Евгений Костюченко - Сафари для русских мачо
— А что такое ЦЕП? — спросил Гранцов.
— А на это у нас есть бумага номер три. Мы ее из собственных архивов выудили. Это обычное свидетельство о регистрации в России некоммерческого общественного объединения «Церковь Единого Принципа», в дальнейшем именуемого Ц.Е.П.
— Так вот, теперь самое главное, — генерал сел на полке, поправляя свою туркестанскую панаму, сползавшую с лысины на нос. — Два самых главных момента. Эта самая Ц.Е.П. имеет свои акции в Глобо Торизмо — раз. И Рональд Старк, он же Роман Старицын, он же «брат Олег», является директором русской дирекции Глобо Торизмо — два.
— Является? Так он жив? — удивился Гранцов. — А я так понял, что это его славянское тело нашли на Ханкале.
— Там был посредник. Старк слишком важная шишка, чтобы светиться в горячих точках.
— Что мне делать, если я его встречу? — спросил Гранцов. — Доставить живым? Или можно не надрываться, привезти только голову?
Специалисты так растерянно переглянулись, что Дед расхохотался и повалился обратно на полок.
— Извините, пошутил, — развел руками Вадим Гранцов.
Глава 2. Пиво, виски и океан под ногами
Его попутчики сгрудились около входа в беспошлинный магазинчик, дожидаясь окончания технического перерыва. Гранцову было непонятно и неприятно их нетерпеливое возбуждение, и он стоял в сторонке, чувствуя себя так, словно ошибся рейсом.
В те добрые старые времена, когда доллар стоил, кажется, шестьдесят шесть копеек, Вадиму доводилось работать за границей. Обычно он отправлялся в командировку на борту мирного сухогруза, сопровождая сельхозтехнику, в которой так нуждались ливийские феллахи или эфиопские скотоводы, чтобы строить и, в основном, защищать свой социализм с эфиопским лицом. Обратный путь пролегал через международный аэропорт, и Гранцов заглядывал в магазины «такс фри», чтобы купить подарки для жены, тестя и тещи — косметика, виски, сигареты. Его первый брак оказался, мягко говоря, неудачным, и любое напоминание о бывших родственниках вызывало досаду. Наверно, еще и поэтому ему сейчас не больно-то и хотелось в этот храм халявы. Но перелет предстоял слишком длинный, и без виски в нем не обойдешься.
Тем более, что лететь придется не в самой приятной компании. Группа, набранная «Глобо Торизмо», состояла из удивительно похожих друг на друга людей. Цветущие и дорого одетые мужчины и женщины со смехом ворвались в торговый зал, и чуть ли не бегом, наперегонки, кинулись вдоль сверкающих прилавков.
Только один из этой команды задержался у входа и, прежде чем войти, оглянулся на Гранцова и уступил ему дорогу. Черноволосый и скуластый, он вырос, наверно, в тех краях, где принято уважать старших.
— Что за гонки? — усмехнувшись, спросил у него Вадим.
— Абсент выставили, — пояснил тот. — Говорят, большая редкость. Три тысячи в магазине, а здесь — пятьсот. Есть смысл подсуетиться.
Он был моложе своих спутников и одет попроще — зимние кроссовки, джинсы, просторный черный свитер.
— А вы что ж отстали? — спросил Гранцов.
— А я не любитель. Да, честно говоря, я и сам не знаю, что мне тут нужно. Первый раз все-таки. Можете что-нибудь посоветовать?
— Могу, — сказал Гранцов и подумал, что ему уже никогда не избавиться от роли инструктора.
Они запаслись сигарами, бутылкой виски и упаковкой пива. Как только самолет набрал высоту, Вадим предложил своему попутчику, который назвался Маратом, перебраться на свободные места в самом конце салона.
— Крепкие напитки с пивом лучше не мешать, — осторожно сказал Марат.
— Виски — исключение, — ответил Гранцов. — Наверно, потому что виски и пиво делают из одних и тех же исходных материалов. Вот они и уживаются. А коньяк, водку, вино ни с чем нельзя смешивать. Только с закуской.
В проходе появилась женщина в синем двубортном пиджаке с золотыми пуговицами и белой капитанской фуражке. Пассажиры встретили ее жиденькими аплодисментами.
— Уважаемые господа! — заговорила «капитанша» в микрофон хорошо поставленным дикторским голосом с короткими паузами после каждых двух-трех слов. — Компания «Глобо Торизмо». Сердечно приветствует вас. Программа «Феникс». Призвана возродить связи. Между единомышленниками и единоверцами. Мы счастливы видеть. На борту нашего лайнера. Людей, достигших подлинного успеха в жизни. Поднявшихся на вершину карьеры. Добившихся общественного признания. Отдающим все свои силы. Весь свой талант. Делу бескорыстного служения. Свободе, демократии и общечеловеческим ценностям. И мы гордимся тем. Что имеем полное право. Назвать вас. Своими. Друзьями.
