Хайд - Расселл Крейг

Застекленный шкаф-этажерка из красного дерева, стоявший у одной из стен, казался непропорционально большим для гостиной и был заполнен изысканными вещицами из глины, металла и дерева. Даже находясь в другом конце комнаты, Хайд мог определить по стилю происхождение этих предметов. Он все же подошел взглянуть поближе. На полках стояли элегантный кувшин-сурахи с длинным горлышком, фигурная шкатулка для бетеля, выкованная из меди; еще одна шкатулка – уже в технике минакари, с расписной эмалью, украшенной узором из павлиньих мотивов; два маленьких латунных бубенчика, покрытых темно-красным лаком…

Он давно заметил у Келли на руке кольцо с сапфирами и изумрудами, но лишь теперь вспомнил, где видел такие кольца раньше и как они называются – Polki.

– Вы бывали в Индии? – Хайд обернулся к вошедшей в гостиную хозяйке, снова почувствовав себя неуютно под ее прямым, не поддававшимся толкованию взглядом, – она словно решала, стоит ответить на вопрос или нет.

– Я там родилась, – наконец проговорила она, и взгляд ее как будто потеплел, словно в ней что-то оттаяло. – Мой отец работал там инженером. Он ирландец. – Келли сделала паузу. – А мама – гуджарати [49].

– Понятно, – кивнул Хайд, на этот раз ничуть не удивившись. О чем-то подобном он уже догадывался – на это намекали и его впечатления от самой Келли Бёрр, и весь декор ее жилища. – И как же вы оказались в Шотландии?

– Мать умерла, когда я была совсем юной, и отец отправил меня к своей сестре в Дублин. Потом он вернулся из Индии, и мы переехали в Эдинбург.

– Отец живет здесь, с вами? – спросил Хайд.

– Он умер несколько лет назад. Оставленное им наследство позволило мне закончить учебу и вести независимую жизнь. В общем, я научилась быть самостоятельной.

– Мне очень жаль… То есть жаль, что ваш отец умер. Вы теперь живете одна?

– Да, – сказала Келли с вызовом. – А вы нет?

– Да, я тоже, – сказал он и не решился развивать эту тему.

Они сели пить чай, обменялись несколькими ничего не значащими фразами, затем Келли взяла инициативу в свои руки.

– Так что же вас ко мне привело, капитан Хайд?

Он смиренно сгорбился, уперев локти в колени, и заговорил. Он рассказал ей о зверском убийстве Портеуса, о своем тайном лечении у психиатра, о неврологическом расстройстве и о причинах, по которым приходилось скрывать это от окружающих, прежде всего от сослуживцев. Рассказал о ярких, правдоподобных ночных кошмарах и снах наяву, о пугающих видениях – призраке маленькой мертвой девочки, говорившей с ним, и являющемся средь бела дня юноше, которого он считал невиновным, но которого все же осудили и повесили за убийство этой девочки. Хайд говорил без пауз, забыв об остывающем в чашке чае. Он поведал Келли Бёрр о дневнике с вырванными страницами и о том, что на уцелевших остались свидетельства, позволяющие обвинить его самого в преступлениях; о ночных тенях, воображаемых и реальных, которые омрачают его дни; о том, что он заметил двоих преследователей, но не смог встретиться с ними лицом к лицу; о сомнениях коллег в его душевном здоровье и о собственных сомнениях в себе.

Еще он упомянул о споре с Сэмюэлом Портеусом из-за назначенных им препаратов – о споре, который получил огласку и лишь добавил подчиненным подозрений в его адрес.

– Какой состав у этих препаратов? – спросила Келли.

– Не имею понятия. Главный констебль Ринтул тоже этим интересовался. Сэмюэл всегда выдавал мне готовую микстуру и пилюли во время моих визитов или отправлял их мне домой с посыльным. Что странно, не осталось ни рецепта, ни формулы в его записях. Убийца вырвал большинство страниц из его дневника наблюдений и, я думаю, заодно унес другие бумаги Портеуса. А сам я, как уже говорил главному констеблю, выбросил последнюю порцию лекарств, потому что решил прекратить прием.

– Прекратить? Почему? Были побочные эффекты?

