Вы меня не знаете - Махмуд Имран

– Чувак, перчатки надень, – говорит он и вытаскивает из кармана куртки пару латексных перчаток.

Я надеваю их и заглядываю в пакет. Пистолет там, лежит на дне, похожий на толстый черный ломоть. Я беру его и чувствую его тяжесть в затянутой в перчатку руке.

– Заряжен?

– Пять пуль. Больше достать не смог.

– Готовы, ребят? Если остались вопросы, сейчас самое время их задать, – говорит Ки, выходя из спальни. Она на высоченных каблуках и в черно-белом платье. Волосы убраны наверх и почти никакого макияжа. Она очень красивая.

– Ага, – говорит Курт, едва замечая ее, – погнали.

– Рации взяли?

Мы киваем.

– Не забудьте: пользуемся только этим каналом. Телефоны в клубе не ловят, – говорит Ки и протягивает мне спортивную сумку.

– Не очень подходит к платью, – говорю я, но она не в настроении шутить.

Я беру сумку и кладу в нее пистолет. Стягиваю перчатки и засовываю в карман джинсов. И мы уходим.

Когда мы спускаемся по лестнице, я замедляюсь и пропускаю Курта вперед. Беру Киру за руку и немного торможу ее. Она оборачивается и смотрит на меня. Мне хочется сказать что-нибудь, что угодно, просто чтобы найти с ней контакт, но нужные слова не приходят в голову. В итоге я молчу. Несколько секунд она смотрит мне в глаза.

– Прости, – говорит она, останавливается и целует меня в щеку.

На улице мы расходимся в разные стороны. Ки – ловить такси. А мы с Куртом идем на остановку ждать автобус. Мы оба одеты в почти одинаковые белые худи и белые кроссовки. Мы знаем, что в автобусах камеры. Мы хотим на них попасть. Это часть плана, который мы с Ки прогоняли несколько раз подряд. Через несколько минут приходит нужный автобус, мы запрыгиваем в него, поднимаемся на второй этаж и садимся сзади, где нас никто не подслушает. В конечном итоге это не важно, потому что за всю поездку ни я, ни Курт не придумали, что бы такого сказать.

Следующие пятнадцать минут проходят медленнее, чем обычно. Они тянутся так долго, что в какой-то момент мне начинает казаться, что мы едем в этом автобусе уже час. Время от времени меня захлестывает паника, и я замедляю дыхание, чтобы успокоиться. Мысли бегут по кругу, который я не могу разорвать. Убить человека. Не подстроить, чтобы кто-то другой нажал на спусковой крючок и отнял жизнь. И не как в кино или в Call of Duty, а по-настоящему. Когда кровь. Когда я буду стоять с ним лицом к лицу и чувствовать его дыхание. Вот такое убийство. Я собираюсь совершить нечто такое, что врастет в меня навсегда, станет моей частью. Я буду просыпаться утром и полсекунды думать, что забуду случившееся. Полсекунды, когда мне покажется, что это был сон или что мы просто об этом говорили, но все же не сделали. А потом полсекунды пройдут. И потянется мой день. А потом, на следующий день, все повторится. Как тюремный срок, только хуже, потому что срок хотя бы кончается. И есть надежда. Надежда, что когда-нибудь это перестанет казаться реальным, а станет похоже на сон. Точно не знаю. Единственное чувство, которое у меня осталось, – это как когда похитили Ки. Именно так я себя чувствовал тогда. И все опять вернулось в ту же точку. К Кире. Я не могу ее потерять. Я смогу сделать это ради нее. Я смогу сделать это ради нее, пусть даже это означает, что я буду вспоминать об этом каждый день до конца жизни. Потому что без нее у меня ничего нет.

Клуб, который нам нужен, находится прямо по маршруту автобуса, и мы проезжаем практически мимо главного входа.

Пятничная толпа собирается. Уже выстроилась небольшая очередь. Все эти люди, видимо, живут жизнью, где нет ни перестрелок, ни банд, ни учащенного сердцебиения. Странно даже находиться вне дома и видеть людей, у которых обычная жизнь. Автобус останавливается совсем рядом с клубом, но мы не двигаемся. Через пару секунд он отваливает, увозя нас, и клуб остается позади. Я смотрю в заднее окно и мельком вижу Ки. Она стоит рядом с мужиком размером с гору и кажется крохотной. Любой вышибала впустил бы ее, даже не зная, думаю я. Пока клуб исчезает из виду, я успеваю заметить вспышку ее улыбки, которая предназначена не мне и которую я не видел уже несколько недель. Затем она поворачивается спиной и проскальзывает в двойные двери, а вышибалы смотрят ей вслед.

