Стивен Кинг - Игра Джералда
«Это что, предельное дыхание? – думала она. – Так, кажется, учили в школе на уроках биологии?.. Да, по-моему, так. Такое бывает при шоке и у утопающих. Выдохнув, падаешь в обморок или…»
– Джералд, дыши! – крикнула она что есть силы, – Джералд, дыши!
Его глаза приобрели голубоватый холодный оттенок мрамора, но один вдох он сделал. Он успел сказать ей последнее слово – этот человек, который когда-то казался ей целиком состоящим из слов:
– Сердце…
– Джералд!
Джесси не вполне могла управлять собой, но в ее голосе слышалась какая-то укоризна – с такой интонацией учительница выговаривает школьнице, которая решила задрать юбку и показать мальчишкам пятно на трусиках.
– Джералд, перестань скулить и дыши, черт тебя дери!
Джералд не слышал ее. Его зрачки закатились, показав изжелта-белые поля. Язык вывалился изо рта, и ее муж издал странный звук. Струя горячей желто-оранжевой мочи вырвалась из пораженного органа на ее ноги. Джесси от неожиданности вскрикнула. Она не сразу сообразила, как убрать ноги: наконец она сделала это, подогнув их.
– Прекрати, Джералд! Прекрати, пока ты не упал на…
Слишком поздно. Даже если бы он еще слышал ее – в чем ее рациональный ум уже сомневался, – было слишком поздно. Он непроизвольно откинулся, его голова перевесила, и Джералд Бюлингейм, с которым Джесси еще недавно ела пирожные в кровати, упал навзничь с задранными коленями, как неловкий мальчишка, который в бассейне пытается произвести впечатление на своих дружков. Его затылок ударился об пол: раздался сухой звук, который снова заставил ее вздрогнуть. Казалось, страусиное яйцо разбили о скалу. Она отдала бы что угодно, лишь бы не слышать этого звука.
Затем наступила тишина, нарушаемая только отдаленным шумом ветра. Чудовищная алая роза распускалась перед широко раскрытыми глазами Джесси. Лепестки распахивались все шире вокруг нее, как бархатные крылья громадных бабочек, заслоняя все вокруг. Внезапно она ощутила огромное облегчение, как будто с нее свалилась непосильная тяжесть.
Глава 2
Казалось, она лежала в огромном холодном зале, наполненном белым туманом, в зале, как бы открытом с одной стороны, наподобие помещений, по которым ходят герои фильмов, таких, как «Кошмар на улице вязов», или телефильмов вроде «Зоны сумерек». На ней не было одежды, и ей было очень холодно, так что мышцы сводило, особенно на шее, спине и плечах.
«Я должна выбраться отсюда, или я заболею, – подумала она, – у меня уже судороги от сквозняка». (Хотя она знала, что дело не в сквозняке.) «И что-то случилось с Джералдом. Не знаю, что именно, но он, видимо, заболел». (Хотя она знала, что «заболел» – не то слово.) Ей нужно было бы убежать отсюда! Но, что странно, другая часть ее существа вовсе не желала мчаться по узкому коридору, в котором было дымно. Гораздо лучше оставаться тут. Она знала, что если побежит, то потом пожалеет. Поэтому некоторое время она лежала недвижимо.
Наконец ее снова взбудоражил собачий лай. Это был низкий хриплый лай, вдруг взлетавший в дрожащие высокие ноты. И каждый раз, когда пес лаял, казалось, что пасть его вот-вот разорвется. Она уже слышала этот лай раньше, хотя было бы лучше, если бы она не стала вспоминать, что с ним связано…
Во всяком случае, это заставило ее шевельнуться – левая нога, правая нога, – и внезапно она стала видеть сквозь туман, потому что теперь открыла глаза. Когда Джесси их открыла, она поняла, что это вовсе не зал из «Зоны сумерек», а большая спальня их летнего коттеджа на глухом северном берегу озера Кашвакамак. А замерзла она, конечно, потому, что на ней были только тонкие трусики «бикини», а плечи и спина болели, потому что руки были прикованы наручниками к спинке кровати, да еще она сползла вниз, когда потеряла сознание. И никаких коридоров или холодных туманов. Только пес был настоящий, и он лаял так, что, казалось, сейчас его глотка не выдержит. Причем теперь он лаял совсем неподалеку. Если Джералд слышит его…
Мысль о Джералде заставила ее дернуться всем телом, и это движение тотчас отразилось молниями боли в затекших мышцах. И с первым, вязким ужасом Джесси осознала, что ее предплечья почти ничего не ощущают, а руки похожи на окаменевший окорок из морозилки.
