Дин Кунц - Черные реки сердца
Справа от ванной в небольшой спальне практически не было мебели. Встроенный шкаф тоже пустовал.
Вторая спальня — слева от ванной — была чуть побольше, чем первая, и он понял, что Валери спала здесь. На полу лежал надувной матрац. Сверху простыни, шерстяное одеяло и подушка. Встроенный шкаф с двойными дверцами открыт, на неокрашенной деревянной палке болтались металлические плечики.
Хотя во всех остальных помещениях не было и намека на какие-нибудь безделушки или украшения, здесь на стене в центре висела какая-то картинка.
Спенсер подошел поближе и осветил ее фонариком. Это была цветная увеличенная фотография таракана, напоминавшая страницу из книги по энтомологии, поскольку надпись под картинкой была сделана в сухом академическом тоне. На этом крупном снимке таракан достигал сантиметров пятнадцати в длину. Фотография держалась на одном гвоздике, который проколол картинку посредине, пронзив спинку насекомого. На полу под картинкой лежал молоток, которым, видимо, гвоздь забили в стену.
Эта фотография не могла служить украшением. Невозможно представить, чтобы кто-либо повесил у себя на стене фотографию таракана с целью украсить спальню. Да и тот факт, что был использован гвоздь, а не кнопки или клейкая лента, или хотя бы булавки, свидетельствовал о том, что человек, приколотивший картинку, был сильно рассержен.
Совершенно очевидно, таракан имел какое-то символическое значение.
Спенсеру пришла в голову тревожная мысль, не сделала ли все это сама Валери. Но нет, вряд ли. Женщина, с которой он беседовал прошлым вечером в «Красной двери», показалась ему очень мягкой, нежной, не способной на дикую ярость.
Но если это не Валери, то кто?
Он еще раз осветил таракана фонариком. Его панцирь блестел на глянцевой бумаге, как мокрый. При неровном свете фонарика казалось, что тонкие ноги и усики насекомого слегка шевелятся.
Иногда маньяки-убийцы оставляют на месте своих преступлений что-то вроде визитных карточек. Насколько Спенсер знал, они используют что угодно — от игральной карты до какого-нибудь сатанинского символа, вырезанного на теле жертвы, или слова, или стихотворной строчки, написанной кровью на стене. Эта прибитая гвоздем картинка была похожа на такую визитную карточку, правда, она была еще более необычной, чем то, о чем ему доводилось читать или слышать за свою жизнь.
Он почувствовал приступ тошноты. В доме он не обнаружил никаких следов насилия, но еще предстояло заглянуть в примыкающий к дому гараж. Возможно, он найдет Валери на холодном цементном полу в таком же точно виде, как представлял мысленно, — лицо чуть повернуто, глаза широко раскрыты, на лице следы крови.
Он понимал, что делает поспешные выводы. В последние годы рядовые американцы все время живут в постоянном страхе перед бессмысленной и необъяснимой жестокостью, но Спенсер острее многих воспринимал темные стороны современной жизни. Ему пришлось пережить боль и страх, которые оставили свой след, и теперь он повсюду ожидал встретить насилие — это было так же неизбежно, как чередование восхода и заката.
Он отвернулся от таракана, размышляя, хватит ли у него духу осмотреть гараж, но тут окно спальни резко распахнулось и между занавесками пролетел небольшой черный предмет. С первого взгляда ему показалось, что это фаната.
Инстинктивно он выключил фонарик, еще когда осколки стекла падали на пол. Граната в темноте глухо шмякнулась о ковер.
Спенсер не успел и пошевелиться, как раздался взрыв. Не было ни света, ни грохота, лишь пронзительный звук и картечь, вонзающаяся во все тело — от ног до лба. Он закричал, упал. Он корчился и извивался. Боль была всюду — в руках, ногах, лице. Тело было немного защищено курткой. Но руки! О Боже — руки! Он пошевелил пылающими пальцами. Дикая боль. Сколько же пальцев ему оторвало? Сколько костей раздробило? Боже, Боже! Руки его свело от боли, но одновременно ему казалось, что пальцы онемели, поэтому он никак не мог понять, какие повреждения получил.
Но хуже всего была дикая боль во лбу, на щеках, в левом углу рта. Адская боль. Пытаясь успокоить ее, он закрыл лицо руками. Он боялся дотронуться до лица, боялся нащупать что-либо ужасающее, но его руки так сильно болели и дергались, что он так и не понял, что с лицом.
Сколько же еще шрамов появится у него — сколько еще этих бледных или уродливо-красных полос обезобразят его лицо от лба до подбородка?
