Остров пропавших девушек - Марвуд Алекс

Мерседес накрывает мамину руку своей. Чувствует шрамы, оставшиеся за жизнь, проведенную на кухне.

— Осталось уже недолго, — говорит она, как говорит вот уже двадцать лет, — клянусь, что к концу лета со всем этим будет покончено.

Ларисса хватает с плеча полотенце и слегка хлопает им дочь.

— Не сочиняй! В среду все равно чтобы была здесь. Что, даже сэндвич не съешь?

С этими словами она отводит взгляд и смотрит на четырех туристов (настолько обгоревших на солнце, что в них можно безошибочно признать немцев), которые в этот момент как раз ныряют под зонты. Машет им и медленно поднимается на ноги.

— Спасибо, но нет, — отвечает ей Мерседес.

— А вы? — кивает Ларисса Лоренсу.

— Благодарю вас. Мне нужно поесть на следующей остановке.

— Да? — спрашивает Ларисса, бросая лукавый взгляд. — И где же это?

— В «Медитерранео», — с невинным видом отвечает он.

— О, ну что ж, — угрюмо говорит Ларисса, — конечно, если выдается шанс поесть там…

Он реагирует так, будто это лишь простая конкуренция между ресторанами.

— Да ладно вам, Ларисса. Вы же знаете, что по возможности я всегда завтракаю, обедаю и ужинаю в «Ре». Но он отличный заказчик, и у него много…

— Даже не сомневаюсь, — рявкает она и с гордым видом уходит.

На лице Лоренса отражается смущение.

— Прости, — говорит он, — я, кажется, ляпнул что-то не то…

Скользнув взглядом мимо его плеча, Мерседес видит, что к причалу подходит корабль Феликса Марино, и тут же вскакивает на ноги, радуясь поводу избежать разговора на эту тему. Удивительно, что Лоренс так мало знает историю их семьи. Что мама так и не простила отца, когда он бросил «Ре», променяв его на гламурное заведение на горе. «Хотя чего удивляться, — думает она. — Мы не друзья. Да, мы знакомы уже много лет, но, как ни крути, я всего лишь контакт, как и другие. К тому же это красноречивое свидетельство того, как часто обо мне говорит Серджио. Мы только призраки друг для друга».

— Не заморачивайся, — говорит она, — мама забудет об этом. Так или иначе, я должна бежать — Феликс вернулся. Мне лучше спуститься к нему и заказать омаров, пока он куда-нибудь не исчез.

— Не забудь сказать и ему, что вечером тебя дома не будет! — кричит ей Ларисса, стоя у столика и протягивая новым гостям меню на английском языке. — Jala luego.

— Ensha, мам, пока.

— Терпение у этого парня как у святого.

— Скажешь тоже.

[8] Полицейская служба ЕС, борющаяся с терроризмом, наркоторговлей, отмыванием денег и прочими преступлениями.

[7] Король рыбы (исп.).

Остров

Апрель 1982 года

4

Вдоль мощеной дороги из города в замок тянется запыленный черный креп. Два километра ткани в три метра шириной, через каждые пятьдесят метров собранные складками и подвешенные к деревянным столбам, указывают маршрут, по которому похоронная процессия герцога двинется в последний путь, дабы он присоединился к своим предкам в церковном склепе. Ало-золотисто-голубые флаги на крепостных стенах сменились атласными угольно-черными стягами из парашютного шелка, развевающимися на легком весеннем ветру.

Над самим городком Кастеллана царит зловещая тишина. Облачившись во все черное, понурив головы и тихо переговариваясь между собой, жители медленно и торжественно переходят от дома к дому, в знак приветствия обмениваясь скорбными поцелуями. На острове с населением меньше тысячи человек даже похороны — знаменательный день: хоть какое-то отдохновение от повседневной рутины, шанс надеть лучшую одежку, всем скопом попировать, да и просто побездельничать.

Однако похороны герцога — событие совсем другого масштаба.

Семья Делиа и семья Марино идут рука об руку от городка Кастеллана до замка выразить свое уважение: Ларисса, Паулина и девочки, которым жарко в наброшенных на голову колючих платках. Донателла без конца жалуется и ворчит.

— Не понимаю, — заявляет она своим звонким, как колокольчик, голоском, — почему все такие грустные. Он же здесь почти никогда не бывал.

