Дэн Браун - Ангелы и демоны
Точного ответа на этот вопрос у Лэнгдона не имелось.
– «Дьявольской дырою» Мильтон, видимо, называет oculus, – высказал логичное предположение американец, – знаменитое круглое отверстие в центре свода.
– Но это же церковь, – продолжала Виттория, легко шагая рядом с ним. – Почему они назвали отверстие дьявольским?
Лэнгдон этого не знал, тем более что выражение «дьявольская дыра» он слышал впервые. Но сейчас он припомнил то, что говорили в VI-VII веках о Пантеоне теологи. Беда Достопочтенный[71]утверждал, например, что отверстие в куполе пробили демоны, спасаясь бегством из языческого храма в тот момент, когда его освящал папа Бонифаций IV. Теперь эти слова приобрели для Лэнгдона новый смысл.
– И почему братство «Иллюминати» использовало фамилию «Санти», вместо того чтобы сказать просто: «Рафаэль»? – спросила Виттория, когда они вошли в маленький дворик перед зданием штаба швейцарской гвардии.
– Вы задаете слишком много вопросов.
– Папа мне постоянно об этом говорил.
– Я вижу две возможные причины. Одна из них заключается в том, что в слове «Рафаэль» слишком много слогов, что могло нарушить ямбический строй стиха.
– Выглядит не очень убедительно, – заметила девушка.
– И во-вторых, – продолжал Лэнгдон, – слово «Санти» делало четверостишие менее понятным, так как только самые образованные люди знали фамилию Рафаэля.
И эта версия, похоже, Витторию не удовлетворила.
– Не сомневаюсь, что при жизни художника его фамилия была хорошо известна, – сказала она.
– Как ни удивительно, но это вовсе не так. Известность по имени символизировала тогда всеобщее признание. Рафаэль избегал использовать свою фамилию, точно так же, как это делают современные поп-идолы. Мадонна, например, бежит от своей фамилии Чикконе как от чумы.
– Неужели вы знаете фамилию Мадонны? – изумленно спросила Виттория.
Лэнгдон уже успел пожалеть о своем примере. Удивительно, какая чепуха лезет в голову, когда живешь среди десяти тысяч подростков.
Когда Лэнгдон и Виттория подходили к дверям штаба, их остановил грозный окрик:
– Стоять!
Обернувшись, они увидели, что на них обращен ствол автомата.
– Эй! – крикнула Виттория. – Поосторожнее с оружием, оно может...
– Никаких шортов! – рявкнул часовой, не опуская ствола.
– Soldato! – прогремел за их спиной голос возникшего на пороге Оливетти. – Немедленно пропустить!
– Но, синьор, на даме... – начал потрясенный этим приказом швейцарец.
– В помещение! – проревел коммандер. – Но, синьор, я на посту...
– Немедленно! Там ты получишь новый приказ. Через две минуты капитан Рошер приступит к инструктированию персонала. Мы организуем новый поиск.
Так и не пришедший в себя часовой нырнул в здание, а дымящийся от злости Оливетти подошел к Лэнгдону и Виттории.
– Итак, вы побывали в наших секретных архивах. Я жду информации.
– У нас хорошие новости, – сказал Лэнгдон.
– Остается надеяться, что это будут чертовски хорошие новости! – прищурившись, бросил коммандер.
Глава 56
Четыре ничем не примечательные машины «Альфа-Ромео 155 Ти-Спаркс» мчались по виа деи Коронари с шумом, напоминающим рев двигателей взлетающего реактивного истребителя. В них находились двенадцать переодетых в штатское швейцарских гвардейцев. Все они были вооружены полуавтоматами Пардини и баллончиками с нервно-паралитическим газом. Кроме того, группа имела на вооружении три дальнобойные винтовки с парализующими зарядами, и к тому же в ее состав входили три снайпера, вооруженные оружием с лазерным прицелом.
Оливетти сидел на пассажирском месте головной машины. Полуобернувшись назад, он смотрел на Лэнгдона и Витторию. Глаза коммандера пылали яростью.
– Вы уверяли, что представите серьезные доказательства, но вместо них я получил эту чушь!
В замкнутом пространстве небольшого автомобиля Лэнгдон чувствовал себя страшно неуютно, но тем не менее он нашел силы сказать:
– Я понимаю вашу...
– Нет, вы ничего не понимаете, – прервал его Оливетти Голоса он не повысил, но нажим, с которым коммандер произнес эти слова, по меньшей мере утроился. – Мне пришлось забрать из Ватикана дюжину моих лучших людей. И это перед самым открытием конклава. Я сделал это для того, чтобы устроить засаду у Пантеона, полагаясь на слова американца, которого до этого никогда не видел и который якобы расшифровал смысл какого-то нелепого стишка четырехсотлетней давности. Вы понимаете, что из-за вас мне пришлось поручить поиск сосуда с антивеществом не самым компетентным людям?