Через пять остановок мы с Куртом выходим. Клуб в полумиле от нас, но мы точно там, где и должны сейчас находиться. Мою щеку все еще покалывает от поцелуя, и, наверное, он должен казаться мне талисманом, но почему-то не кажется. Кажется, правда, вроде как реликвией. Я уже собираюсь дотронуться до него, но в последний момент передумываю. Не хочу, чтобы пропало его сияние. Сейчас звучит тупо, но я хотел, чтобы он меня защитил. Я до сих пор не знаю, почему она попросила прощения, но тогда я отложил эту мысль на потом.

На главной улице полно людей, как всегда в это время в пятницу. Люди пришли, чтобы развлечься после рабочей недели или просто отметить ее окончание. На пару часов забыть об обычной жизни. Мы смешиваемся с ними. Мы даже могли бы быть как они. Просто обычные люди, которые живут обычной жизнью и делают что-то обычное.

Мы приближаемся к первой боковой улочке на нашем пути, и Курт подталкивает меня локтем. Мы сворачиваем туда, я открываю сумку и, пока Курт снимает белое худи, достаю оттуда черное и протягиваю ему. Он его надевает. Потом переодеваюсь я. Оба белых худи отправляются в сумку. Дальше – кроссовки. Мы переобуваемся в черные, которые достаем из сумки, а белые кладем на их место. Мы проделываем это так быстро, что почти не теряем времени. Доходим до конца улочки и сворачиваем налево, так что теперь идем параллельно главной улице. Сердце у меня снова начинает биться чаще. Ладони потеют, но с этим ничего не поделаешь. Я вытираю их о худи, но Курту ничего не говорю. Он шагает так, будто выбросил из головы все остальное. Судя по его лицу, так он и планирует относиться к нашей операции. Сначала один этап, потом другой.

Минут через двадцать показывается задняя сторона клуба. Мы накидываем капюшоны и подходим. Сбоку стоит мусорный бак, полный строительного мусора. Убедившись, что вокруг никого, я надеваю перчатки, приседаю за ним, вытаскиваю пистолет из сумки и засовываю за пояс.

Я снова лезу в сумку и достаю другую, поменьше – белую полиэтиленовую, для покупок. В ней лежат еще одно худи, треники и кроссовки. Сумку с нашей белой одеждой я прячу в баке под какими-то досками – быстро, на ходу, чтобы, даже если нас увидят, никто ничего не заметил. Когда бак остается позади, в руках у меня только белая сумка для покупок. Спортивная, с белой одеждой и кроссовками, остается в баке, и мне кажется, что вместе с ней остается и часть моей жизни.

Дальше мы идем к клубу, одетые в черное. Я смотрю на Курта. Чернота одежды, темнота ночи, оттенок его кожи – все сливается вместе. Он молчит, но натягивает капюшон худи прямо на глаза. Я тоже. Мы знаем, что на этой улице камеры, но, если закрыть лицо, это не проблема. Любой, кто посмотрит записи, скажет, что мы – те ребята в белом, которые ехали в автобусе. А не в черном. А камеры… Не важно, с какой стороны мы подойдем к клубу, мы все равно на них попадем. В Лондоне камеры повсюду. Пробраться мимо всех не получится, так что придется сделать так, чтобы они сыграли в нашу пользу. Пусть они расскажут другую версию. Обеспечат нам алиби.

Еще через две минуты мы оказываемся у заднего входа. Мы шли пешком, но я начинаю дышать тяжело. Почему-то сейчас сложнее, чем было в нашем псевдопритоне, – кажется, вечность назад, хотя прошла всего пара недель. Я пытаюсь выровнять дыхание и киваю Курту. Я готов.

Мы на месте. Курт налегает всем весом на дверь, и она открывается, как и обещала Ки. Мы переглядываемся, тихо проскальзываем внутрь и закрываем за собой дверь. Ки была права: здесь темно. Если когда-нибудь здесь и были лампочки, то все перегорели. Я вытаскиваю телефон, включаю и свечу им, как фонариком. Тогда я не понял, что даже просто включенный телефон посылает на вышку сигнал, благодаря которому обвинение через несколько месяцев узнает, где я находился в ту минуту.