«Как они будут болеть». – подумала она, и все происшедшее разом встало в памяти, особенно Джералд, падающий с кровати. Ее муж лежал на полу, мертвый или в обмороке, а она сама покоилась в постели, думая о том, как ужасно затекли ее плечи и руки. Насколько же эгоистичен человек…
«Если он мертв, туда ему и дорога, – сам виноват», – сообщил голос, который всегда был серьезен. Он попытался добавить еще пару банальных истин, но Джесси оборвала его. В своем полубессознательном состоянии она бродила по темным уголкам памяти и внезапно вспомнила, чей это был голос – саркастический, слегка в нос. Он принадлежал ее подружке по колледжу Рут Нери. Теперь, когда Джесси эго поняла, она нисколько не удивилась. Рут всегда охотно делилась опытом со своей соседкой по комнате, и ее советы часто вызывали изумление у девятнадцатилетней подружки из Фелмут-Форсайд. Рут была сорвиголовой, и Джесси нисколько не сомневалась, что та верила едва ли не всему, что сама изрекала, и совершила процентов сорок из того, о чем сообщала как о реальных фактах. А когда дело касалось секса, процент был, возможно, даже выше. Рут Нери была первой женщиной, знакомой Джесси, которая не брила ноги и подмышки: Рут посещала каждый спортивный матч и каждую студенческую постановку в расчете на какое-нибудь любовное приключение.
Она не вспоминала Рут уже многие годы, и теперь та выплыла из памяти, раздавая маленькие мудрые советы, как в юности. А почему бы и нет? Кто еще был столь деятелен и полон эмоций, как Рут Нери, которая прошла после Нью-Гэмпширского университета через три брака, две попытки самоубийства и четыре раза лечилась от алкоголизма? Старая подружка Рут, еще один яркий пример того, как их поколение катилось в зрелость.
– Господи, вот все, что нужно для ада, – произнесла Джесси, и собственный глухой, тихий голос испугал ее гораздо больше, чем омертвевшие руки и плечи.
Она попыталась подтянуться и занять полусидячее положение, как сделала это перед кошмарным падением Джералда. (Страшный звук раскалываемого страусиного яйца был во сне? Джесси надеялась, что это так.) Мысли о Рут внезапно сменились испугом, когда она поняла что почти не может пошевелиться.
Тонкие иглы боли снова пронзали мышцы; других ощущений не было. Кисти рук все так же висели в наручниках, неподвижные и бесчувственные. Тусклый туман беспамятства рассеивался по мере того, как отчаяние овладевало всем ее существом, и теперь сердце колотилось как бешеное. Живой образ из какой-то старой книги на секунду пролетел в ее сознании: кружок смеющихся людей, которые указывают пальцами на молодую женщину, чьи голова и руки в колодках. Она связана, как ведьма в детской сказке, а ее длинные волосы закрывают лицо, как капюшон пилигрима.
«Ее имя – бывшая Хорошая Жена Бюлингейм, и она наказана за то, что ударила мужа», – подумала Джесси. Но, может быть, это не она ударила, а та женщина, похожая на подругу по колледжу?
Можно ли сказать, что она его просто ударила? Или верно то, что сейчас с ней в спальне лежит мертвец? Как и то, что, лает там собака или не лает, но северный берег озера, Ноч-Бэй, – совершенно пустынное место? И если она станет звать на помощь, то ей ответит только гагара в лучшем случае? И больше здесь нет никого?..
Именно эта мысль и странные реминисценции «Ворона» Эдгара По принесли внезапное понимание, в какое ужасное положение она попала, и теперь уже слепой, жуткий страх навалился на нее. Секунд двадцать или больше – вообще, если бы ее спросили, сколько времени длился этот приступ ужаса, она ничего не могла бы сказать – она была полностью во власти отчаяния. Огонек здравого смысла едва мерцал в ее рассудке, но он был бессилен – лишь стены, как сторонние наблюдатели, окружали обезумевшую женщину, чья голова с перепутанными волосами металась из стороны в сторону по кровати, и отражали ее испуганные звериные крики.
Сильная, резкая боль в мышце левого плеча остановила приступ паники. Это была судорога. Со стоном Джесси уронила голову между подушек, прислоненных к спинке кровати. Сведенная мышца была холодная и твердая, как камень. И даже ощущение расходящейся от плеча к мышцам руки боли не очень обрадовало ее; она поняла, что нельзя опираться на спинку кровати: это делало боль в сведенной мышце еще более острой.
Попытавшись принять другое положение, Джесси приподняла бедра и сползла вниз. Локти освободились, и напряжение в плече стало спадать, а минутой позже судорога в дельтовидной мышце отпустила, и она издала глубокий стон облегчения.
Она заметила, что ветер стал сильнее. Это был уже не легкий бриз; теперь он свистел и завывал среди сосен между озером и домом. И на кухне (а кухня находилась теперь в том, другом мире, далеком от Джесси) эта проклятая дверь, которую они с Джералдом забыли смазать, стала снова ходить в провалившейся петле и скрипеть: раз – два – три – четыре… Ветер и дверь… Пес перестал лаять, во всяком случае, сейчас его не было слышно, и бензопила умолкла. Даже гагара, кажется, решила устроить обеденный перерыв.
