Сэм Хайес - Моя чужая дочь
Роберт ссыпал сдачу в карман и с букетиком под мышкой понес бокалы к кабинке.
– Для нашей умницы! – Он вручил цветы сияющей падчерице. – Ну, за Руби и ее будущее!
Громогласный тост вынудил не одну голову в баре повернуться. Роберт протянул Руби фруктовый коктейль, звонко чокнулся с ней и поднял бокал, салютуя Эрин. Жест пропал впустую: Эрин в два глотка осушила свой бокал и поднялась. Буркнув «прошу прощения», она выскользнула из кабинки.
Роберт проводил жену взглядом. Она заказала еще «Блэк Джек», двойную порцию, и выпила с такой легкостью, словно это был едва теплый кофе. Пальцы ее то и дело нервно ерошили песочные волосы, а носок туфли мелко-мелко постукивал по металлической барной подножке.
Поведение жены озадачивало, но Роберт не желал, чтобы странный настрой Эрин притушил радость Руби. Протянув руку через стол, он перебирал тонкие пальцы девочки, слушал ее восторженный щебет о Грейвуд-колледже и гадал, что могло до такой степени взвинтить Эрин. Она собралась опрокинуть очередную порцию, и Роберт, знаком попросив дочь обождать, подошел к стойке, обнял жену за талию зашептал ей в самое ухо. Коктейль Эрин тем не менее в один присест проглотила и лишь затем повернула голову к мужу.
– Херня, – любезно отозвалась она, проспиртованно дохнув на Роберта. Остановила на нем жесткий взгляд. – Все – херня! Иногда… редко, но все ж таки иногда мне хочется раздолбать эту гребаную стену из кирпичей. – Эрин вырвалась из объятий мужа и на весь бар крикнула: – Руби, уходим!
Роберт успел подхватить ее под руку, вывел на улицу и не отпускал, пока они пытались поймать такси, что в час пик оказалось непросто. В конце концов повезло Руби, и все трое уселись в машину. Руби забралась последней – сжимая цветы, без единого слова, неотрывно глядя то ли на мать, то ли куда-то сквозь нее. Куда-то вдаль. Туда, где она предпочла бы оказаться прямо сейчас.
Глава III
Снег. До Рождества всего четыре дня. Может быть, я ношу Иисуса? Назову его Ноэлем. Я повернулась на бок – уж очень неприятно, когда ребенок давит на аорту. Кое-что из школьной биологии я помню. Аорта. Главная артерия, по которой от сердца в организм поступает кровь. А тему про самые важные явления жизни я, наверное, пропустила. Понятия не имею, если я это делаю, то, значит, мне хорошо дается размножение? Или я делаю это просто потому, что я плохая? Опять зашевелился. Задрав свитер, я разглядываю натянутую как на барабане, почти прозрачную кожу живота, которая то рябит, то вспучивается. Это малыш пинается. Я его обожаю.
Снег залепил окно. Темно снаружи. Теперь я стою: локти на подоконнике, нос прижат к стеклу, глаза ходят по кругу, провожая здоровенные снежные чипсы, опускающиеся на землю. Смотрю на них как загипнотизированная. Ребенка, видно, мутит – я слишком резко поднялась, – и он лягается пяткой. Больно.
Тук-тук в дверь. Два раза. Подожду полминутки, чтобы она точно ушла. Или он. Ага, он – сегодня ж пятница, а вечером по пятницам у нее бридж, так что ее нет. Открываю. За дверью на паласе – поднос. Опять котлета. Еще пюре и морковка. И соус набрызган, будто блюдо из-под мяса напоследок потрясли над моей едой.
– Наш ужин, Ноэль. – Я нарочно сказала вслух – имя на вкус попробовала.
Заношу поднос в комнату, мы садимся на кровать и кормимся. Задачка мудреная: на коленках-то поднос не умещается, пришлось на кровать поставить и тащить вилку ко рту. Хоть бы свитер не заляпать. Ну вот, заляпала. Соус – плюх прямо на Ноэля. Я вытерла, но пинок все равно получила.
В комнате я сижу три месяца. Ну почти три. Они сюда телевизор принесли, такие добрые. И книжек у меня много. Раз в неделю, чаще в пятницу, мать приходит с цветами и выпускает погулять в саду – если повезет и если я хорошо себя веду. Мать с отцом без понятия, что, когда их дома нет, я крадусь вниз и тибрю что-нибудь вкусненькое. На прошлой неделе стырила целую упаковку «Милк Трей» и всю слопала – одним глазом шоколадки пожирала, а другим за дверью следила, как бы не застукали.
Открыть окно, вывалиться в сад и удрать? Можно, конечно, да только наверняка ведь Ноэля ушибу. И вообще – бежать-то мне некуда.
Еще две недели, и у меня будет ребенок. А что потом? После рождения Ноэля будущего у меня словно и нет вовсе. Словно мою жизнь дальше еще не написали. Какие они, новорожденные дети? Откуда мне знать – я их никогда в руках не держала. Мать книжку принесла про то, как рожать, и жалкую кучку детских одежек из лавки для нищих. Шмотки допотопные, воняют плесенью и чуточку рвотой.