Поборов искушение достать из кармана пятую страницу труда Галилея и помахать ею перед носом Оливетти, Лэнгдон сказал:
– Мне известно лишь, что обнаруженная нами информация указывает на гробницу Рафаэля, а его гробница, насколько мне известно, находится в Пантеоне.
Сидевший за рулем швейцарец радостно закивал и произнес:
– Он прав, Комманданте, мы с женой...
– Ведите машину! – бросил Оливетти и, повернувшись к Лэнгдону, спросил: – Как, по-вашему, убийца может справиться со своей миссией в кишащем людьми месте и при этом уйти незамеченным?
– Понятия не имею, – ответил американец. – Но братство «Иллюминати», видимо, располагает огромными возможностями. Иллюминатам удалось проникнуть в ЦЕРН и Ватикан. И о том, где может произойти убийство, мы узнали по чистой случайности. Нам страшно повезло. Поэтому Пантеон остается нашей единственной надеждой.
– Вы опять противоречите себе, – сказал Оливетти. – Единственной надеждой... Как прикажете это понимать? Мне показалось, что вы толковали о каком-то пути, о серии указателей. Если Пантеон действительно окажется тем местом, которое нам нужно, то мы можем продолжить поиск, следуя этим вехам.
– Я надеялся на это, – ответил Лэнгдон. – И мы могли бы следовать этим указателям... лет сто назад.
К чувству радости, которое испытывал ученый в связи с обнаружением первого алтаря науки, примешивалась изрядная доля горечи. История часто жестоко издевается над теми, кто начинает шагать по ее следам. Лэнгдон прекрасно об этом знал, но тем не менее надеялся, что все указатели остались на своих местах и что, следуя им, он доберется до тайного убежища иллюминатов. Теперь он понимал, что это, к несчастью, невозможно.
– В конце девятнадцатого века все статуи по приказу Ватикана были изъяты из Пантеона и уничтожены.
– Но почему? – спросила потрясенная Виттория.
– Статуи изображали языческих олимпийских богов. И это, к сожалению, означает, что указатели исчезли... а вместе с ними...
– Неужели нет никакой надежды найти Путь просвещения, используя другие указатели?
– Нет, – печально покачал головой Лэнгдон. – Нам предоставляется единственная попытка. И это – Пантеон.
Оливетти довольно долго молча смотрел на них, затем, резко повернувшись лицом к водителю, бросил:
– Тормози!
Водитель, почти не снижая скорости, подкатил к тротуару и ударил по тормозам. Через миг до Лэнгдона долетел визг шин идущих сзади машин. Весь конвой скоростных автомобилей замер у тротуара.
– Что вы делаете?! – воскликнула Виттория.
– Я выполняю свою работу, – ответил Оливетти ледяным тоном. – Когда вы сказали мне, мистер Лэнгдон, что внесете ясность в ситуацию по дороге, я решил, что ко времени прибытия на место операции мне удастся понять, почему я и мои люди оказались у Пантеона. Но этого не произошло. Ради того, чтобы прибыть сюда, мне пришлось бросить дела исключительной важности, и теперь, не обнаружив смысла в ваших гипотезах о приносимых в жертву невинных агнцах и рассуждениях о древней поэзии, я решил прекратить операцию. Продолжать ее мне не позволяет совесть. – С этими словами коммандер взял в руки рацию и щелкнул тумблером переключателя.
– Вы не имеете права так поступить! – крикнула Виттория, хватая офицера за руку.
Оливетти выключил радио и, глядя в глаза девушки, процедил:
– Вам доводилось когда-нибудь бывать в Пантеоне, мисс Ветра?
– Нет, но я...
– В таком случае позвольте мне вам о нем кое-что сказать. Пантеон являет собой один зал – своего рода круглую камеру из камня и цемента. В нем нет ни одного окна, и там единственная, очень узкая дверь, которую круглые сутки охраняют четверо вооруженных римских полицейских. Это делается для того, чтобы защитить святыню от вандалов, безбожников-террористов и дурачащих туристов цыган-мошенников.
– И что вы хотите этим сказать? – холодно спросила Виттория.
– Вам интересно, что я хочу этим сказать, мисс Ветра? – произнес Оливетти, упершись кулаками в сиденье. – Отвечаю. Я хочу сказать, что все то, чем вы меня пугали, осуществлено быть не может! Назовите мне хотя бы один способ убийства кардинала внутри Пантеона. Скажите, как убийца может провести заложника мимо четырех бдительных полицейских? Как он может не только убить заложника, но и скрыться с места преступления? – Оливетти перегнулся через спинку сиденья и, дыша в лицо Лэнгдона запахом кофе, продолжил: – Итак, мистер Лэнгдон, мне хотелось бы услышать хоть один правдоподобный сценарий.