Хайд рассказал об апатии, о дневных галлюцинациях и о том, что препараты, по его мнению, не только не облегчали симптомы, но и действовали во вред.

– Признаться, иной мир, который создают в моем сознании эти припадки, и населяющие его персонажи весьма реалистичны. У меня даже нет уверенности, что те двое мужчин, следившие за мной, были из плоти и крови. Видели бы вы лица моих подчиненных, когда я выскочил на улицу в погоне за призраком! На меня таращились, как на умалишенного… К тому же, вероятно, уже распространились слухи о моей дружбе с Сэмюэлом.

Келли Бёрр некоторое время молчала, обдумывая услышанное от Хайда. На улице между тем стемнело, и она встала, чтобы зажечь керосиновую лампу на столе. Когда она снова уселась, неяркий свет подчеркнул медовый тон ее кожи, и Хайд подумал, как ей, ребенку от смешанного брака, должно быть, тяжело приходилось в жизни. А уж выбрать себе профессию в той области, куда представительниц ее пола предпочитали не пускать, требовало невероятной внутренней силы и решимости. Он поймал себя на том, что понимает ее воинственность, постоянную готовность противостоять нападкам, и неподдельно ею восхищается. И еще подумал, что она поразительно, изысканно красива и вызывает в нем чувства, склонность к которым он всегда пытался отрицать.

– Почему вы пришли с этим рассказом именно ко мне? – спросила Келли наконец.

Хайд вздохнул:

– Мне нужна помощь. Помощь человека, который способен во всем этом разобраться. Я просто подумал… подумал, что вы меня поймете. Вы говорили, что питаете интерес к фармакологии, и я надеялся, у вас возникнут какие-нибудь предположения насчет состава препаратов, которыми меня лечил Сэмюэл.

– В том-то и дело, что нет – покачала головой Келли. – Не могу себе представить, из чего он готовил для вас микстуру. У вас не бывает тонико-клонических припадков, а значит, нет нужды в противосудорожных средствах, таких как бромистый калий. Могу лишь догадываться, что доктор Портеус назначил вам некое экспериментальное лечение.

– Вот и я пришел к такому выводу. – кивнул Хайд. – Это одна из причин, по которым я перестал принимать медикаменты Сэмюэла. Боялся, что я для него не пациент, а лабораторная морская свинка. Сэмюэл был невероятно честолюбивым человеком и завидовал достижениям коллег. Если бы нужно было назвать его недостатки, я бы сказал, что это тщеславие и непомерные амбиции. Но до некоторых пор я не знал, что он болен сифилисом в латентной стадии; видимо, он понимал, что должен спешить, если хочет чего-то добиться в науке.

Келли приняла эти слова все с той же невозмутимостью и опять задумалась на несколько секунд.

– Доктор Портеус дал объяснение вашим симптомам? – спросила она наконец.

– Именно это и было поводом к нашей ссоре – Сэмюэл всегда отделывался от меня общими фразами. Но в тот раз он все же высказал предположение, что причиной моей болезни может быть опухоль, а симптомы усугубляются, потому что она растет.

– Прекратив принимать его препараты, вы почувствовали разницу? Состояние ухудшилось или улучшилось?

– Скорее улучшилось. С тех пор как я отказался от микстуры и пилюль, у меня ни разу не было ночного галлюцинаторного приступа. Но я бы не сказал, что это так уж необычно – до начала лечения между подобными приступами у меня порой проходили недели.

– Когда у вас начались абсансы? В каком возрасте?

– Впервые это случилось лет в десять или в одиннадцать.

– Тогда, я думаю, весьма маловероятно, что симптомы вызваны опухолью, злокачественной или доброкачественной. И я, честно говоря, не понимаю, почему доктор Портеус выдвинул такое предположение, если только…

– Что?

– Врачи часто используют этот трюк, к моему сожалению: они пытаются убедить чересчур любознательных пациентов, что ответы, которые те ищут, слишком страшны, поэтому лучше не задавать лишних вопросов.

– Сэмюэл определенно занервничал, когда я стал эти лишние вопросы настойчиво задавать.

Келли опять задумалась на пару секунд, потом встала, взяла со стола блокнот, перьевую ручку и обернулась к Хайду: