Светлана Чехонадская - Амнезия
Иван Григорьевич улыбнулся. Ему почему-то показалось, что человек, составлявший эту справку, ужасно мучился и метался от стиля к стилю. Как составляются такие справки? Что это: рекомендация для приема на работу, материалы для книги, биография будущего депутата? Нет на свете такого жанра, и можно только посочувствовать сотруднику фонда, получившему задание написать для Марины Королевой все, что она должна знать о своем отце.
Главный врач отложил справку в сторону и, упершись подбородком в поставленную локтем на стол руку, задумался.
А что бы он внес в такую же справку, если бы ему надо было составить ее для себя? Предположим, что он, Иван Григорьевич – такой предусмотрительный человек, что предусмотрел собственную ретроградную амнезию. Предположим также, что в эту справку можно внести абсолютно все. Наука сделала это возможным. Кто-то хранит свои стволовые клетки, кто-то – сперму, кто-то замораживает всего себя целиком, а он составляет страховку на случай потери памяти.
Мысль увлекла его. Отобрать самые важные из воспоминаний сорока пяти лет! Коечто можно выбросить. У него уже немало таких стыдных, от которых начинаешь сам с собой разговаривать вслух. Их-то не жалко.
Или жалко?
Об этом он задумался впервые в жизни. Прислушался к себе и поразился: жалко!
«Неужели вписал бы, что в 1980 году в компании интеллигентных ребят, где была такая красивая и утонченная девушка, которая нравилась мне просто до потери пульса, я вдруг начал рассуждать на тему поп-арта, говорил долго и, как мне казалось, убедительно, и только потом, по их взглядам и переглядываниям понял, что я неправильно понимаю это слово, что оно означает не «разврат», а что-то другое. Неужели я бы это оставил?» – подумал он.
В справке, которую он сейчас нафантазировал, все было перемешано и отсутствовала хронологическая последовательность. Там впервые увиденное море стояло впереди впервые поцелованной девушки, а первая женщина совсем забылась, и не было у нее, вопреки всем книгам и журналам, ни имени, ни лица – но кто ж виноват, что она была девочкой-швеей, встреченной в пьяной компании после трудового дня в горячем цеху?.. Может быть, у кого-то по-другому, кто-то хранит в памяти каждый сантиметр тела своей первой женщины, а море ненавидит, и с удовольствием вычеркнет ту волну, которая сбила с ног, набила песка в рот и навсегда отвернула от воды…
И как это нелепо, когда такую вот справку тебе составляет чужой, даже не догадывающийся о том, в каком порядке должны идти твои воспоминания, какая у них иерархия.
«Ну я и увлекся!» – с насмешливым осуждением подумал Иван Григорьевич и снова углубился в чтение.
«… В 1983 году женился на Елене, студентке педагогического института, своей ровеснице, москвичке. Через шесть месяцев родилась дочь – Марина. Жили трудно. У родителей Елены была однокомнатная квартира, и они плохо приняли зятя, считая, что он женился из-за прописки…»
Тут перо неведомого составителя разбежалось и стало до невозможности поэтичным. Понять это было можно. В фонде Елену Королеву сильно не любили, все еще помнили двухлетний судебный процесс, который она затеяла против мужа. Если Марина захочет все узнать – она узнает. Не было в России ни одной газеты, которая бы об этом не писала.
Елена Королева окончила институт первой. Михаил тогда писал диплом, работал маляром на стройках и дворником в детском саду. Этого хватало на жизнь, но она все равно была невыносимой: пять человек в однокомнатной квартире, в которой и один бы не поместился, потому что все квадратные метры были заняты ненавистью. Приличная девушка забеременела (только по неопытности; это он, здоровый провинциал, должен был думать), а потом и привела этого амбала, который будет непонятно кем. Нефтяником, с ума можно сойти от смеха!
У Миши Королева была своя точка зрения на происходящее. В его памяти, наверное, были иные эпизоды: слезы, шантаж, обычные слова о вреде первого аборта. Но он не стал спорить, кто виноват – с точки зрения последствий для собственной жизни, – разумеется, был виноват он. Сам дурак, надо было думать своей башкой, правы новые родственники.
Новинкой для него стала эта ненависть. Ему она казалась неконструктивной. Он не мог понять, зачем нужно отравлять друг другу жизнь, ведь выхода пока нет. Он зарабатывал достаточно, чтобы снимать комнату, он их даже находил: одну, другую, третью, но жена поджимала губы, и он опять не понимал: «Трудно с ребенком без помощи мамы? Не нравится коммуналка? В чем дело?»
