Ингер Фриманссон - Крысоловка
– Не знаю.
– Я даже в полицию заявила. Еще до того, как получила письмо, вчера.
– И что они сказали?
– Кто?
– Полиция. Что они сказали?
– Сказали, что это обычное дело. Что человек, как правило, объявляется через несколько дней.
– Понятно.
– По-моему, они просто значения не придали. Словно жизнь женщины не стоит их усилий.
– Но наверное, они правы и люди обычно объявляются сами.
– А вы ничего не слышали? Титус… Ничего не слышал?
– Насколько мне известно, нет.
– Что ж, извините за беспокойство, Юлия. Но меня так потрясло письмо… Ужаснуло.
– Все обойдется.
– Как… Как дела у вашего отца?
– Без изменений.
– Печально. Очень печально это. Я знаю, что сестра была очень счастлива с ним. Наверное, она не в себе, раз такое выкинула. Затмение нашло. Если б я только знала… Может, она улетела в Бразилию? Наша сестра там живет. Сесилия. В Рио. Мне удалось с ней связаться, но и она ничего не знает.
– Понятно.
– Как вы думаете, а можно ли выяснить, куда именно она уехала? Я бы отправилась за ней, поговорила… Она не в себе, это ясно. Что если позвонить в авиакомпанию? Или в аэропорт? Ответят мне? Или это конфиденциальная информация?
– А что если тут банальная история, – сказала Юлия. – Вдруг она сбежала с другим?
Женщина в трубке задохнулась.
– Возможно, вы плохо знаете свою сестру, – продолжала девушка. – Думаешь, что знаешь человека как облупленного, а на самом деле…
– Я знаю ее! – крикнула Мария. – Мы с Ингрид знаем друг о друге всё!
– И все же она типичная соблазнительница.
Эти слова были напрасны, но Юлия не могла сдержаться. Манерой говорить Мария так напоминала Ингрид, тот же провинциальный говорок.
– Соблазнительница?
– Отец ведь был женат, счастливо женат на Розе. А потом нарисовалась ваша сестра и разрушила их счастье.
– Для Ингрид ваш отец был единственной любовью в ее жизни, – сдавленно пробормотал голос в трубке.
– Простите. Я не знаю, где она. Но, похоже, она все-таки уехала.
Сын
Томас подумал, что все-таки стоило позвонить Розе, предупредить. Может, она переехала. Когда они разговаривали в последний раз? Он не помнил. Но точно до его встречи с Майей. По крайней мере, открытку он отправил, должна была уже получить. Что же он там написал? Что-то про сюрприз?
Они сидели в автобусе. Томас укрыл Майю своей джинсовой курткой. Двести двадцать крон за билеты до Стокгольма! Сперва показалось, что не расслышал, пришлось переспросить водителя. Тот улыбнулся:
– Давно дома не был, да?
– Верно, но… Двести с лишним крон!
Надеялся, что Майя не поняла их диалог. Он рассказывал ей о своей стране. О холодах. О дороговизне. Но не хотелось травмировать ее столкновением с суровой реальностью сразу после долгой дороги, она и так бледная, почти прозрачная от усталости. Пусть привыкнет постепенно.
Он смотрел в окно, переживая, что знакомство со Швецией для Майи получилось не очень веселым. Мимо мелькают сплошные промзоны да остатки грязного снега. Она прежде не видела снега. В диковинку. Но никаких эмоций не проявляла. Должно быть, от усталости. Спросила лишь:
– Где ты родился?
– В Стокгольме.
– Да, но где именно?
– В Королевской больнице. Мы проедем мимо, но не знаю, видно ли ее с шоссе.
– А в какой день недели?
– Что?
– В какой день недели ты родился?
– Понятия не имею.
Серьезный взгляд:
– Спрошу твою маму. Она должна рассказать о твоем рождении все.
Майя сдавала комнаты в своем домике у реки. Bed and breakfast[35]. Там они и встретились. Она была на несколько лет старше и скрывала это до последнего момента. Он узнал лишь перед самым отъездом, когда листал ее паспорт.
Разница в возрасте его не смущала. Ему всегда было легко с женщинами постарше. Да по Майе и не скажешь. Кожа у нее нежная, гладкая как шелк. Невысокая, едва до подбородка ему.
Первый раз входя в нее, он боялся, что сделает ей больно. Она вскрикнула, но он так и не понял, от боли или от наслаждения. Однако желание пропало. Тем вечером она рассказала о своих детях. Два мальчика, пяти и восьми лет. Живут у родственников на севере страны.
– Почему? – удивился он.
– Им там лучше. Намного лучше.
– Скучаешь по ним?
– Иногда. Не разрешаю себе думать об этом.
Томас заметил, что Майя ждала расспросов. Кто отец детей? Не у него ли они живут? И один ли отец у мальчиков? Странно, но его все это не волновало.
