Сара Шепард - Милые обманщицы. Невероятные
Она еще не задумывалась о том, где же ей теперь жить.
– Возможно, поселюсь в «Старом Холлисе»? – проговорила Ария.
– В «Старом Холлисе» крысы. Почему бы тебе не переехать ко мне?
Ария яростно затрясла головой.
– Ты живешь с…
– С Мередит, – твердо закончил Байрон. – И я хочу, чтобы ты поближе ее узнала.
– Но… – запротестовала Ария.
Отец своим фирменным взглядом буддистского монаха положил конец ее возражениям. Ария хорошо знала этот взгляд – видела его, когда отец не позволил ей поехать в летний лагерь искусств в Беркширах[7] вместо дневного лагеря «Радость» при колледже Холлис, где ей суждено было четвертое лето подряд долгих два с половиной месяца мастерить бумажных кукол и бегать наперегонки с яйцом в ложке. В очередной раз Байрон наградил дочь таким взглядом, когда Ария выразила желание не возвращаться с семьей в Роузвуд, а окончить школу при Американской академии в Рейкьявике. Этот взгляд часто сопровождался афоризмом, услышанным Байроном от одного монаха, с которым он познакомился, когда работал над диссертацией в Японии: «Препятствие есть путь». И это означало: то, что не убивает Арию, делает ее сильнее.
Но, когда она представила, что ей придется жить в одном доме с Мередит, на ум пришла более подходящая фраза: некоторые лекарства страшнее, чем болезнь[8].
2. Абракадабра. Теперь мы снова любим друг друга
Эли зло смотрела на Спенсер Хастингс. Та стояла напротив нее на тропинке, тянувшейся от амбара Хастингсов к лесу.
– Ты все стараешься украсть у меня, все, – прошипела Эли. – Но этого не получишь.
Воздух полнился вечерней прохладой, и Спенсер поежилась.
– Что не получу?
– А то не знаешь?! – бросила Эли. – Читала ведь в моем дневнике. – Резким движением она перекинула через плечо белокурые с медовым оттенком волосы. – Думаешь, ты особенная? Да ты жалкое ничтожество, делаешь вид, будто не знаешь, что Йен со мной. Все ты знаешь, Спенс. Только потому он тебе и понравился, да? Потому что я с ним? Потому что твоя сестра с ним?
В глазах Спенсер отразился испуг. Ночной воздух приобрел какой-то резкий, прошибающий запах. Эли выпятила нижнюю губу.
– Боже, Спенс. Неужели ты и впрямь думала, что нравишься ему?
Внезапно Спенсер закипела гневом, руки сами собой резко двинулись вперед, толкнув Эли в грудь. Та покачнулась, оступилась на скользких камнях. Только теперь это была не Эли, а Ханна Марин. Тело Ханны взлетело в воздух и с громким шлепком упало на землю. Она ждала, что из раскрывшейся сумочки Ханны, будто из разбитой пиньяты[9], вывалятся ее косметика и смартфон «Блэкберри», а вместо этого увидела, как из Ханны градом посыпались на бетон ее внутренности.
Спенсер, с взмокшими от пота волосами, резко села в постели. Было воскресное утро, и она лежала на своей кровати все еще в черном атласном платье и неудобных трусиках-тонг – в той самой одежде, в которой намеревалась накануне вечером пойти на день рождения Моны Вондервол. На стол косо падал мягкий золотистый свет; в ветвях огромного дуба под окном невинно щебетали скворцы. Она почти всю ночь глаз не сомкнула, ждала, когда кто-нибудь позвонит с новостями о Ханне. Никто не позвонил. Спенсер не знала, хорошо это… или плохо.
Ханна. Она позвонила Спенсер накануне, поздно вечером, как раз после того, как к Спенсер вернулись воспоминания о том, как она толкнула Эли в лесу в ночь ее исчезновения. Ханна сказала Спенсер, что узнала нечто важное и что они должны встретиться на качелях в школьном дворе. Спенсер подъехала к парковке как раз в тот момент, когда тело Ханны взлетело в воздух. Она вильнула к обочине, остановила машину и бегом бросилась в лес, потрясенная тем, что предстало ее взору.
– Звоните в «скорую»! – пронзительно кричала Ария. Эмили рыдала от страха. Ханна лежала неподвижно. Спенсер в жизни не видела ничего более ужасного.
А спустя несколько секунд пикнул ее «Сайдкик»: пришло сообщение от «Э». Все еще прячась за деревьями, Спенсер увидела, что Эмили с Арией тоже вытащили мобильники, и у нее свело живот: она поняла, что подруги, вероятно, получили такое же бросающее в дрожь послание: «Она слишком много знала». Значит, «Э» догадался о том, что выяснила Ханна, – должно быть, нечто такое, что «Э» пытался скрыть, – и задавил ее, чтобы навсегда заткнуть ей рот? Наверное, так и есть, заключила Спенсер. Но ей с трудом верилось, что это случилось на самом деле. Такая жестокость просто в голове не укладывалась.
