Джордан Белфорт - Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка
Ну вот, когда я закончил дела с моим бухгалтером, мы снова сели в «ягуар» и направились домой. Где-то в районе Девяносто пятой улицы, на краю Гарлема, началось умопомешательство. Помню, Дэнни сказал: «Господи Исусе! Тормози! Ты должен здесь затормозить!» Я так и сделал. Дэнни выпрыгнул из машины и побежал в какой-то ветхий подвальчик с дешевой желтой вывеской «Бакалейная лавка». Спустя всего минуту он выбежал оттуда, держа в руках коричневый бумажный пакет. Запрыгнув в машину с безумной улыбкой на лице, он сказал: «Поехали! И побыстрее! Едем на север, на Сто двадцать пятую улицу». – «С какой стати? – возразил я. – Это же Гарлем, Дэнни!» – «Все нормально! – уверил он меня и, сунув руку в пакет, вынул оттуда стеклянную трубку для курения крэка и дюжину пузырьков с этим самым крэком. – Это сделает тебя суперменом. Это мой подарок тебе за все, что ты для меня сделал». Я недовольно покачал головой и тронул машину с места. «Ты совсем спятил! – прорычал я. – Не курю я эту дрянь! Это же чистое зло!» – «Ты преувеличиваешь, – возразил он с усмешкой. – Это зло, если ты постоянно этим занимаешься, но в Бэйсайде этого не продают, так что будь спокоен». – «Ну, ты совсем дебил! – прошипел я. – Чтоб я прямо сейчас закурил крэк? Черта с два! Понял, приятель?» – «Да, – невозмутимо ответил он. – Понял. Вон там сверни налево и езжай в сторону Центрального парка». – «Черт тебя подери!» – с отвращением пробормотал я себе под нос и свернул налево. Через пятнадцать минут я уже сидел в подвале полуразрушенного гарлемского кокаинового притона в окружении беззубых шлюх и гаитянских бомжей. Пока Дэнни зажигал крэк, я держал в губах стеклянную трубку, и когда крэк зашипел, словно жареный бекон, я быстро сделал глубокий вдох и задержал дыхание насколько смог долго. Неописуемая волна эйфории накатила на меня. Зародившись где-то возле аорты, она прострелила позвоночник и закипела вокруг центра удовольствия в мозгу миллиардами синаптических пузырьков. «О господи! – пробормотал я. – Ты… лучший… друг… на… свете, Дэнни!» – и передал ему трубку. «Спасибо, – отозвался он. – Ты тоже мой лучший друг, теперь мы братья до самой смерти», – и заложил в трубку еще крэка.
Одержимый недоуменно покачал головой.
– За каким чертом вы это сделали? Да что с вами такое было?
– Они же наркоманы, Грег, – сказала Ведьма, – у них нет никакого стыда.
– И как долго вы там пробыли? – поинтересовался Ублюдок с омерзением и любопытством одновременно.
– Очень долго, – кивнул я. – Понимаете, крэк – это такая штука… Если уж вы начали, то есть только два способа остановиться. Первый – закончились деньги. Второй – смерть от сердечного приступа. К счастью, наш кутеж закончился первым способом, а не вторым. У меня с собой было всего семьсот долларов, у Дэнни – пятьсот. Мы скинулись, как настоящие социалисты, и кутили на них далеко за полночь. Если посмотреть на это с другой стороны, во время этого загула мне удалось узнать кое-что важное. Видите ли, у кайфа от всех наркотиков есть разные стадии, но в случае с крэком они особенно отчетливые и острые. Если хотите, я могу рассказать о них.
Одержимый мрачно покачал головой.
– Для меня самого тайна, почему мне интересно об этом послушать, но раз уж вы выпустили джинна из бутылки, продолжайте свой рассказ.
Я понимающе улыбнулся Одержимому.
– С удовольствием, Грег. Первая фаза кайфа от крэка – это эйфория. Это когда вам так невыразимо хорошо, что хочется закричать на весь мир: «Я люблю крэк! Я люблю крэк! Все вы, кто не курит эту дрянь, даже не представляете себе, чего лишаетесь!» И если вы думаете, что я шучу, попробуйте хоть чуточку сами покурить, и вы поймете, что я имею в виду.
– Сколько времени длится эта фаза? – спросил Ублюдок.
– Не так долго, как хотелось бы, – печально покачал я головой. – Минут пятнадцать-двадцать. Потом начинается вторая фаза, почти такая же приятная, но не совсем. Она называется «словесный понос». Название говорит само за себя, только этот словесный понос отличается от того, что извергают совершенно трезвые лживые трепачи.
– И в чем же разница? – спросила Ведьма, которой, очевидно, было интересно узнать, как отличить одно от другого.
– Ну, очень трудно описать бессмысленную наркотическую болтовню, – глубокомысленно прищурился я, – тем, кто никогда не бывал под кайфом. Могу сказать одно – она состоит из бесконечного потока сбивчивой бессмысленной речи, которая другим торчкам кажется блестящей, в то время как нормальные люди воспринимают ее как полнейшую чепуху.
Похоже, Одержимый понял меня правильно.
– Значит, именно в этой фазе вы узнали важную для вас информацию?
