Карин Фоссум - Глаз Эвы
— Но они были знакомы, все согласны?
— Что значит, знакомы? Они вступили в какие-то отношения друг с другом, — Сейер снова сел и засунул линейку в ящик стола. — Ладно, тогда придется начать сначала. Мы должны выяснить, кто хотел купить эту машину. Возьмите список, который мы составили в прошлом октябре, и начинайте с самого верхнего имени. Это мог быть кто-то из его коллег.
— Тех же самых? — Сут уставился на Сейера, во взгляде его было недоумение. — И что, опять те же вопросы задавать?
— Что ты имеешь в виду? — Бровь Сейера поползла вверх.
— Я имею в виду, что надо найти новых людей. От тех, с кем мы уже говорили, мы ничего нового не услышим.
— Ну, — сказал Сейер и сглотнул слюну; ощущение было такое, что он глотает дыню. — Поживем — увидим, правда?
Карлсен с негромким хлопком закрыл папку.
***
Сейер поставил папку Эйнарссона в шкаф рядом с папкой по делу Дурбан. Майя Дурбан и Эгиль Эйнарссон. Оба мертвы, но никто не знает, почему. Потом он откинулся на спинку кресла, водрузил длинные ноги на письменный стол, постучал себя по карманам и выудил бумажник. Нашел фотографию внука — она была зажата между водительскими правами и лицензией парашютиста. Внуку только что исполнилось четыре года, он знал большинство марок автомобилей и даже успел впервые подраться, причем весьма болезненно воспринял то, что его побили. Сейер помнил потрясение, которое испытал, когда приехал в Форнебю,[3] чтобы встретить свою дочь Ингрид и зятя Эрика. Они возвращались, проработав три года в Сомали. Она — медсестрой, а он — врачом в Красном Кресте. Ингрид стояла на самом верху трапа, волосы ее выцвели, а кожа приобрела золотистый оттенок. И на какое-то мгновение ему показалось, что перед ним Элисе, — такой она была, когда они увидели друг друга впервые. На руках у дочери был маленький мальчик. Тогда ему было четыре месяца, он был шоколадно-коричневый, с вьющимися волосами и самыми черными глазами, которые Сейеру когда-либо доводилось видеть. «По правде говоря, сомалийцы — красивый народ», — подумал он. И еще раз посмотрел на фотографию, прежде чем убрать ее в бумажник. В конторе было тихо, как и почти во всем большом здании по соседству. Он засунул палец под рукав рубашки и почесал локоть. Кожа шелушилась. Под нею был еще один, розовый слой кожи, которая тоже шелушилась. Он сдернул куртку со спинки кресла, закрыл кабинет и перед уходом заскочил к фру Бреннинген. Она моментально отложила в сторону книжку — как раз дочитала до весьма многообещающей постельной сцены и решила приберечь ее до вечера, когда будет дома и ляжет в постель. Они обменялись несколькими репликами, он коротко кивнул на прощание и отправился на Розенкранцгате — к вдове Эгиля Эйнарссона.
***
Сев в машину, он быстро глянул на себя в зеркало и провел пятерней по волосам. Особой нужды в этом не было — волосы были острижены коротко. Это было скорее делом привычки, чем проявлением заботы о внешности.
Сейер старался использовать любой повод, чтобы выбраться из своего кабинета. Он медленно ехал через центр города — он всегда ездил медленно, машина была старая и не слишком резвая, большой синий «Пежо-604», но причин менять ее он не видел. Зимой, правда, ездить на ней было все равно что на санках. Вскоре он добрался до симпатичных домиков — розовых, желтых и зеленых, рассчитанных на четыре семьи каждый. Сейчас, освещенные солнцем, они выглядели особенно привлекательно. Вообще дома, построенные в пятидесятые годы, обладали каким-то особым очарованием, которого новостройки были просто-напросто лишены. Деревья разрослись, сады наверняка расцветут, когда станет теплее. Но пока было еще холодно, весна явно заставляла себя ждать. Земля, впрочем, уже давно подсохла, пятна старого грязного снега можно было увидеть только в канавах, они лежали там, как мусор. Сейер поискал глазами дом номер 16 и, увидев зеленый ухоженный дом, сразу же узнал его. Возле дома чего только не было: трехколесные велосипеды, разнообразные пластмассовые игрушки, в том числе машинки, которые ребятня понатаскала из подвала и с чердака. Он припарковался и позвонил.
Через несколько секунд в дверях возникла женщина. За ее юбку цеплялся худенький мальчик.
— Фру Эйнарссон, — поприветствовал ее Сейер и слегка поклонился. — Можно войти?