Но разве сама Спенсер не жестока? Всего за несколько часов до несчастья с Ханной она столкнула с лестницы свою сестру Мелиссу. И Спенсер наконец-то вспомнила, что произошло в ту ночь, когда пропала Эли, воскресила те забывшиеся десять минут, которые она так долго запихивала в дальний уголок сознания. Она толкнула Эли на землю – может быть, настолько сильно, что ненароком убила ее. Спенсер не знала, что произошло потом, а вот «Э», по-видимому, знал. Не далее как пару дней назад «Э» прислал Спенсер сообщение, в котором намекал, что убийца Эли прямо у нее перед носом. Эсэмэска пришла в тот момент, когда Спенсер смотрела в зеркало… на себя.
Спенсер не побежала на парковку к подругам. Она села в машину и умчалась домой, ею владела отчаянная потребность все обдумать. Могла ли она убить Эли? Способна ли она на убийство? Но, проведя в размышлениях бессонную ночь, она так и не смогла приравнять свои действия в отношении Мелиссы и Эли с тем, что «Э» сотворил с Ханной. Да, Спенсер бывала вспыльчива, да, ее легко разозлить, но в глубине души она сомневалась, что способна убить человека.
Почему тогда «Э» уверен, что именно Спенсер – преступница? Возможно ли, что «Э» ошибается… или лжет? Но ведь «Э» знал о том, что в седьмом классе Спенсер целовалась с Йеном Томасом; знал о ее тайном романе с Реном, парнем Мелиссы, который учился в университете, знал, что из-за них пятерых ослепла Дженна Кавано – и это все были достоверные факты. У «Э» на них имеется столько компромата, что ему и не нужно что-то выдумывать.
Внезапно, пока Спенсер отирала с лица пот, на нее снизошло озарение, и ее душа ушла в пятки. Есть одна очень веская причина, сообразила она, которая могла бы вынудить «Э» солгать, выдвинув предположение, что это Спенсер убила Эли. Возможно, у «Э» тоже есть секреты. Возможно, «Э» нужен козел отпущения.
– Спенсер? – донесся до нее голос мамы. – Спустись, пожалуйста, ко мне.
Спенсер соскочила с кровати, мельком глянула на себя в зеркальце. Глаза красные, опухшие, губы потрескались, в волосах застряли листья, нападавшие ей на голову минувшим вечером, пока она пряталась среди деревьев. Нет, сейчас она не готова к общению с родными.
На нижнем этаже пахло никарагуанским кофе, свежей выпечкой и свежесрезанными каллами, которые их домработница Кэндис приносила каждое утро. Отец, в черных велошортах из спандекса и трикотажной велорубашке с эмблемой «Почта США», стоял у кухонной стойки с гранитной столешницей. Может, это и хороший знак, рассудила Спенсер. Значит, родители не очень на нее сердятся, если отец, как всегда, в пять часов утра ездил на свою традиционную велопрогулку.
На столе лежал воскресный номер «Филадельфия сентинел». Наверное, в газете сообщение о наезде на Ханну, решила поначалу Спенсер. Но потом она увидела, что с первой полосы на нее смотрит ее собственное лицо. Она в элегантном черном костюме самодовольно улыбается в объектив. Заголовок гласил: «Дорогу, Трамп! Номинантка конкурса «Золотая Орхидея» на лучший реферат Спенсер Хастингс идет!»
Спенсер замутило. Она совсем забыла. А газета эта уже лежит на крыльце каждого дома.
Из кладовой кто-то вышел. Спенсер в страхе отступила на шаг. Это была Мелисса. Сверля сестру сердитым взглядом, она сжимала в руках коробку «Рейзин брэн»[10], да так крепко, что Спенсер казалось, она вот-вот ее раздавит. На левой щеке Мелиссы красовалась небольшая царапина, на правой брови – лейкопластырь, левое запястье все еще обвивал желтый больничный браслет, на правое была наложена розовая гипсовая повязка – память о вчерашней ссоре со Спенсер.
Раздираемая чувством вины, Спенсер опустила глаза. Вчера «Э» прислал Мелиссе первые несколько предложений ее старой письменной работы по экономике, той самой, что Спенсер скачала с компьютера Мелиссы и выдала за собственный реферат. Тот самый, который преподаватель экономики, мистер Макадам, выдвинул на соискание премии «Золотая Орхидея» – престижнейшей школьной награды в стране. Мелисса сразу догадалась о проделках сестры и, хотя та извинилась перед ней, наговорила ей массу гадостей – таких, которых, по мнению Спенсер, она не заслуживала. Ссора кончилась тем, что Спенсер, разгневанная словами Мелиссы, случайно столкнула ее с лестницы.
– Итак, девочки. – Миссис Хастингс поставила на стол чашку кофе и жестом велела Мелиссе сесть. – Мы с вашим отцом приняли ряд важных решений.