Ларисса с Паулиной спешат ее осадить:

— Замолчи, Донателла! Ради бога, замолчи!

И оглядываются по сторонам — убедиться, что рядом нет чужих ушей. По дороге бредут разрозненные группки участников траурной процессии, и никогда не знаешь, кто может тебя услышать, даже в обычный день. Предполагается, что все арендаторы — то есть все население острова — обнажат головы перед своим почившим хозяином. Что с сегодняшнего дня до утра субботы через ворота замка пройдут все здешние обитатели без исключений. И двенадцать лет — возраст вполне достаточный для порицания.

— Он был наш duqa, — говорит Паулина Марино, — и потеря, постигшая его семью — это наша общая боль.

Мимо них громыхает запряженная лошадью телега, тоже украшенная крепом. Женщины сходят с дороги и ждут, когда она проедет мимо. Старые, немощные. И solteronas, островные старые девы. Женщины, само целомудрие которых гарантирует им уважение и почет. Согбенные старухи с клюками, в наброшенных на плечи в знак целомудрия древних мантиях с окантовкой, развевающихся на ветру, известных как faldetti. За ними — низкорослые старички, по одному на пять женщин, кривоногие, прячущие лица под широкополыми фетровыми шляпами.

Мерседес наблюдает за ними из-под опущенных ресниц. «Театр, — думает она. — Для них траур как театр».

— Ты только посмотри на них, — едва слышно произносит Донателла, — прямо как вороны на крыше.

Ларисса больно ее щиплет: перестань, Донателла, не привлекай их внимание.

Губы девятилетнего Феликса Марино расплываются в восхищенной улыбке, от которой Мерседес чувствует легкое раздражение. Любовь, которую все мальчишки питают к ее двенадцатилетней сестре, начинает ее потихоньку бесить.

Они идут дальше.

В летний день все эти платки, равно как и закрытые платья до лодыжек с длинными рукавами, были бы невыносимы. Ей до сих пор не удается представить, как бабушка в ее возрасте могла ходить в таком наряде постоянно. Но в это великолепное весеннее утро с полевыми цветами, пробивающимися из земли вдоль обочин, и жаворонками, кружащими высоко в небе над недавно засеянными кукурузными полями, одежда досаждает лишь самую малость. Мерседес понимает, что ей положено грустить, но ее сердце переполняет тихая радость. После замка они сразу отправятся к западным скалам. Ларисса собрала корзину для пикника с мясом молодого барашка, pastizzi с тмином, foqqaxia с козьим сыром с горных пастбищ, сушеными помидорами прошлогоднего урожая, а также выпечкой с абрикосами и джемом из опунции. И по бутылочке волшебной коричневой пепси-колы, которую они с недавних пор стали закупать в ресторан для туристов. Это настолько бесценная редкость, что Мерседес пробовала ее только дважды. От предвкушения вкуса во рту этой сладкой шипучки у нее текут слюнки.

— А где тогда новый герцог, а? — спрашивает Донателла. — Если мы все так скорбим, то почему здесь нет его?

Гектор Марино бросает взгляд на Серджио: твоя дочь выходит за рамки, заткни ей рот, пока нас кто-нибудь не услышал.

— Заткнись, Донателла, — говорит тот, — придержи язык, хотя бы раз в жизни.

— Он в Нью-Йорке, — отвечает Ларисса, — на другом конце света.

До их слуха доносится цокот конских копыт по мостовой, скрежет колес и скрип сбруи. Обернувшись посмотреть, они видят, как со стороны города сноровисто мчит grande diligence XIX века, принадлежащий замку, с пурпурной обивкой и герцогским гербом. Его отмыли и навели блеск, а лошади выглядят так, будто их тоже отполировали в честь покойного.

Это едут попрощаться друзья старого герцога. С яхт, пришвартованных в гавани и потеснивших рыболовецкие суда.

Существа с другой планеты.

Семья, идущая на сто метров позади них, уже сошла с дороги в канаву и опустила глаза. Серджио и Гектор срывают с голов шляпы и прижимают их к животу. Брыкающуюся Донателлу Ларисса хватает за руку и тащит за собой в канаву. Паулина положила ладонь Феликсу на шею: склони голову, мальчишка, знай свое место.