Джон Тренейл - Свиток благоволения
– Я просто не могла оставить тебя на милость этой банды маньяков.
Он смотрел на нее не моргая. Диана знала, что он ждет правдивого ответа. Это еще больше раздражало ее. Но вместо того чтобы атаковать, она стала защищаться.
– Я хотела сказать… и без того скверно, что там у них остался этот водитель…
После долгого молчания он спокойно спросил:
– И это все?
Диана вертела в руках бутылку с водой. Наконец она со злостью швырнула ее в угол.
– Ты начал нравиться мне.
Чан Пин кивнул, удовлетворенный ответом.
– Ты хочешь знать, кто я такой и почему я здесь оказался? – Он помолчал. – Это неприятно.
– Давай дальше.
– Ты не могла бы сначала развязать меня?
– Нет.
– Или хотя бы посадить меня прямо. Я не могу разговаривать лежа.
– А мне так нравится.
Чан Пин вздохнул.
– Многое из того, что я тебе рассказывал, правда. Мои родители… Моя мать никогда не будет прежней. Она была такая блистательная, такая преданная. Теперь она сумасшедшая.
Диана подобрала бутыль с водой и отхлебнула из нее.
– Я хотел подняться над этим. Я хотел сделать так, чтобы мне ничто не угрожало, если плохие времена вернутся. Вот почему я стал образцовым студентом. Я хотел вступить в партию. Я был идеологически подкован. Поэтому, когда они завербовали меня в университете…
– Ты уже во второй раз говоришь «они». Кто такие эти «они»?
Он изучал ее, глядя снизу вверх, прищурившись, словно решал, можно ей довериться или нет.
– Ты когда-нибудь слышала о таком подразделении «Маджонг»?
Диана опять поднесла бутыль к губам. При этих словах она вздрогнула и вода пролилась ей на грудь.
– Я слышала о них.
– Тогда ты знаешь, чем они занимаются?
– Они шпионы. Центральное управление разведки.
– Да, Седьмой отдел.
– И что они сделают с тобой, когда узнают, что ты предал их, разболтав все мне?
– Я не собираюсь предоставлять им такую возможность.
– Что?
– Мне все это надоело. Я хочу попасть в Гонконг.
Она в изумлении уставилась на него.
– Ты хочешь перебежать, так это называется?
Он кивнул.
– Если будет еще одна революция, как считают в спецподразделении, моя работа послужит ненадежным прикрытием. Я тоже могу стать мишенью, как и всякий другой.
– Другими словами, ты хочешь позаботиться о себе. Неудивительно, что ты решил влюбиться в меня.
Он был потрясен услышанным: это было понятно по тому, как он посмотрел на нее.
– Так или иначе, ты хочешь бежать, – поспешила договорить она. – Значит, как я предполагаю, ты собираешься помочь мне добраться до Гонконга?
– Да.
– И ты считаешь, что я поверю в это?
– Почему нет?
– Потому что это именно то, что ты якобы делал до этого момента – согласно распоряжениям «Маджонга». И что изменилось… кроме того, что ты связан, а я нет?
– Ты сама видела, что произошло при последнем дорожном заграждении.
– Это выглядит очень похожим на то, что произошло в Чаяне.
– В Чаяне меня не били. И не порезали мне колени. Никто не пытался застрелить меня.
– О, бедный ребеночек! Может, они решили, что ты не произвел на меня должного впечатления и настало время поторопить события, а?
– Ты не поняла. В Гуйяне не должно было быть никаких преград на дороге. Мы должны были свободно добраться до Наньнина. Те люди, которых мы встретили, они сами по себе. Они не из «Маджонга». Я подошел к ним, думал, что они люди инспектора Суня, и…
– Сунь Шаньвана?
– Да. Ты знаешь его?!
– Мы встречались.
– Встречались? – Чан Пин в изумлении уставился на нее.
– Продолжай.
– Я… я подошел к ним и рассказал заранее придуманную историю о том, что ты мой учитель английского. Вот поэтому они и набросились на меня. Они обвинили меня в том, что я интеллигент.
– Которым ты и являешься. А водитель?
Лицо Чан Пина стало жестким.
– Он – один из наших. Я не думаю, что… мы его когда-либо увидим.
Диана обхватила голову руками.
– Это все так… так дико! Что же на самом деле произошло в Чаяне?
– Это была инсценировка. Красные Охранники и тому подобное. Смысл состоял в том, чтобы заставить тебя поверить мне, довериться мне. О чем ты и догадалась.
– Это сработало, – грустно подтвердила она.
– Да. Вот поэтому я и спрашивал тебя о настоящей причине, по которой ты спасла мне жизнь.
– Ты думаешь, от этого что-то изменилось? – Она хотела, чтобы эти слова прозвучали саркастически, но это у нее не получилось.