Скорее выбраться отсюда, попросить о помощи.
Еле ворочаясь, он, как раненый краб, пополз в темноте. Он плохо соображал, где находится, и был сильно испуган, но все же двигался в нужном направлении, перемещаясь по полу, усыпанному чем-то, похожим на мелкие камешки, в сторону двери. Наконец ему удалось встать.
Он решил, что стал жертвой каких-то бандитских разборок из-за территории. Преступность в Лос-Анджелесе в девяностых ничуть не уступала тому, что было в Чикаго во времена «сухого закона». Современные молодежные банды более жестоки и лучше вооружены, чем мафия, а кроме того, они накачаны наркотиками и в своих расистских выступлениях проявляют чудовищную жестокость.
С трудом дыша и нащупывая дорогу разрывающимися от боли руками, он выбрался в коридорчик. Он почувствовал резкую боль в ногах и чуть не потерял равновесие. Ему было трудно держаться на ногах — как будто он стоял во вращающемся бочонке в Луна-парке.
Послышался треск разбивающихся окон в других комнатах и несколько последовавших за этим приглушенных взрывов. Однако в коридоре не было окон, так что на этот раз он не пострадал.
Несмотря на растерянность и страх, Спенсер вдруг понял, что не чувствует запаха крови. И вкуса ее тоже не чувствует. Другими словами, никакого кровотечения у него нет.
Вдруг он понял, что произошло. Никакая это не бандитская разборка. Картечь не нанесла ему серьезных ран, значит, это не настоящая картечь. Это твердые резиновые пули. И граната тоже не настоящая, а с пластиковыми пулями. Такие гранаты имеются только в распоряжении служб безопасности. Он сам пользовался ими. Очевидно, несколько секунд назад какая-нибудь группа захвата пыталась совершить налет на этот дом и использовала эти гранаты, чтобы вывести из строя находящихся в доме.
Несомненно, мебельный фургон являлся прикрытием для нападавших. И ему не померещилось, когда он заметил там какое-то движение.
Ему следовало бы успокоиться. Этот налет был делом рук местной полиции, отдела по борьбе с наркотиками, ФБР или еще какой-либо службы безопасности. Очевидно, он оказался в центре одной из их операций. Он знал, что надо делать в таких случаях. Если он ляжет на пол лицом вниз, положив руки на голову и растопырив пальцы, чтобы было видно, что в них ничего нет, в него не будут стрелять. Они наденут на него наручники, станут его допрашивать, но не убьют и не покалечат.
Правда, дело в том, что он не имел права здесь находиться. Он нарушил право собственности. Они могут принять его за грабителя. Все его объяснения относительно того, почему он здесь оказался, покажутся им, в лучшем случае, неправдоподобными. Черт побери, они решат, что это полная чушь. Он и сам не мог понять — почему его так зацепила эта Валери, почему он хотел узнать о ней, почему у него хватило нахальства и глупости войти в этот дом.
Он не лег на пол. На ватных ногах он заковылял по темному коридору, придерживаясь рукой за стенку.
Эта женщина была вовлечена в какую-то незаконную деятельность, и сначала полицейские — или кто они там — решат, что он тоже связан с нею. Его задержат, будут допрашивать, возможно, даже накажут за помощь и содействие Валери в том, в чем ее обвиняют.
Они узнают, кто он такой.
Репортеры разнюхают все о его прошлом. Его физиономия появится в журналах и на экранах телевизоров. Он прожил немало лет в спасительной безвестности, никто не знал его нового имени, его внешность сильно изменилась со временем, и его невозможно было узнать. Но теперь этому придет конец. Он опять окажется в центре внимания, под лучами прожекторов, вокруг него вечно будут крутиться репортеры, каждый раз, появляясь на публике, он будет слышать шепоток за своей спиной.
Нет. Это невыносимо. Он больше этого не выдержит. Уж лучше умереть.
Эти люди скорее всего полицейские какого-нибудь из подразделений, а он невиновен ни в каком серьезном преступлении, но в данный момент они против него. Даже не желая того, они могут сломать ему жизнь, просто сообщив о нем прессе.
Опять раздался звон стекла — еще два взрыва.
Люди из группы захвата обычно ни перед чем не останавливаются, если полагают, что имеют дело с наркоманами, одуревшими от какой-нибудь травки или еще кое-чего похуже.
Спенсер добрался до середины коридорчика и теперь стоял между двумя дверьми. За правой дверью серел полумрак — это столовая. Значит, слева — ванная.