Он остался у нее, стал помогать. Майя давно мечтала открыть небольшой ресторанчик, и Томас построил помещение. Непритязательное, с крышей из гофрированного железа, с барной стойкой, которую он сложил из плоских валунов, облицевал ракушками. Кафе быстро стало набирать популярность, и не только среди юных бэкпекеров[36]. Заходила к ним и публика посерьезней. В основном европейцы, но бывали и американцы, и канадцы, и австралийцы. Вечерами Томас доставал гитару. Он написал для Майи песню, и она любила петь ее – без стеснения выходила к публике в своем коротком белом платье. Голосок у нее был забавный, тоненький, жалобный. Она будила в нем инстинкты защитника. И в то же время была капризна.
– Однажды утром ты оставишь Майю и отправишься дальше, – кидала она порой и отворачивалась с непроницаемым выражением лица. – Однажды утром возьмешь свою гитару и уйдешь.
А Томас думал, что будет счастлив навсегда остаться в этой деревушке у теплой реки. Вечерами, перед тем как лечь в постель, Майя массировала ему ноги. Скребла пятки жесткой пемзовой губкой. Большими пальцами надавливала на стопы, до боли.
– Тебе нужно хорошо питаться и заботиться о своем животе. Я вижу, что у тебя проблемы с кишечником.
– Да все у меня в порядке с кишечником! – протестовал он, отдергивая ноги.
Ее рука скользила вверх.
– Так, что-то чувствую… ты чего-то хочешь, да? Ты Майю хочешь? Или тебе мало Майи? На чужие берега заглядываешься, да?
Будто пыталась заставить его признаться, что втайне он мечтает уйти. Томас злился, даже начинал сомневаться. Но отвечал на ее детском языке:
– Я Майю хочу, только Майю хочу.
Дочери
Стоило Юлии закончить разговор, как зазвонил телефон у Йеннифер. Это была медсестра, Мария-Лиза, та, что никогда не ворчала.
– Йеннифер, вам с сестрой лучше вернуться.
– Что случилось?
– Отец ищет вас.
Во рту пересохло. Запах козьего сыра вдруг показался отвратительным.
– Но что… Он…
– Он просто хочет вас видеть. Сможете? Что мне ему передать?
– Конечно, мы будем. Скоро. Мы совсем рядом.
Отключила сотовый. Повернулась к Юлии, та напряженно смотрела на нее.
– Кто это?
– Из больницы. Хотят, чтобы мы приехали. Точнее… папа нас зовет.
Юлия встала.
– А как быть с письмом?
– Shit![37] Даже не знаю.
– Я тоже. Давай на месте решим, по обстоятельствам.
Всю дорогу до больницы они бежали. Хлопьями повалил снег, собираясь на газонах в комья. Сквозь эту белую пелену проглядывали какие-то синие цветочки. Йеннифер подумала, что бедняжки наверняка замерзнут. А может, выживут, выстоят? Укроются своими голубыми лепестками, спрячут нежное нутро. И переждут.
Юлия бежала чуть впереди. Светлые вельветовые штаны заляпались грязью. Вряд ли удастся отстирать.
«Мы гонимся за жизнью, – мелькнула мысль. – Или нет. Торопимся к смерти, навстречу смерти».
Набухли слезы, в груди вызревал плач, горький, отчаянный, но она не собиралась поддаваться горю. Он не умрет, он выживет. Их сильный, неуязвимый отец, он ведь пообещал им после смерти дедушки, что будет жить вечно. Ей тогда было шесть, и она была безутешна.
Мария-Лиза ждала их. Поблекшая женщина средних лет, рыжеватые крашеные волосы, бледное вытянутое лицо. Брови подведены неровно.
– Мы здесь! – выдохнула Йеннифер.
Мария-Лиза кивнула:
– Идите к нему. Он вас ждет.
Отец лежал на спине. Знакомые уздечки из пластика тянулись по лицу. Когда они вошли, открыл глаза, но тут же закрыл снова. Медсестра принесла еще один стул. Они сели.
В палате было тихо и душно. От бега Йеннифер вспотела. Хотелось в душ, в туалет. Она не смела отвести от отца взгляд.
Юлия положила руку на вялую ладонь отца.
– Ты тоже! – прошептала она. – Возьми его за руку, пусть наши силы вольются в него.
Йеннифер послушалась. Поставила стул с другой стороны кровати, села, щекой прильнула к отцовской груди. Хрипы, разрывавшие его, заставили вскинуть голову.
– Может, позвоним маме?
Юлия поморщилась:
– Зачем?
– Ну, вообще-то…
– Их давным-давно ничто не связывает. Теперь у него только мы. Мы одни.
– Что же нам делать? Боже, что делать…
Вошла Мария-Лиза.
– Просто держите его за руки, – сказала она. – Дышите ровно, размеренно. Тогда и ему будет легче дышать. – Она прошла к окну, открыла: – Здесь слишком душно, девочки.
– А если его продует? – запротестовала Йеннифер. – Вдруг воспаление легких?
