Даниэль Труссони - Ангелополис
– Не сомневаюсь в том, что ты особо и не старалась просветить ее, – проговорил Верлен.
Бросив на него быстрый взгляд, Эванджелина решила проигнорировать реплику ангелолога и продолжила:
– Словом, я была удивлена, когда в прошлом месяце Ксения объявила, что должна кое о чем поговорить со мной. Мы поднялись наверх, в комнату мужчины, все еще полную его вещей, словно он недавно выехал из нее. Она показала то самое яйцо, какое сейчас находится в твоих руках, и сказала, что, к собственному удивлению, нашла его среди вещей Владимира.
– Оно совершенно не в его стиле, – заметил Верлен.
Владимир был аскет. Его кафе в Малой Италии маскировало крайне строгую жизнь.
– Наверно, он приберегал яйцо для кого-то другого, – проговорила Эванджелина. – Это был единственный предмет подобного рода среди вещей Иванова. Ксения обнаружила его завернутым в полотно в одном из чемоданов. Она думала, что он привез его в Нью-Йорк из Парижа в восьмидесятых годах. Ксения не знала, что с ним делать, и потому просто хранила у себя. Однако несколько месяцев назад отнесла его к аукционисту для оценки, и вскоре после этого в доме стали твориться странные вещи. Ее начали преследовать нефилимы. Они обыскали комнаты и кафе. Рассказывая мне о яйце, Ксения трепетала от ужаса. Однажды ночью в квартиру вломились двое гибборимов и попытались украсть яйцо. Одного я убила, другой сбежал. После этого я поняла, что придется рассказать Ксении всю правду. Я поведала обо всем – о наших отцах, нефилимах, даже о моей собственной ситуации, – и оказалось, что она знает о работе Владимира больше, чем я предполагала сначала. Наконец дама согласилась закрыть свое дело и исчезнуть из вида. Вот почему я здесь. Необходимо найти кого-нибудь, кто поможет объяснить, что означает этот предмет.
– A Ксения?
– Если б я не вмешалась, Ксения была бы уже мертва.
– Это не она погибла возле Эйфелевой башни?
– Нет. – Эванджелина с серьезным выражением на лице покачала головой. – Какая-то случайно подвернувшаяся мне нефилимка, чуть похожая на меня. Я снабдила ее собственными документами и заставила имима поверить в то, что это я.
Верлен задумался, понимая теперь, насколько далеко зашла его возлюбленная, пытаясь сохранить собственную жизнь.
– Итак, они считают тебя мертвой, – продолжил он, и ангелица вздохнула с видимым облегчением.
– Надеюсь, – проговорила она. – Как и на то, что получу достаточно времени, чтобы спрятаться.
Охотник взглянул на шею собеседницы, где поблескивала яркая золотая цепочка. На ней была все та же самая подвеска, что и в первый день их знакомства. Согласно легенде, известный ангелолог доктор Рафаэль Валко изготовил три амулета из редкого драгоценного металла – валкина. Одну из подвесок носил он сам, вторую дал своей дочери Анджеле, третья досталась его жене Габриэлле. Эванджелина унаследовала амулет Анджелы после смерти матери; Верлен носил подвеску Габриэллы, которую получил после ее смерти. Запустив руку за ворот, он извлек драгоценность и показал ангелице.
Та помедлила, разглядывая его.
– Значит, я была права, – проговорила она, касаясь зажатого в его ладони яйца. Беглое прикосновение пальца к его ладони произвело такой шок, что Верлен едва не выронил артефакт. – Ты предназначен для владения им. И Габриэлла хотела бы этого. Храни его.
Она сомкнула пальцы вокруг его ладони, как бы охватывая яйцо.
– Нефилимам нужна эта вещь, – заметил Верлен. – Но что она собой представляет?
– Не знаю, – проговорила Эванджелина, глянув ему в глаза. – Поэтому ты и нужен мне.
– Я? – удивился Верлен, не зная, чем может помочь.
– Разве ты не ангелолог, а? – спросила она вызывающим тоном. – Если кто-то и в состоянии помочь мне, так только ты.
– Но почему не обратиться к другим?
Эванджелина отступила от него, и воздух вокруг нее заколыхался, словно от ее одежды исходило тепло. Гладкая поверхность воздуха прогнулась под воздействием электричества. Ее человеческий облик растворился в флуктуации искривленного пространства; плоть трепетала и колыхалась, словно состояла всего лишь из цветного дыма. Вспышка света охватила ангелицу, когда крылья ее развернулись.