– Да, это очень логичное предположение с вашей стороны, Грег. Мы с Дэнни сидели на бетонном полу под асбестовым потолком, прислонившись спиной к дешевой гипсокартонной стене, с которой слезали два слоя краски на свинцовой основе. Рядом сидели три беззубые кокаинистки-шлюхи и с обожанием глядели на нас. Я сказал: «Не могу представить себе лучшего места, чтобы насладиться крэком, дружище». – «Вот именно, – пробормотал он. – Думал, я привезу тебя в плохое место?» Он снова поднес к губам трубку и сделал глубокий вдох. «Позволь мне задать тебе один вопрос, – сказал я. – Знаешь, по дому ходят странные слухи о том, что вы с Нэнси – двоюродные брат и сестра. Конечно, я понимаю, что это вранье и все такое, но я подумал, тебе стоит знать о том, какие сплетни люди распространяют за твоей спиной». Неожиданно он сильно закашлялся, потом помотал головой, словно пытаясь обрести контроль над нахлынувшими ощущениями.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем он сказал: «Это не сплетни, дружище, это правда. Мы с Нэнси действительно двоюродные брат и сестра. Ее отец и моя мать – родные брат и сестра». Он повел плечами. «А ты не боишься близкородственной связи? – спросил я. – Джонатан, похоже, нормальный малыш, а каким будет второй ребенок? Вдруг он появится на свет уродом?» Дэнни покачал головой. «Нет, риск очень мал, – уверенно сказал он. – Мой отец врач, и он все тщательно проверил. Но если мне судьба сдаст плохую карту, я оставлю мутанта в роддоме. Или закрою его в подвале и буду раз в месяц опускать ему ведро с рубленым мясом». Обратите внимание! Это сказал не я – Дэнни! Мы были как раз в фазе словесного поноса, в которой самые абсурдные вещи казались имеющими смысл.
Одержимый и Ублюдок тихо засмеялись.
– Какие еще важные сведения вам удалось узнать? – спросил Ублюдок.
Я с готовностью кивнул, искренне желая сменить тему разговора.
– Выяснилось также, что Дэнни профукал (в буквальном смысле – прокурил и пронюхал) два своих последних бизнеса. До санитарных перевозок у него была курьерская служба на Манхэттене. Именно тогда он начал курить крэк с одним из своих курьеров-велосипедистов, и это было начало его финансовой гибели. До того он всегда был успешным. Теперь же от него осталась только внешняя оболочка. Его уверенность в своих силах была подорвана, банковский счет истощен, а жена, которая с самого начала была совсем не подарок, решила превратить его жизнь в сущий ад. Как бы то ни было, в тот вечер мы не вернулись домой. И только далеко за полночь я вспомнил, что забыл позвонить Дениз. И в тот момент, когда мы уже выезжали в Бэйсайд, началась новая фаза кайфа. Стремительно скатившись с высот эйфории, я плюхнулся прямиком в фазу параноидальной тревоги.
Я остановился, потому что мне стало тревожно уже только от того, что я подумал о фазе тревоги. Потом сделал глубокий вдох и сказал:
– Третья фаза – это ужасная атака негативных мыслей, налетающих, подобно цунами. Начинаешь тревожиться обо всем: об ошибках прошлого, настоящего, о том, что плохого может случиться в будущем. У Дэнни все тревоги были связаны с деньгами. Я это понял, потому что когда мы выезжали на шоссе в сторону Бэйсайда, он сказал: «Ситибанк собирается отнять у меня квартиру в кондоминиуме и вышвырнуть мою семью на улицу. Ты можешь одолжить мне десять тысяч долларов? Мне больше не к кому обратиться». Я сделал глубокий вдох, пытаясь извлечь какую-то пользу из слов Дэнни, чтобы унять собственную тревогу. Раз его жизнь еще хуже моей, то о чем мне беспокоиться? «Да, – ответил я. – А тебя есть ксанакс или валиум, чтобы хоть немного успокоиться? Что-то мне нехорошо». Он отрицательно покачал головой. «Нет, у меня такого нет. Почему бы тебе не раскурить трубочку еще раз? Там должно было остаться немного смолы от крэка. Тебе станет лучше». Я кивнул и схватил трубку. «Спасибо, подержи руль, пока я прикурю. Не хочу обжечься». Дэнни взял руль. Так мы и доехали до Бэйсайда – я курил, Дэнни вел машину. Поднимаясь на лифте, мы не сказали друг другу ни слова. Мы даже не смотрели друг на друга. Мы оба были слишком сконфужены произошедшим.
Помню, я мысленно поклялся, что никогда больше не стану с ним разговаривать. Я хорошо понимал, что такой человек, как Дэнни, не принесет мне ничего хорошего. Тот, кто говорит о своей семье в таком тоне, как Дэнни, кто употребляет наркотики, как Дэнни, у кого хватает наглости затащить меня в самый отвратительный кокаиновый притон Гарлема, – тот разбудит во мне самое худшее. Я твердо это знал. И вот, как только я вставил ключ в замок, дверь распахнулась. На пороге стояла плачущая Дениз. Я со страхом смотрел на нее, мое сердце бешено колотилось. Вскинув руки ладонями вверх, я открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Наступила четвертая фаза. Фаза самокопания, раскаяния, чувства вины, депрессии – вплоть до желания свести счеты с жизнью. Против нее существует только два известных противоядия. Первое – употребление больших доз транквилизаторов типа валиума, ксанакса и клонопина. Второе – долгий сон, порядка двух-трех суток. В противном случае риск самоубийства только возрастает. Я стоял перед Дениз, от меня воняло мочой, шлюхами, крэком и черт знает чем еще, и она сжалилась надо мной. Напоив меня ксанаксом в количестве, способном вырубить кита-полосатика, она раздела меня, уложила в постель, и я провалился в сон.