– Совершенно ясно, что изменилось многое. По плану мы должны были остановиться на ночь в Гуйяне. Предполагалось, что, когда ты заснешь, я должен выйти на контакт с моим руководителем. Но здесь никого нет, никого.
– А зачем все это, какой в этом смысл? – Диана испытывала раздражение. – Какого черта Сунь Шаньван тратит свое время и силы на меня?
– Ты не знаешь? И не догадываешься?
Диана свирепо уставилась на него.
– Если бы знала, то не спрашивала бы у тебя.
– Это из-за сведений, которыми ты обладаешь. Мне было приказано вытянуть это из тебя.
– Боже мой, да что я могу знать такого, что может заинтересовать Центральное управление разведки?
– «Благоволение».
Глаза Дианы расширились.
– О! – сказала она. – Это…
– Ты же знаешь об этом, не так ли?
– Нет. Я даже не знаю, что означает это слово. Однажды я слышала, как мой отец сказал… – Она прервала свою речь на полуслове.
Ей понадобилась тишина, пока ее мозг шарил в поисках ответа по мрачной картине, открывшейся ей в результате этого откровения. Кто-то им сказал… Это не могли быть отец или Мэт, а кроме них никто не знал, что она знала…
– Откуда ты знаешь о «Благоволении»? – спросила она.
– Мне сказал мой начальник.
– Нет, я не это имела в виду. Кто был источником в Гонконге?
– Ты сама знаешь.
Она взглянула на него и сообразила, что он не сопротивляется, просто надеется, что она избавит его от необходимости произнести это имя вслух. И она сразу же поняла, кто это был… кто должен был передать это китайцам.
– Цю Цяньвэй!
Волна ярости захлестнула Диану, голова ее закружилась от этого ощущения.
– Пожалуйста, можно мне теперь подняться? У меня судороги, а это очень неприятно.
Диана помешкала. Однако что-то внутри нее говорило, что он не собирается причинять ей зло. Поэтому она развязала его и помогла сесть, привалив его спиной к стене.
– Давай начнем сначала, Чан Пин. Тебе поручили заняться мной. Велели вести себя так, чтобы понравиться мне. Завоевать мое доверие. Потом ты должен был выудить из меня секрет «Благоволения».
– Да.
– Дословно именно так: разговоры на подушке?
– Я не понимаю.
Она видела, что он не блефует – он действительно не понял ее.
– Неважно. А теперь ты сообщаешь, что влюбился в меня.
Он застенчиво кивнул.
– Но ты в любом случае должен был сказать мне это, ведь так?
– Нет. Никто не приказывал мне говорить это.
– Так когда точно ты влюбился в меня? Когда это все… расцвело?
Он проигнорировал иронию, прозвучавшую в ее словах, а может, просто не заметил.
– Ты мне сразу понравилась. Потом, когда мы покинули Чаян, ты оказалась еще и сильной. Ты не жаловалась, не ныла. Я думал, ты другая. Ты на самом деле начала очень сильно нравиться мне.
– В таком случае ты был чертовски сдержан! Ты даже ни разу не намекнул мне насчет этого.
– Такой уж я. Прости, но когда ты сказала об аборте, ну, тогда, помнишь… вот тогда я…
– Я все еще считаю, что ты врешь! – Ее голос был необычно резок. – Особенно когда говоришь, что хочешь перебежать. Это кажется мне таким… таким удобным предлогом.
– Я думаю, что смогу сделать так, чтобы ты поверила мне. Я расскажу тебе кое-что… тайну, за которую твой отец отдал бы состояние. Но я расскажу тебе это просто так, а все, чего я хочу, это чтобы ты хорошенько запомнила то, что я скажу. Ты можешь передать это ему. Тогда твой отец поможет мне, я думаю.
– Ну давай! Убеждай меня!
– У подразделения «Маджонг» есть своя школа. Меня послали туда на последний семестр – это большая честь. И там произошло одно недоразумение. Благодаря этому я узнал кое-что, что мне знать не положено. О Гонконге.
– Что за недоразумение?
– Как-то после обеда мы пошли плавать. Несколько учебных классов. Потом в раздевалке я надел чужую куртку. Она выглядела точь-в-точь как моя. Мы замешкались, я боялся опоздать на занятие – расписание было жестким, а наказания строгими. Я не заметил, что на куртке другая идентификационная карточка доступа. – Он провел рукой по лбу, словно пытаясь призвать воспоминания. Диана заметила, что его лоб в поту. – Там были сотни студентов, преподаватели не могли всех нас упомнить. Они просто смотрели на карточки-бирки. Подумай, какой запоминающейся делает тебя твоя, например, куртка. С надписью на спине «Я люблю моих сирот», с этим большим красным сердцем… если кто-нибудь из твоих друзей увидит это, ему даже не нужно будет смотреть на твое лицо, он сразу поймет, что это ты.
