Олег Маркеев - Дигитал
— Зачем ты это сделал, зачем ты это сделал? — заторможенно шепчет Эш. — Я думала, что все уже кончилось.
Ронин приподнимает руку, смотрит на Эш. Ее лицо мокро от слез и капель, стекающих по волосам.
— «Думала»! Думала, что пришел добрый дядя Хантер и стер твою память? Дурочка, он просто заблокировал те зоны, что инфицированы «Ругнареком». И открывал, когда ему требовалось.
— Какая разница, кто тобой управляет — Сисадмин или Хантер? — пожимает плечами Эш.
— Согласен. Если тобой управляют, то уже без разницы — кто.
— Анархист! Ты еще хуже моей Манюхи. Она зациклилась на свободе, бегает по митингам и рубится с ОМОНом. А ты…
— А я хочу свободы только для себя и готов завалить за это любого. — Он закрывает лицо.
— Тогда непонятно, зачем тебе я?
— Одному скучно. И еще одно соображение: вдруг я размножаться захочу?
Она фыркает. Утирает лицо.
Он переворачивается на живот. Смотрит на свое отражение в зеркале. Медленно ощупывает щеки, брови, ежик волос, привыкая к новой внешности.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает он.
Эш ложится на матрас, свернувшись в клубок.
— Как после групповухи.
— Образно и точно.
— Дурак ты! — Эш подтягивает колени к носу. — Будто мозг кипятком облили. Еще не решила, кого я больше ненавижу, тебя или Хантера.
— Лучше уж его.
— Да что с него взять? Озабоченный папик, если разобраться. Кризис среднего возраста: молодые не дают, а сверстницы уже не могут. А гормон играет — ого-го! Я сейчас вспоминаю, что он со мной вытворял… Порнуху полноформатную снять, миллионершей стану. В главной роли — Мисс Эш. Звучит, да? И главное, самой все было в кайф.
Ронин разворачивается так, чтобы видеть ее лицо.
— Ты это серьезно?
— Нет, сублимирую недотрахит! — Эш судорожно вздыхает. — И нафига ты мне память вернул, благодетель косорылый! Жила бы себе дурой дальше и горя не знала. «Тут помню — тут не помню». А теперь что мне делать? И «Ругнарек» помню, каждого, в деталях: чем, как, когда… И Хантера с его сексотерапией.
— Эрос и Танатос, — подумав, произносит Ронин. — Гениальная мысль!
— Чего-чего ты там бормочешь?
— Я сказал, Любовь и Смерть. Даже не я, а Фрейд так сказал. Ну, вроде как человеком движут эти два начала. Допустим, «Ругнарек» снимает блокировку на убийство себе подобного. А что у нас еще под вечным запретом? Секс. Его общество разрешает только в одобряемых и безопасных для него формах. Помнишь, как одна партийная дама орала, что в Союзе секса нет? Подразумевала, что вся половая энергия должна расходоваться по линии Госплана. Как там? «Армия — это атомный котел половой энергии, вот оно — наше главное и стратегическое оружие».
— Что-то подобное я уже слышала, — настораживается Эш. — Только не могу вспомнить…
— Не мешай, — отмахивается Ронин. — М-да. Клин клином… Свободу убивать себе подобных можно затормозить только свободой секса. Без правил и ограничений. Если зарядить по мозгам что-то типа Камасутры, то вполне можно пережечь все схемы, созданные «Ругнареком». Гениально! Получается, что Хантер не за просто так тебя имел.
— Ах, какая радость! Сейчас уписаюсь от восторга, ага! Чтобы ты знал, по сети ходила муля, что Хантер переводит лучших на верхние уровни. Когда он ко мне в «Кофемании» подсел, солидный такой дядечка, и сказал: «Хочешь выйти из игры? Я могу, я Хантер», так я чуть до потолка не подпрыгнула.
— Надоело играть?
— Надоело куклой на ниточке быть! Вечно на измене, вечно ждешь, что тебя торкнет в самом неподходящем месте, очнешься черт знает где, а потом Сисадмин фотку пришлет с новым трупом. А ты — ни бельмеса не помнишь!
— Неправда, отлично помнишь, — твердо говорит Ронин.
— Ладно, помнишь, — соглашается Эш. — Только как кошмар, бред и глюк. Не хочешь верить, что это ты кого-то заколбасила на самом деле. Я, если честно, только последнего отчетливо помню. По карнизу девятого этажа прошла, влезла в окно — и в затылок, спящего. Шилом. Ужас!
— А Тэйлор, «Ассасины», «Коты»?
— Отморозки, бандосы обычные. Им в кайф людей мочить.
— Было, — поправляет ее Ронин.
— Что — «было»?
— В прошедшем времени. Все три команды терминированы. Вчера в «Стеллаланде».
Эш садится на колени, зажимает голову в ладонях. Плотно сжимает веки.
