Дин Кунц - Демоны пустыни, или Брат Томас
— Все это происходило в Советском Союзе, я во всем признался, и меня простили. С тех пор я давно уже на стороне правды и справедливости.
— Агентство национальной безопасности,[40] — прочитал я на карточке.
— Совершенно верно, мистер Томас. И, понаблюдав за тем, как вы говорили с Джейкобом и этой девочкой, я решил, что вам можно доверять.
— Мы должны быть осторожны, сестра, — предупредил я. — Возможно, он намекает, что мы должны доверять ему.
Она кивнула, но, похоже, по-прежнему пребывала в полном недоумении.
— Хорошо бы нам продолжить разговор в более уединенном месте, — добавил Романович.
Я вернул ему карточку АНБ.
— Мне нужно сказать пару слов девочке.
Как только я сел на пол рядом с Рождеством, она оторвалась от книжки.
— Я люблю и кошек, н-н-но они — не собаки.
— Точно не собаки, — согласился я. — Я никогда не видел, чтобы упряжка кошек тянула на себе сани.
Представив себе кошек, запряженных в сани, девочка засмеялась.
— И ты не заставишь кошку бегать за теннисным мячом.
— Никогда, — согласилась она.
— Рождество, ты действительно хочешь работать с собаками, когда вырастешь?
— Действительно хочу. Я знаю, что смогу много чего делать с собаками.
— Но тебе придется приложить много усилий, чтобы в твои руку и ногу вернулось как можно больше силы.
— Верну ее всю.
— Это правильно.
— И буду тренировать мозг.
— Я буду с тобой на связи, Рождество. И когда ты вырастешь и будешь готова выйти в большой мир, попрошу одного моего друга найти тебе замечательную работу с собаками, если у тебя еще останется такое желание.
Ее глаза широко раскрылись.
— Замечательную работу… какую?
— Это уже решать тебе. Пока ты будешь набираться сил и расти, ты подумаешь о том, какая работа с собаками самая замечательная… и этим и займешься.
— У меня была хорошая собака. Его звали Ф-фарли. Он пытался меня спасти, но Джейсон застрелил и его.
Она говорила об этом кошмаре более бесстрастно, чем смог бы сказать я. Более того, если бы она сказала еще хоть слово, я бы, наверное, заплакал.
— Придет день, когда у тебя будет много собак. Ты будешь жить в море счастливого меха.
Хотя она не могла перейти от Фарли к смеху, ее губы разошлись в улыбке.
— Море счастливого меха, — повторила она, наслаждаясь этими словами, и улыбка осталась у нее на губах.
Я протянул руку:
— Договорились?
Очень серьезно, словно всесторонне обдумав мой вопрос, она кивнула и взяла мою руку.
— Договорились.
— Ты очень жесткая переговорщица, Рождество.
— Я?
— Я выдохся. Ты меня вымотала. Меня качает. Ноги устали, руки устали, даже волосы устали. Мне нужно пойти к себе и поспать часок-другой, но прежде всего я хочу съесть пудинг.
Она засмеялась.
— Пудинг?
— Ты такая жесткая переговорщица, ты так меня вымотала, что я не могу даже жевать. У меня устали зубы. Собственно, мои зубы уже спят. Я могу есть только пудинг.
Рождество улыбнулась.
— Ты глупый.
— Мне это уже говорили, — заверил я ее.
Поскольку нам хотелось поговорить в таком месте, где не было бодэчей, сестра Анжела отвела Романовича и меня в аптеку, где сестра Коррина раскладывала лекарства на вечер в бумажные стаканчики с именами ее пациентов. Она согласилась на несколько минут оставить нас одних.
Едва за сестрой Корриной закрылась дверь, мать-настоятельница повернулась к нам:
— Итак, кто отец Джейкоба и почему он для нас так важен?
Романович и я переглянулись, а потом ответили в унисон:
— Джон Хайнман.
— Брат Джон? — в ее голосе слышалось сомнение. — Наш благодетель? Который пожертвовал нам все свое состояние?
— Вы не видели Uber-скелет, мэм, — ответил я. — Если б вы увидели Uber-скелет, то точно знали бы: без брата Джона здесь обойтись не могло. Он хочет, чтобы его сын умер, и, возможно, хочет, чтобы умерли все дети, которые находятся здесь.
Глава 46
Я уже в какой-то степени доверял Родиону Романовичу, и благодаря карточке Агентства национальной безопасности, и потому, что он был забавный. Возможно, сработали молекулы транквилизаторов, распыленные в воздухе аптеки, да только с каждой минутой мое доверие к нему только возрастало.
Согласно рассказу этого верзилы, за двадцать пять лет до того, как буран отрезал аббатство и нас всех от остального мира, невеста Джона Хайнмана, Дженнифер Кальвино, родила их сына, Джейкоба. Никто не знал, проходила ли она какие-то обследования, но в любом случае родила в положенный срок.
Двадцатишестилетний Хайнман, который к тому времени уже многого добился, не обрадовался ее беременности, чувствовал, что его этим заманили в западню. А уж когда впервые увидел Джейкоба, отказался от отцовства, отказался жениться, вычеркнул Дженнифер Кальвино из своей жизни, больше не вспоминал о ней, как не вспоминал бы о базалиоме, удаленной с кожи.
Хотя даже в то время Хайнман располагал значительными средствами, Дженнифер ничего у него не попросила. Его враждебность к родившемуся с отклонениями от нормы сыну была столь активной, что Дженнифер решила: Джейкоб будет гораздо счастливее и в большей безопасности, если не узнает о существовании отца.
Матери и сыну выпала нелегкая жизнь, но она любила его всей душой, и, окруженный заботой, он расцветал. Мать Джейкоба умерла, когда ему было тринадцать лет, после того как устроила его в интернат при церкви.
С годами Хайнман стал знаменитым и богатым. Когда его исследования, как широко сообщалось в прессе, привели к выводу, что субатомная структура Вселенной предполагает определенную конфигурацию, он переосмыслил свою жизнь и, словно раскаявшись, пожертвовал все свое состояние церкви и ушел в монастырь.
— Человек полностью изменился, — прокомментировала сестра Анжела. — Искренне раскаявшись за свое поведение по отношению к Дженнифер и Джейкобу, он отдал все, что имел. Конечно же, он не хочет смерти своему сыну. Он основал эту школу для заботы о таких, как Джейкоб. И о самом Джейкобе.
Матери-настоятельнице Романович отвечать не стал.
— Двадцать семь месяцев тому назад Хайнман нарушил долгое молчание и начал обсуждать свои текущие научные исследования с бывшими коллегами по телефону и электронной почте. Его с давних пор занимал тот факт, что под любым хаосом в природе лежит пусть странный, но порядок. Находясь в монастыре, в изоляции от мира, используя компьютерные модели собственной разработки, а работал он на двадцати соединенных между собой суперкомпьютерах «Крей», Хайнман сделал несколько открытий, которые позволили ему, по его словам, доказать существование Бога.
Сестре Анжеле не потребовалось искать ошибку в последнем утверждении.
— Мы можем достигать веры, продвигаясь по тропе разума, но прежде всего в Бога нужно верить. Доказательства нужны для того, что существует в этом мире, во времени. Бог же вне нашего времени и пространства.
— Поскольку некоторые из ученых, с которыми говорил Хайнман, участвовали в проектах программы национальной безопасности и осознали риски, связанные с исследованиями Хайнмана и возможностью их использования для укрепления оборонительной мощи страны, они обратились к нам. С того момента один из наших сотрудников постоянно жил в гостевом крыле аббатства. Я всего лишь последний.
— И по какой-то причине вы встревожились до такой степени, что еще один ваш агент стал кандидатом в послушники, а потом и послушником, — вставил я. — Брат Леопольд.
От осуждения апостольник сестры Анжелы, казалось, закаменел.
— Вы заставили человека принять ложные обеты?
— Мы рассчитывали, сестра, что он будет только кандидатом в послушники и до обетов дело не дойдет. Мы хотели, чтобы он провел в аббатстве несколько недель, имея возможность попадать в места, куда гостям вход закрыт. Но, как выяснилось, этот человек искал новую жизнь, и он ее нашел. Мы его потеряли, потому что он ушел к вам. И теперь может помогать нам лишь в той степени, в какой это дозволяют взятые им обеты.
Вот тут выяснилось, что сестра Анжела может хмуриться под стать русскому.
— А самое главное, мистер Романович, я думаю, что и вы вели двойную игру.
— Вы, безусловно, правы. Так или иначе, нас встревожило самоубийство брата Константина, потому что, как только это случилось, Хайнман перестал и звонить, и рассылать электронные письма бывшим коллегам и с тех пор не контактировал ни с одним человеком за пределами аббатства Святого Варфоломея.
— Может, самоубийство подвигло его отказаться от исследований и посвятить себя молитве? — предположила сестра Анжела.
— Мы думаем, что нет, — сухо ответил Романович.
— И брата Тимоти убили, мэм. В этом уже нет никаких сомнений. Я нашел тело.