Пассажиры ответили аплодисментами и криками «вау». Гранцову снова показалось, что он ошибся самолетом. Здесь летели все свои, а он был чужим на этой корпоративной вечеринке.
— Наше путешествие. Будет удивительно приятным. Компания «Глобо Торизмо». Подарит вам букет незабываемых воспоминаний. Стоит пересечь океан. Чтобы окунуться. В неповторимую атмосферу праздника. Чтобы еще теснее сплотить. Команду нашей романтической каравеллы. Мы приготовили маленький сюрприз. Внимание на мониторы, пожалуйста!
Экраны над проходом вспыхнули яркими красками, зазвучала бодренькая музыка — классика в обработке джаз-оркестра. И Вадим Гранцов с изумлением увидел свое изображение на фоне старинного особняка.
Несколько пассажиров вежливо похлопали, а капитанша провозгласила:
— Вот кто отправился с нами! Гранцов Вадим Андреевич! Сорок лет, не женат, любит экстремальный туризм и классическую музыку! Представляет Институт Духовной Реабилитации!
Он чуть не выронил бутылку от неожиданности, но, к счастью, картинка на мониторах мгновенно сменилась, и экран заполнила розовощекая физиономия с боксерским вмятым носом.
— Гурьев Влад! Тридцать три года, не женат, коллекционирует нэцкэ, спонсирует молодежный рок-н-ролл! Представляет агентство юридической защиты «Дамокл»!
На этот раз аплодисменты длились гораздо дольше, а над спинками кресел выросла шарообразная спина юридического защитника, который даже помахал ручкой в ответ.
— Данченков Кирилл! Тридцать шесть лет, состоит в свободном браке, обожает кошек и кошечек! Представляет журнал «Желтый Экспресс»!
Когда капитанша познакомила пассажиров с Добкиной Олесей, («бизнес-вумен, дважды шестнадцатилетняя!»), а потом с Ермаковой Жанной, стало ясно, что это они не нарочно подстроили, а просто представление происходит в алфавитном порядке. Гранцов смог, наконец, разлить виски по стаканчикам, и выдал первый тост:
— Ну, со знакомством.
— Секундочку, — попросил Марат. — Интересно, что они про меня скажут.
— Кирсанов Марат! Двадцать восемь лет! Невесту еще не выбрал! Поклонник восточной эротики! Представляет Церковь Единого Принципа!
— Кто им сочинял эту рекламу? — Марат пожал плечами. — Не верьте, Вадим Андреевич, я не такой.
— Я тоже, — кивнул Гранцов, и они бесшумно чокнулись.
Представление продолжалось. Равнодушно глядя на экран, где мелькали журналисты, адвокаты и бизнес-вумены, Вадим Гранцов поймал себя на том, что ждет появления знакомого лица. Он бы не удивился, увидев среди попутчиков блондинку с мягкой улыбкой и жестким взглядом. Как ее звали? «Восьмая».
Все происходящее почему-то заставило его вспомнить об Институте Возрождения. Наверно, «капитанша» была чем-то похожа на институтскую предводительницу, которую называли «Первой». И эта капитанская фуражка… Такая же, как на портрете какого-то старика в кабинете директора Института. А кабинет, кстати, был в том самом особняке, на фоне которого смонтировали паспортное фото Гранцова… И голос, этот удивительный голос, который пробирал до спинного мозга, который завораживал, подчинял, парализовал… Таким же голосом говорила «Восьмая»…
Марат осторожно коснулся его локтя, и Гранцов, очнувшись, с благодарностью схватился за протянутую ему бутылку пива, как за спасательный круг.
Наваждение какое-то. «Первая» погибла. Портрет старика в капитанской фуражке исчез из особняка вместе со всем Институтом. Исчезла и «Восьмая», оставив свои свидетельские показания, заверенные по всей форме. Эти показания могли бы сыграть важную роль в суде по делу Института. Но никакого суда не было. Да, пострадали сотни людей, чьи деньги и квартиры были присвоены Институтом. Да, Институт занимался незаконной медицинской практикой, под видом лечения испытывая на наркоманах новые лекарства. Но никто не подал иска. Люди, которые бросили семью и работу и поселились в особняке Института, были уверены, что их ждет возрождение. На допросах они молчали и снисходительно улыбались, свысока поглядывая на следователей. Как утверждают эксперты, потерпевшим понадобится два-три года, чтобы осознать случившееся и вернуться в реальный мир. А за три года об Институте окончательно забудут.
