Юлий Дубов - Большая пайка (Часть вторая)
– Пойдемте со мной, – наконец сказала она и, выйдя из справочной, решительно зашагала в сторону служебных помещений.
Оказавшись в комнате дежурного диспетчера, Виктор узнал много интересного. В частности, что все в Москве посходили с ума. Действительно, когда-то были два рейса на Шяуляй – номер 6712 по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям и номер 6714 по понедельникам, средам и пятницам. Но рейсы улетали незагруженными и, по согласованию с руководством, рейс 6712 отменили. Примерно год назад, а может, и раньше. И в Москве про это прекрасно знают. Когда из столицы прислали первого пассажира с билетом на несуществующий рейс, рижане сразу сигнализировали в Москву, – был большой скандал. Виктор с его билетами – это уже второй случай. Диспетчер ему очень сочувствует, но сделать ничего не может. Разве что переделать билеты на понедельник, и то – вряд ли, потому что после отмены злополучного 6712-го оставшийся рейс улетает набитый пассажирами под завязку, и на понедельник мест нет. Брони тоже нет. И деньги вернуть не могут, потому что билет зарегистрирован, а рейса в расписании нет, следовательно, возвращать деньги могут только в Москве. Вот на среду можно что-нибудь придумать. Правда, есть проблема с ночлегом.
– Сезон, – диспетчер развел руками. – Все гостиницы битком. И в Риге, и на взморье. Наша гостиница – тоже полная. Транзитники в коридорах спят. Может быть, в комнату матери и ребенка? Только вас, товарищ, туда не пустят.
Перспектива поселить Анюту с Верочкой на несколько дней в комнату матери и ребенка, а самому остаться на улице Виктора никак не привлекала, о чем он честно сказал дежурному диспетчеру.
– А вы поездом не хотите попробовать? – осторожно поинтересовался диспетчер. – Три часа, и вы на месте.
Виктор сказал, что, соблазнившись олимпийским набором услуг Аэрофлота, он как раз и хотел уйти от идеи поезда, но, видно, не судьба.
– Вообще-то мы этого не делаем, – вдруг сказал диспетчер, – но тут уж трудно не войти в положение. – И он решительно снял телефонную трубку.
Из трубки ответили, что с поездом на Шяуляй все в порядке, в расписании он стоит, и билеты есть.
– Поезжайте, молодой человек, на вокзал, – сердечно посоветовал диспетчер. – Там, в Москве, потом разберетесь. А сейчас не портьте себе нервы. Счастливого пути.
Замученный пожеланиями счастливого пути, которых он выслушал за этот день не меньше десятка, Виктор попросил разрешения позвонить в Шяуляй и разрешение получил. Павел как раз вернулся домой и собирался ужинать, прежде чем ехать встречать Виктора. Сообщение об изменении планов его ничуть не смутило.
– Нормально, Витя. Завтра же все равно воскресенье, так что я в два буду на вокзале, и все путем. Баня топится, ничего не потеряно. Как там Анька?
Анька восприняла новости с виду спокойно. Только потребовала скачала покормить ребенка, а уж потом выбираться из аэропорта. Перекусили в буфете. Верочка успокоилась, грызла купленное Виктором яблоко и крепко сжимала в левой ручке уже начавшую таять шоколадку. Виктор поймал такси. Загрузились, поехали на вокзал. По прибытии Виктор побежал в кассу.
– Нет билетов, – сообщила ему кассирша, слушая по транзистору репортаж об открытии Олимпиады.
– Как нет?! – рассвирепел Виктор, чувствуя – еще несколько минут, и он начнет разносить все в труху. – Из аэропорта звонили вашему начальнику, он сказал, что билеты есть.
– Ну так и идите к начальнику, – резонно ответила кассирша. – А у меня ничего нет. Если он лучше знает, то пусть и делает места из чего хочет.
В кабинет дежурного по вокзалу Виктор вошел, как нож в масло. Если бы сейчас в пределах досягаемости оказались все причастные к этой истории – начальник аэровокзала в Москве, девушка из кассы номер семь, председатель олимпийского комитета, стюардесса из самолета, мужик из кассы разных сборов и даже любезный дежурный диспетчер, – то произошло бы какое-нибудь кровавое преступление. Однако никого из этих лиц рядом не оказалось, зато дежурный по вокзалу произвел на Виктора исключительно благоприятное впечатление. Виктор рассказал ему всю историю, начиная с олимпийского огня и необычных услуг Аэрофлота и заканчивая заказом такси с борта самолета. Отхохотавшись и вытерев слезы, дежурный сказал:
– Да, Аэрофлот, одним словом. Это их штучки. Слава богу, что нас это не касается – у нас все-таки руководство соображает. Значит, так, идите в четвертую кассу, там Мария Сергеевна работает, скажете, что я распорядился продать два взрослых до Шяуляя.