Еще хуже стало после окончания института. Они узнали, что он не пошел в аспирантуру, а намерен отправиться в свободное плавание. Тогда это было потрясающее своим безумием решение.
Если бы он защитился, то когда-нибудь смог бы приблизиться к ним по уровню. Теперь же у него шансов не оставалось. Маляр, дворник, нефтяник по образованию – в их глазах это был такой гремучий коктейль, что они чуть не плакали. Впрочем, его тогда многие не поняли. Он ведь закончил с красным дипломом, и сами преподаватели предлагали ему аспирантуру.
«Все! Не видать тебе, дочка, собственной квартиры! – заявила теща. – Это тебе не наш папа. Наш папа разрывался на части, но учебу не бросал. Он хотел стать человеком. И он получил квартиру!»
Он мог бы окинуть шестиметровую кухню презрительным взглядом, но, во-первых, это было не в его характере, а во-вторых, в их кухне взгляду было не разгуляться: он споткнулся бы о развешенные пеленки или об их супружескую кровать, временно превращенную в гладильную доску, споткнулся бы и ушел в него, Мишу.
Королев никогда не посылал мысленно ничего плохого – считал, что броню современного человека не пробить и эмоция вернется обратно.
Он снова предлагал переехать, но она снова отказывалась.
А потом он понял, в чем дело! Елена его настолько возненавидела, что не могла оставаться с ним наедине. Он оказался таким опровержением ее мечтаний о счастливом супружестве, что она, всю жизнь мечтавшая только об этом и ни о чем больше, презирала теперь в его лице мужа, мужчину и даже Бога.
Он не сомневался, что и ребенок ей не нужен. Не сомневался также, что она его сразу не отдаст. Так и получилось. Когда он заявил, что разводится и что согласен забрать дочь с собой, жена, теща и тесть только захохотали.
Он видел, что они растеряны. Они искренне считали, что он добивался этого брака и делал это ради прописки, которую так и не получил, но о которой, несомненно, мечтал.
Он ушел в общежитие, оставив им заработанные в стройотряде сумасшедшие четыреста рублей, и стал ждать.
Уже тогда у Королева обнаружилось хорошее аналитическое мышление и сверхъестественное чутье, он мог предсказывать события словно экстрасенс. Правда, сказать, что он «ждал», будет не совсем правильно. «Ждал» подразумевает чуть ли не «сидел без дела», а сидеть в тот год было некогда. Какое-то непонятное шевеление образовалось тогда в воздухе, словно самые высокие пласты атмосферы, неподвижно висевшие над страной целое тысячелетие, пришли вдруг в движение.
Он хорошо помнил каждый день того года. Он не мог надышаться его ветрами. Новый день приносил новый сюрприз, все его приятели были в ужасе от этого, а он чувствовал себя нечеловечески сильным. Тогда ему впервые стало казаться, что он не такой, как все.
Все говорили: «Как это? Как это делать?! Где это брать?!», а он откуда-то знал, где и как.
«Все было раньше так ясно и просто», – жаловались ему, а он поражался: это сейчас стало ясно и просто, а раньше было тягостно и мутно. У него возникло ощущение, что кто-то неведомый и добрый создал новый мир исключительно для него, и от одной только мысли, что он мог родиться на двадцать лет раньше, Королев покрывался мурашками ужаса.
В конце года появилась Елена. Она была подурневшей, полной и очень тихой. Понятно было, что ей что-то нужно.
Она мирно осмотрела комнату, которую он тогда снимал, и неожиданно похвалила ее. Мол, светло, уютно.
– А у нас такой ужас, – прошептала она. – Папа умер, Мариночка постоянно болеет. Спит на кухне, там сыро, плесень… Спасибо за деньги, Миша. Ты много присылаешь, я покупаю ей фрукты… Вот только плесень в этой кухне.
Можно было потянуть время, поиздеваться хоть немножко, но и это было не в его характере.
– Давай я заберу ее! – сразу предложил он.
– Ну, как это… От матери забрать… Что люди скажут?
– Так я ее маме отправлю. Она на пенсию вышла, у нее садовый участок. Там знаешь какая клубника. И солнце! А людям скажешь, что ей московский климат не подходит.
– Он ей действительно не подходит. У нее крапивница.
– Ну вот. Тем более.
– Я подумаю, – сказала жена.
Оказалось, она беременна. Тот мужик был женат, на жилплощадь не претендовал, правда, и денег не давал. Это он потом уже развелся, когда понял, что за судебный процесс можно затеять. Сразу стал хорошим отцом, хорошим мужем, ходил на все суды, давал интервью в газеты…