В книжке говорится, что очень важно правильно дышать, так что я иногда тренируюсь. Целая глава написана про всякие лекарства от боли, но мне-то ничего такого не светит, спасибо, если аспирин дадут. Рожать придется дома. Мать будет доставать меня – лепить мокрое полотенце на лоб, а отец протрет подошвы, выхаживая по площадке за моей дверью, но сюда носа не сунет: упаси боже увидеть голую дочь, орущую благим матом и с ногами врозь. Как будто я хочу реветь белугой и ноги раскидывать. Но выбора-то у меня нет, верно?
Поднос я возвращаю за дверь и раскладываю подушки на кровати так, чтобы лечь поудобнее. Включаю телевизор, а Ноэль вдруг давай лягаться, вроде надумал прямо сейчас из меня выпрыгнуть.
– Что, зайка? Котлета паршивая?
Я как следует растираю живот. Ноэлю массаж понравился, и он притих. Мама из меня классная выйдет, хоть мне всего пятнадцать.
Глава IV
Роберт упал на обитый пестрым ситцем диван, устало откинул голову на мягкую подушку и прикрыл ладонью глаза. Он успел сдержать стон, но воспоминание явилось незваным гостем.
– Я абсолютно уверена лишь в двух вещах, Роберт. В твоей паранойе и собственной непроходимой глупости. – Дженна споткнулась, кружа по комнате на подкашивающихся ногах, но ключи от машины все же нашла и хлопнула дверью.
Миг спустя ее авто с ревом умчалось в ночь.
Сейчас, в плену воспоминаний, Роберт издал страдальческий рык, исторгнув его из самых глубин души и сопроводив потоком ругательств в адрес жены. К счастью, ни рев его, ни брань, ни жена не имели ничего общего с явью.
– Это шутка? Ты водишь меня за нос, точно? – Роберт был поражен своим ровным тоном. Умение сохранять спокойствие – привилегия его профессии. Прежде чем снова откинуть голову на спинку дивана, он долго, недоверчиво вглядывался в лицо Эрин. Она определенно не шутила.
– Это форменное бегство от проблем. А мы не должны учить Руби такому. – Эрин судорожно сглотнула.
Роберт встал и медленно выпрямился во весь свой немаленький рост. Он все еще был в расстегнутом халате поверх одних лишь трусов-боксёров. Волосы – очень темные и густые, обычно уложенные так, чтобы никто не заподозрил руку стилиста, – спереди торчали хохолком, а сзади накрывали воротник халата.
Он с силой тер лицо ладонями, безжалостно растягивая кожу вокруг глаз, массируя виски. Последние несколько дней нормально выспаться не удавалось – в основном из-за дела Боуменов. Не так-то просто отобрать двоих малышей у матери – сердце разрывается.
– Девочка завтра собралась в колледж! Дьявольщина! Что ты себе думаешь, Эрин?!
Роберт опустил взгляд на светловолосую голову жены. Одна его половина с наслаждением прошлась бы пальцами по золотистым прядям, зато другая с не меньшим наслаждением закрыла на замок эту упертую женщину в чулане вплоть до выпускного бала Руби в Грейвуд-колледже.
– Черт побери, я уже оплатил остаток семестра, и форму ребенку купили! – Роберт описывал петли вокруг кресла Эрин, и зловещая размеренность его поступи наводила страх сильнее любых слов.
Жена огорошила его своим заявлением в шесть утра. Роберт даже решил, что видит сон, когда теплые губы Эрин прошлись по его щеке и выдохнули в ухо слова, которые убьют их дочь. Если она их услышит.
– Руби не будет учиться в Грейвуде, – прошептала тогда Эрин. – Я запрещаю.
Дурной сон, только и всего. Роберт блаженно зарылся в подушку, однако двумя часами позже те же слова явственно зазвучали у него в голове. И он точно знал, что слышит их наяву. Глаза его были открыты. Эрин придвинулась к нему, футболка, в которой она спала, поползла вверх, оголяя бедра.
– Я не позволю ей спасаться от проблем бегством.
– Ну, выбор-то у нас невелик. Собственно, иного я просто не вижу. – Роберт лениво потянулся. Еще полусонный, он все же был уверен, что запросто переубедит жену.
– Одним словом, все решено. Руби я сообщу позже. – И Эрин отвернулась, лишив Роберта шанса прочитать ее взгляд под приспущенными тяжелыми веками.
Уговоры Роберта оказались напрасны – как и требование назвать веские причины подобной смены курса. Нельзя бежать от проблем, твердила Эрин, и кроме этого шаткого морального резона Роберт ничего не добился.
Вскоре после их знакомства полгода назад Роберт понял, что Руби в школе очень плохо. Девочка по-настоящему страдала. Началось все, как это бывает, невинно, однако недобрые клички, издевки, подножки быстро сменились звонками с угрозами и воровством вещей Руби. Жалобы директрисе пользы не приносили – администрация школы списывала все на чрезмерную обидчивость Руби, к которой из-за очевидного музыкального таланта прочно приклеился ярлык ребенка со странностями. Если же с обидчиками и начинали разбираться, то расследование быстренько сворачивалось, поскольку называть конкретные имена Руби упорно не желала.
