покачала головой:
— Ты не умер.
Рами наклонилась над ним, приоткрыла рот, и он увидел кончик ее языка. Ян ждал второго в его жизни поцелуя, но она приблизила губы к его глазам и языком закрыла веки — сначала правое, потом левое.
И только когда он зажмурился, прижалась к губам и осторожно засунула кончик языка ему в рот.
Этот поцелуй был еще лучше, чем первый. Ян словно летел по ночному небу в окружении звезд, а тело ее прижималось к его телу и было гораздо мягче и гибче, чем можно было ожидать.
Она отняла губы, перевела дыхание и спросила:
— Но тебя все же спасли?
Он кивнул.
Ему хотелось бы пролежать так всю жизнь и не думать про эту проклятую сауну.
И наконец ты слышишь какой-то звук. Что-то гремит в раздевалке.
Ты открываешь глаза. В сауне по-прежнему очень жарко, но тебя бьет озноб.
Опять — шарканье шагов.
— Алло? — Мужской голос.
Ты пытаешься подняться на колени, но сил не осталось, и ты падаешь на дверь, ударяешься руками и лбом и пытаешься постучать…
Дверь открывается, и ты медленно валишься ничком на кафельный пол.
В душевой очень холодно. Ты опять проваливаешься в темное беспамятство. На несколько секунд, потому что, когда ты открываешь глаза, твой спаситель по-прежнему стоит рядом и смотрит на тебя с удивлением.
Теннисист. Седоволосый. И усы седые. Тренировочный костюм. В руке у него — деревянная щетка, и ты постепенно понимаешь, что это та самая щетка, которой Банда четырех заклинила дверь в сауну, перед тем как удрать.
Теннисист смотрит на тебя, вытаращив глаза. Будто ты показал ему ловкий фокус, когда вывалился из бани.
— Ты что… был там? — задает он идиотский вопрос.
Ты кашляешь, судорожно хватаешь ртом воздух, но ответить ему не можешь. Во рту все пересохло, и ты не в состоянии пошевелить языком. Ползешь мимо своего спасителя, мимо его белых теннисных туфель и медленно, хватаясь за стену, встаешь на ноги.
Ты жив. Чуть не падая, делаешь два шага, наклоняешься над раковиной, дрожащей рукой поворачиваешь кран и пьешь, пьешь, пьешь, пьешь… Пять глубоких глотков, шесть, семь, восемь. Внезапно и сильно заболел живот — вода слишком холодная.
— Тебя кто-то там запер?
Он ждет ответа. Но ты только качаешь головой и на подгибающихся ногах выходишь из душевой.
Наконец-то на свободе. Тебя трясет от холода, но мысль встать под душ и включить теплую воду в голову не приходит. Цела ли твоя одежда?
Цела. Джинсы, майка, свитер, куртка — все на месте. Банда четырех оставила твою одежду на месте. Или просто забыли про свою угрозу.
Ты натягиваешь футболку, потом шерстяной свитер, куртку, трусы. Именно в таком порядке.
Джинсы… надо быстро надеть джинсы и уходить, но сначала посмотреть на часы.
Теннисист не хочет оставить его в покое. Он заходит в раздевалку:
— Как тебя зовут?
Ты не отвечаешь на вопрос. Вместо этого задаешь встречный. Голос хриплый, как у больного ангиной.
— Какой сегодня день?
— Воскресенье. У нас сегодня игра. — Он смотрит на часы. — Двадцать пять минут второго.
Половина второго, воскресенье.
Посчитай. Зажмурься и посчитай.
Ты провел в горячей сауне почти двое суток — сорок шесть часов.
«Рысь»Можно ли назвать это счастливым концом? Вильям нашелся, родители могут спокойно вздохнуть после двух дней адовых мук.
И в детском садике настроение получше.
У всех, кроме Сигрид. Она взяла больничный и лечится у психотерапевта. Кризисное лечение.
А его самого опять допрашивала полиция.