Мария Сергеевна также оказалась приветливой женщиной. Взяв у Виктора деньги, она тут же выдала ему билеты в одиннадцатый вагон Шяуляйского поезда и на его "спасибо" в очередной раз пожелала счастливого пути. Это пожелание Виктор воспринял как окончательный знак завершения их одиссеи. Прежде чем отправиться на посадку, он даже позволил себе выпить сто граммов водки в станционном буфете.
– Зря я расслабился, – говорил он, сидя на кухне у Платона. – Вышли на перрон и пошли не спеша к тому месту, где должен быть одиннадцатый вагон. Дошли – стоим. Подают поезд. Анюта посмотрела на него и говорит – что-то он больно короткий. Действительно, билеты проданы на четырнадцать вагонов, а состав подали из семи. Я – за чемоданы, Анюта схватила Верочку – и бегом. Кино про гражданскую войну смотришь? Вот так же, штурмом, брали поезд. Я думал – живыми не доедем. В общем, прокатились в Шяуляй. Что скажешь?
С учетом того, что телефон у Платона звонил ежеминутно, рассказ Виктора занял больше часа. Но как раз на последнем – риторическом – вопросе Платон крикнул:
– Нелька, бери сама трубку, говори – меня нет, – и, повернувшись к Виктору, сказал: – Чего ты удивляешься? Все же развалено к черту! Еще лет десять покачаем нефть – и кранты. Жрать нечего, не смотри, что в Москве колбаса появилась. Это олимпийский допинг. Поезда уже не ходят – ты сам испытал. Как самолеты летают – тоже видел. Тут Ларри два дня на Завод улететь не мог – плюнул и уехал на машине. Бойкот Олимпиады – это ерунда, семечки. А вот если они, – Платон показал рукой куда-то за окно, – на ближайших выборах проголосуют за Рейгана, то за два года намотают нам кишки на голову. Ты представляешь, что у нас в оборонке творится? Пока тебя не было, какой-то полковник из "ящика" у нас кандидатскую защищал. В МИСИ такое даже на курсовые проекты стеснялись подавать. А здесь – на ура, внедрений до потолка, народнохозяйственный эффект – обалденный. Проголосовали в ноль. Я потом у Красавина справки навел. Оказывается, полковник от Викиного мужа, и за ним в очереди еще человек пять таких же талантливых.
– А что с Викой, уладилось как-то? – спросил Виктор.
– Потом расскажу, – Платон махнул рукой и продолжил, – у Нельки подруга живет в Сызрани. Зарплату платят исправно, два раза в месяц. А купить нечего. Она все лето грибы собирает – сушит, солит, маринует. По осени в деревне картошку берет мешками. Когда хочется чего-нибудь особенного – масла там, или мяса, или рыбы, – берет больничный на два дня и едет в Москву. День бегает по очередям, набирает центнер еды – и на поезд. Тут Сережка Терьян в Челябинск ездил с лекциями. В магазинах – хлеб, водка, аджика и болгарская фасоль. Все! Остальное по карточкам. На человека полагается двести граммов масла в месяц – по семь граммов в день. У них там по домам гуляет приказ маршала Жукова от какого-то там мая сорок пятого года, что гражданскому населению капитулировавшего города Берлина полагается на душу по тридцать граммов масла в день. В четыре раза больше, заметь, чем нашим через сорок лет поспе войны. За что бы ни взялись, все проваливается. Вот, например, твой Аэрофлот. Построили шикарный аэропорт к Олимпиаде. Я там был, встречал делегацию. Он – пустой! Ноль десятых пассажира на сто квадратных метров. Наши не летают, потому что низзя. А ихние – потому что такого, как здесь, ни в какой Африке не найдешь: грязь, мат, пьяные рожи, и, если чего надо, ни за какую валюту не допросишься. Я, помню, еще студентом летал на юг: ужин приносят – курица, икра, еще что-то, А сейчас? Цены вдвое подняли, зато кормить перестали. А куда мы денемся? Надо будет – полетим как миленькие. И еще спасибо скажем, что вообще в самолет сажают, а не в кутузку. Нет, пока эти дуболомы наверху не сообразят, что под ними уже горит, так и будем загибаться. Я только не понимаю, куда все нефтедоллары идут. Ну не всё же они в БАМ закопали? Вот скажи, Витюша, ты представляешь себе, сколько приносит Аэрофлот?
– А черт его знает, – честно признался Виктор.
– Я тебе скажу. – Платон выхватил из-за спины блокнот. – Тут даже считать ничего не надо. Берем, например, домодедовские рейсы. Я там как-то полдня просидел, ждал рейса на Завод, вот и посчитал от нечего делать. Так, число рейсов... загрузка... загрузку берем стопроцентную, у нас меньше не бывает... теперь средняя цена билета... умножаем, складываем – это выручка. Теперь считаем расходы. Это цена керосина. Зарплата – кладем по сто рублей на нос, на летчиков, стюардесс, грузчиков – на каждого. За тепло, электричество – вычитаем. Будем считать, что раз в год покупаем один самолет, парк же надо обновлять. А теперь смотри сюда.