Она слабо, вроде бы неохотно кивнула в ответ. По правде говоря, ей не часто выпадала возможность с кем-то поговорить. Он стоял очень близко, она даже чувствовала его запах: смесь запаха кожаной куртки и слабого аромата лосьона после бритья.
— Я и сейчас знаю не больше, чем осенью, — произнесла она неуверенно. — Правда, теперь я знаю, что он мертв. Но я уже была к этому готова. Я хочу сказать, судя по тому, как выглядела машина…
Она обняла мальчика за плечи, как бы защищая его и одновременно прячась за ним.
— Мы нашли его, фру Эйнарссон. Ситуация изменилась, не так ли?
Он молчал и ждал.
— Наверняка это был какой-то ненормальный, которому понадобились деньги. — Она нервно покачала головой. — Ведь бумажник пропал. Вы сказали, что бумажника не было. Хотя при нем была только сотня крон. Правда, сейчас и из-за мелочи могут убить.
— Я обещаю, что не задержу вас.
Она сдалась и отступила в коридор. Сейер остановился у входа в гостиную и огляделся. Его всегда поражало и даже немного пугало, насколько же все люди одинаковые: ему случалось бывать в самых разных гостиных, но все они выглядели как близнецы: в центре — телевизор и видеомагнитофон, а вокруг все остальное. Место сбора всей семьи, норки, куда все заползали, чтобы погреться. У фру Эйнарссон в гостиной стояла розовая кожаная мягкая мебель, под журнальным столиком лежал белый ковер с длинным ворсом. Это была очень женская комната. Шесть месяцев она жила одна и, возможно, потратила это время на то, чтобы отделаться от всего, напоминавшего о присутствии в доме мужчины. В прошлый раз, как и сейчас, он не смог увидеть ни следа тоски или любви к тому мужчине, которого они нашли в черной речной воде, продырявленного насквозь и серого, как старая губка. Конечно, отчаяние было, но оно касалось других, более практических вещей. Например, того, на что же ей теперь жить и как найти нового мужа, если нет денег на няньку. Эти мысли действовали на женщину удручающе. Он поискал глазами свадебную фотографию над диваном; это была чересчур парадная фотография молодой Юрунн с высветленными волосами. Рядом с ней стоял Эйнарссон, тощий и гладко выбритый, как конфирмант, с жидкими усиками над верхней губой. Они старались изо всех сил, позируя заурядному фотографу. Больше всего их волновало, какое впечатление они производят.
— У меня есть немного кофе, — неуверенно предложила она.
Он поблагодарил и согласился. Неплохо было бы уцепиться за что-то, хотя бы за ручку кофейной чашки. Мальчишка потащился за матерью на кухню, но, стоя у двери, украдкой поглядывал на него. Он был худенький, на переносице конопушки, челка — слишком длинная — все время падала на глаза. Через несколько лет он станет очень похож на мужчину на фотографии.
— Забыл, как тебя зовут, — ободряюще улыбнулся Сейер.
Мальчик немного помолчал, покачал ногой, потом ввинтил ее в линолеум и застенчиво улыбнулся:
— Ян Хенри.
Сейер кивнул.
— Ну да, Ян Хенри. Можно задать тебе один вопрос, Ян Хенри? Ты значки собираешь?
Мальчик кивнул:
— У меня уже двадцать четыре значка. На шляпе.
— Тащи-ка ее сюда, — улыбнулся Сейер. — Получишь еще один. Такого у тебя точно еще нет.
Мальчонка шмыгнул за угол и вернулся со шляпой на голове. Шляпа была ему явно велика. Он снял ее с благоговением.
— Только больно колется изнутри, — объяснил он. — Поэтому я не могу ее носить.
— Смотри-ка, — сказал Сейер, — это полицейский значок. Мне его дала фру Бреннинген в участке. Красивый, правда?
Мальчик кивнул. Он искал на шляпе достойное место для этой маленькой золотистой булавки. Потом решительно передвинул значок с Кристин и Хоконом[4] и прямо под ними поместил новое сокровище. Вошла мать и выдавила из себя улыбку.
— Иди в свою комнату, — коротко приказала она. — Нам с дядей надо поговорить.
Ян Хенри нахлобучил шляпу на голову и исчез.
Сейер пил кофе и рассматривал фру Эйнарссон, которая бережно, чтобы кофе не выплеснулся, опустила в свою чашку два кусочка сахара. Обручального кольца у нее на пальце не было. Волосы у корней потемнели, глаза были слишком сильно накрашены, и — явно вопреки ее намерению — это делало ее менее привлекательной. А на самом деле она была миленькая, светленькая такая, хорошенькая, миниатюрная. Вероятнее всего, сама она об этом не подозревала. Скорее всего, она была недовольна своей внешностью — как и большинство женщин. «Кроме Элисе», — подумал он.