Прямо ничего не было сказано, но что-то они подозревали. Через день после того, как Вильям нашелся, к нему приходили и осматривали его квартиру. Ну и пусть. Никаких следов не нашли и не могли найти. Он опять побывал в бункере. Все выкинул, отнес подальше и сжег.
А еще через два дня его вновь пригласили в полицию.
Допрос проводила та же женщина, что и тогда, и доброжелательности у нее не прибавилось.
— Вы последний, кто видел мальчика в тот день в лесу… И вы же его нашли.
— Это не так, — терпеливо разъяснил Ян. — Нашел его не я, а этот пенсионер… не помню его имени.
— Свен Аксель Ольссон.
— Да… именно он нашел Вильяма. А мне повезло увидеть их вдвоем.
— А до того?
— В каком смысле — до того?
— Как вы думаете, где был Вильям до того, как вы его нашли?
— Не знаю… наверное, бродил в лесу.
— Вильям говорит, его заперли.
— Заперли? В каком доме?
— Я не сказала, что это было в доме.
— Нет, не сказали… но где еще можно…
— У вас есть какие-то соображения, кто мог его запереть?
Ян покачал головой.
— Вы верите каждому его слову? Пятилетний мальчик…
Она замолчала, не сводя глаз с Яна.
Молчание было почти невыносимым, и Яну пришлось напрячься, чтобы не начать болтать и предлагать всякие теории — это только усилило бы ее подозрения.
Но что-то надо сказать…
— И как Торгни себя чувствует сейчас?
— Кто? Какой Торгни?
Ян уставился на нее. Он произнес не то имя.
— Простите, Вильям… как он себя чувствует? Его передали родителям?
— Он чувствует себя нормально, — кивнула инспектор. — По обстоятельствам, конечно.
Наконец она отпустила его. Без всяких извинений. И проводила долгим внимательным взглядом.
Плевать. Вильям возвращен родителям, и он, Ян, свободен от подозрений. Может, и не свободен, но никаких улик против него нет.
Но странно — он вышел из здания полиции с чувством разочарования.
Слишком быстро все закончилось. А он планировал другой срок. Сорок шесть часов.
44
Леген пьет желтоватое вино из треснувшей кофейной чашки. Яну он тоже налил вина в большую чашку и усадил на стул в кухне, сбросив на пол пачку рекламных листков:
— Это тебе.
— Спасибо, спасибо.
Яну вовсе не хочется утолять жажду сомнительной желтоватой жидкостью. Он размышляет, как бы ухитриться потихоньку вылить так называемое вино, чтобы не заметил хозяин.
Квартира Легена захламлена сверх всяких мыслимых пределов, но Яну очень нравятся их спокойные беседы. Он пришел с работы и, даже не заходя домой, позвонил в дверь соседа — была настоятельная потребность хоть с кем-то поговорить. Но… насколько можно верить Легену? И что он может рассказать? Рассказать-то он может многое, но на это надо решиться.
— Думаю, скоро выпадет снег, — сказал Ян.
— Похоже на то. — Леген отхлебнул своего вина. — Время колоть дрова, если они у кого есть. Когда я был маленький, у нас был дровяной сарай, но туда сваливали все подряд, так что для дров и места не было. Зато там можно было посидеть, побыть самому с собой немного…
Столько слов подряд Ян слышит от Легена в первый раз. Видимо, вино развязало соседу язык. Но Леген будто прочитал его мысли и внезапно замолчал. Настала очередь Яна заполнять паузы.
— Я в воскресенье заглянул в подвал… Там пациенты.
— Да, там вечно беготня… — сосед опять отпил вина, — но нам-то беспокоиться было не о чем. Мы в прачечной, у нас своя работа… Почти тридцать лет, — задумчиво произносит он. — Белье спускают вниз, мы посылаем его назад… стираное, понятно. А в карманах чего только не найдешь… Бумажники, баночки с лекарствами… чего только не найдешь.