— Я сойду с ума, — шепчет она. — Я сойду с ума… Если не вспомню, я сойду с ума. Только не мешай! Хантер приказал прийти в клуб… Описал тебя… Я тебя узнала… Бармен попросил провести к Тэйлору… Я приняла таблетку.
— Какую?
— Хантер дает. Позвонил на мобильник, спросил про тебя, я ответила: «На месте». Он сказал: «Прими «колесо» и жди меня». А дальше…
Она роняет руки на колени, распахивает глаза.
— Слушай, я же тебя у Хантера видела! — заторможенно шепчет она. — Что-то я нифига не пойму.
Ронин холодно улыбается.
— Вот, у нас уже появилось что-то общее. И я тебя там видел. И тоже не пойму, как мы тут оказались. Квартира точно твоя?
— Блин, ну я же еще не совсем клюкнулась! Конечно, моя. Мы ее с Манюхой на пару снимаем. Шмотки мои, ее — в той комнате. Кухня, ванная… Нет, так глючить не может. Да не смотри ты так, идиот! Моя, точно моя.
— Сумка и куртка в прихожей чьи?
— Твои. Наверное. Разве нет?
— Принеси, пожалуйста.
— А сам — развалишься? — щурится Эш.
Ронин смотрит на нее долгим взглядом.
Она пожимает плечами, встает, кошачьей походкой выскальзывает из комнаты. На ней мужская рубашка, едва прикрывающая тугие ягодицы. Ронин уверен, что она знает, куда направлен его взгляд.
Первой в распахнутую дверь влетает куртка. Ронин успевает ее поймать, откладывает, готовясь ловить сумку.
Эш втаскивает ее волоком, небрежно держа за ремень. Рывком подгоняет к ногам Ронина.
— Характер, — как диагноз, произносит он.
— А то! — усмехается Эш.
Сначала Ронин проверяет содержимое сумки. Ноутбук, тот самый, Бандераса, пачки денег, два ствола: «макаров» и «вальтер». Вычищены и снаряжены. По три магазина к каждому.
В нагрудном кармане куртки — конверт, в нем два паспорта и два краснокожих удостоверения. Первый паспорт на имя гражданки Пепловской Маргариты Давидовны, с фотографии строго смотрит Эш. Второй — на имя Доронина Алексея Викторовича. На фотографии Ронин в своем новом загорело-блондинистом обличии.
«Эка невидаль! При современном уровне техники сработать такую фотку — два раза «кликнуть» мышкой, — думает Ронин. — В «Фотошопе» отретушировал и вывел через принтер на фотобумагу. Пять минут работы. А вот паспорта — высший класс».
Он сразу парой разворачивает удостоверения. Доронин А. В. и Пепловская М. Д., оказывается, служат в информационном управлении Совета национальной безопасности.
Порывшись в конверте, Ронин достает сложенный вдвое листок.
«Мой дорогой друг! По вполне понятным причинам ты не можешь показаться у себя дома. Я взял заботу о твоих вещах на себя. Надеюсь, ты не в претензии. Что касается меня, я не в претензии за то, что ты, как я предполагаю, попытался украсть у меня мою игрушку. Если тебе удалось ее не сломать, поздравляю. Лично у меня не хватило бы духа на такой эксперимент. И тем не менее, будь осторожен. Она не только хрупкая, но довольно опасная штучка. Желаю удачи. И до скорой встречи!
P.S. Согласись, что магия — это кибернетика плюс психология. И не забывай смотреть на звезды!»
Подписи нет.
Ронин поднимает глаза.
Зрачок ствола смотрит прямо в лоб.
Эш стоит в недосягаемости, крохотный браунинг держит двумя руками. И улыбается облизывающейся улыбкой кошки, отрезавшей мышке путь к норке. Правый глаз прищурен. В левом, прицельном, плавает красная медузка.
Ронин не опускает взгляд. Ждет.
Улыбка гаснет на лице Эш.
— Зря ты это сделал, Ронин. Я теперь все-все помню. Откровенно говоря, погано, но попробую как-то с этим прожить. Быть дигиталом я согласна. Но я больше не хочу убивать.
— Все равно ты будешь убивать, — разлепив плотно сжатые губы, произносит Ронин. — В этой игре правило одно: хочешь жить — убей.
— Я больше не играю. Ни какой Сисадмин, ни Хантер, ни ты, даже сам Хозяин игры не влезут больше мне в мозг и не прикажут убивать.
Что-то происходит со зрением, стены выгибаются и сворачиваются, превращая комнату в длинный темный тоннель, в самом конце которого едва различима в круге света фигурка женщины.
Ронин слышит, как его низкий голос заполняет собой гулкую пустоту тоннеля, и вторя словам утробно вибрируют стены:
— Ты будешь убивать, чтобы остаться свободной.
— Нет! — слабое эхо в ответ.
— Да. Сейчас ты впервые хочешь убить сама, без приказа. И отныне так будет всегда: хочешь — стреляй, хочешь жить свободной — убей.