Верлен заморгал, надолго запоминая истинную суть Эванджелины: изображающая женщину поверхностная иллюзия и лежащая в ее основе реальность крылатого создания. Образы человека и ангела были подобны двум голограммам, которые с поворотом света сливались воедино. Она расправила крылья, сперва одно, а потом другое, разворачивая их, пока те не коснулись стенок проезда. Крылья показались ему огромными и светящимися, слои пурпурных перьев пронизывали серебряные жилки – и тем не менее они были прозрачными и эфемерными, такими легкими, что он мог видеть за ними кирпичную стену. Мужчина видел, как они трепещут от прилива энергии. Следуя неторопливому ритму дыхания, они касались ее плеч, заставляли колыхаться волосы.
Он прислонился к стене, чтобы не упасть. Столько лет Верлен пытался представить себе крылья Эванджелины, вообразить их… Когда десять лет назад он впервые увидел их, то смотрел издалека, неопытным взглядом человека, не способного различить разновидности ангелов. Ныне же он мог дать определение всем тонким, характерным для нее различиям, столь же мелким, как вкрапления в кварце; мог видеть игру радуг на теле ангелицы, странное цветное сияние, исходившее от ее волос. Он обошел небесное создание, внимательно изучая, словно крылатую скульптуру в Лувре, пытаясь понять: что значит жить вне времени. Эванджелина не будет стареть подобно людям, смерть не грозит ей много сотен лет. Когда Верлен сделается стариком, она останется в точности такой, какой он видел ее сейчас – юной и очаровательной, похожей на вырезанную из мрамора фигурку. Он умрет, и дама будет вспоминать о нем как о существе кратковременном и незначительном. В тот момент охотник понял, что она куда удивительнее, чем казалось. Верлен едва дышал. Дама была чудом, дивом, явившимся ему.
– Теперь понимаешь, почему я не могу прийти к ним? – прошептала она.
– Подойди сюда, – проговорил ангелолог, и, к его удивлению, дама приблизилась.
Мужчина ощутил дуновение, исходящее от крыльев. Приятное благоухание. Он тронул ее запястье, чтобы прощупать пульс; оно было холодным, как лед. Ангелологу вдруг захотелось приложиться губами к коже любимой. Однако вместо этого он приложил палец к вене. Пульс оказался редким и мелким, почти несуществующим.
– Цвет твоей крови?
– Голубой.
– Зрение?
– Лучше идеального.
– Температура тела?
– На десять градусов ниже человеческой.
– Странно, – сказал Верлен, – ты обладаешь свойствами человека и нефилима. Твое сердце бьется чрезвычайно редко – меньше двух раз в минуту, много реже, чем положено простому нефилиму.
Он стиснул ее руку.
– Ты практически замерзаешь, однако румяна. И не менее похожа на человека, чем я сам.
Эванджелина вздохнула, как бы стараясь взять себя в руки.
– И многих ли подобных мне ты убил?
– Я никогда не встречал существа, подобного тебе.
– Судя по тому, как ты говоришь это, – произнесла она, выдержав его взгляд, – ты понимаешь, кем я стала.
– Все, что я делал, вся моя охота служила тому, чтобы понять тебя.
– Тогда скажи мне, – попросила ангелица дрогнувшим голосом. – Кто я?
Верлен посмотрел на нее, ощущая, что обычная осторожность уступает силе одолевавшего его чувства. И наконец проговорил:
– Судя по твоим крыльям – цвету, размеру и силе, – ты из высших ангелов, принадлежишь к роду Григори, потомка великого Семьязы, и являешься внучкой Персиваля, правнучкой Снейи. Но ты одновременно и человек. Вот в чем заключается невероятное чудо.
Отступив в сторону, он еще раз оглядел крылья Эванджелины, прикоснулся к гусиной коже под перьями и проговорил:
– Я всегда мечтал выяснить одну вещь. Что ты чувствуешь, когда летишь?
– Едва ли сумею объяснить, – ответила она. – Испытываю ощущение невесомости, легкости, плавучести; такое чувство, будто могу раствориться в воздушном потоке. Когда я была человеком, то не могла представить, что можно ступить в пустоту, провалиться в нее и вдруг взмыть на ветер. Иногда мне кажется, что я принадлежу не столько земле, сколько небу, что мне следует заново учиться ходить, чтобы не потерять связи с землей. Я любила летать над Атлантическим океаном. Там меня никто не мог заметить, и я могла, не ощущая усталости, покрывать многие и многие мили. Иногда я летала до рассвета. Мне приходилось заставлять себя возвращаться.
– Твоя суть требует полета, – заметил Верлен. – А прочие свойства нефилима? Ты уверена, что обладаешь ими?
Выражение на ее лице переменилось, и охотник сразу понял, что она сомневается в своих способностях.
