Эрик Ластбадер - Черный клинок
Торнберг умолк, но и Хэм тоже молчал. Он умел это делать, в отличие от братьев, которые в последнее время проявляли растущую нетерпимость по отношению к отцу. Их контакты с ним почти прекратились. Они видели в нем теперь лишь сварливого эгоистичного старца, несколько подзадержавшегося на этом свете. Хэм же относился к отцу как к своего рода идеальному мужчине, умеющему логически мыслить, точно рассчитывать ходы, генерировать идеи, как к бойцу, владеющему тактикой ведения беспощадной войны, идущей в мире корпораций. В таких вещах Хэм, хотя и придерживался собственных правил, но всегда старался как можно больше походить на него.
– Взять хотя бы для примера наших друзей Юджи Шияна и Наохару Нишицу, – заговорил наконец Торнберг. – Мы исходили из того, что они уравновесят друг друга, в итоге их сила сведется к нулю, и наше дельце будет в шляпе.
"Да уж дельце, – хмыкнул про себя Хэм. – Наше "дельце" должно поставить нынешний японский экономический колосс на колени и тем самым покончить с такими опасными богатыми радикалами, как Наохару Нишицу".
– Да, сэр, – подтвердил он вслух слова отца. Еще с тех пор, как его в девять лет отправили в приготовительную школу, он привык обращаться к отцу вежливым "сэр", и не иначе.
Торнберг, наблюдая, как его сын налег на еду, продолжал:
– Насколько я понимаю, стремительное усиление общества Черного клинка параллельно с поступлением в течение нескольких лет в распоряжение Нишицу фантастических сумм от японской элиты поставили нас перед необходимостью положить этому конец. Ты дал свое согласие. Такое же согласие я получил от президента и от военных. А еще больше им понравилась моя идея покончить с ними с помощью хитроумных ходов, в результате которых они сами уничтожат друг друга.
– Сэр, мы оба знаем, что планировать – это одно, а воевать – совсем другое. Хорошо, что благодаря моему запасному варианту удалось поставить в центр событий Джейсона Яшиду.
– Ты мне, сынок, пилюлю не подслащивай. Кто-то пронюхал, что для внедрения в храм Запретных грез, в этот распроклятый клуб ультраконсерваторов в Токио, мы используем Моравиа. Нам известно, что там собирается головка "Тошин Куро Косай" – общества Черного клинка. Моравиа собирал компромат на Нишицу, чтобы нам было чем подтолкнуть Юджи Шияна к действию. Он также снабжал нас подробностями относительно последних назначений членов общества Черного клинка на руководящие посты в многонациональных корпорациях по всему миру. Ясно, что они переходят в наступление, и нам, несомненно, нужно раздавить их прежде, чем они займут важные позиции. Вот на что замахнулся Моравиа, и тут-то они его прихлопнули.
Губы Торнберга дернулись, будто вид пищи вызвал в нем давно забытый рефлекс.
– Нам, однако, все еще не хватает очевидных доказательств того, что Нишицу связан с ультраконсерваторами, радикальными террористами и обществом Черного клинка, – подытожил он. – А еще нужны дополнительные сведения о планах "Тошин Куро Косай". Они уже сделали очередной ход, попытавшись поступить так же, как и с Моравиа, с единственным человеком, способным пройти по его следам в этот гадюшник, храм Запретных грез.
– Имеется в виду Мэтисон?
– Да, он. Наш человек в министерстве обороны – Шипли – молодец, что завербовал его.
Хэм прикончил остатки индейки и бутерброд с овечьим сыром и принялся сооружать себе второй бутерброд.
– Я хотел бы поговорить о нем, – начал он. – Раз уж противник до него тоже добрался, нам, вероятно, стоит подумать о его замене, чтобы...
– Так не пойдет! – перебил его Торнберг. – Слушай, что я тебе скажу о нашем приятеле Вулфе Мэтисоне. Лучшего детектива на свете не сыскать, уж ты мне поверь. Он сочетает в себе безошибочную интуицию, ненасытную любознательность и бульдожье упрямство, а вкупе это делает его грозой для противника.
– Агент Яшиды уже на месте, – возразил Хэм. – И я вынужден напомнить, сэр, что от Мэтисона мы не получили ничего, кроме какой-то лапши на уши, что, мол, по словам нью-йоркского главмедэксперта, Моравиа изнутри выглядит моложе, чем снаружи. Но даже если медэксперт не врет, для нас это интереса не представляет.
– Ты, сынок, не знаешь Вулфа Мэтисона так, как я. Чтобы оценить его качества, надо видеть его в действии. А я видел. Будь спокоен, у меня весьма веские причины, чтобы остановить выбор на нем... Ну а что еще у тебя есть для меня?
Хэм решил не настаивать на дальнейшем обсуждении, оставшись, однако, при своем мнении, что с Мэтисоном что-то надо решать. Чем больше он обдумывал то, что говорил ему Яшида, тем сильнее склонялся к его точке зрения. Мэтисон – очень опасный тип. Что еще хуже – непредсказуемый. Отец, очевидно, не понимает этого, а вот ему с Яшем виднее.
– Фу ты, чуть не забыл, – воскликнул он, сунув руку в карман и подавая отцу небольшой конверт. – Шеф нью-йоркской полиции Бризард сумел наконец-то разжиться нормальным скрыто снятым фото этой японской деятельницы, так сказать, искусства, которая привлекла внимание Мэтисона как раз перед тем, как его ловко спустили с крыши. По-моему, этот снимок мало что дает.
– Ты кому-либо показывал его, сынок?
– Нет, – отрицательно покачал головой Хэм. – Видишь, печать Бризарда в целости и сохранности.
Торнберг пригляделся к конверту. Конверт, согласно указаниям Хэма, был заклеен липкой лентой на матерчатой основе с печатью начальника полицейского управления Нью-Йорка. Он крякнул и взрезал ленту столовым ножом. Внутри оказалась одна-единственная крупнозернистая черно-белая фотография. Какое-то время Торнберг молча разглядывал лицо молодой женщины на фото, а затем осторожно отложил его.
– Бог ты мой! – воскликнул он, видя, как Хэм расправляется с ростбифом, швейцарским сыром и сандвичем с шинкованной капустой. – У тебя аппетит, как у всего Седьмого флота.
– Это все морской воздух, сэр, – ухмыльнулся Хэм, набивая рот хрустящей чесночной приправой. – Я от него всегда есть хочу.
– Врешь ты все и не краснеешь, – изрек Торнберг, криво улыбнувшись тонкими губами. – Ты всегда жрал, как гренадер. Мать тебя звала гиперактивным ребенком. А я ей всегда говорил, что это вздор, просто, мол, мальчишка жрет, как положено мужику. – Он довольно хмыкнул. – Женщины! Они воображают, будто знают все на свете, и особенно про то, как растить детей. Какая чушь!
Взглянув прищуренными глазами на солнце над Чесапикским заливом, Торнберг ткнул большим пальцем в сторону кормы, где, несмотря на не такую уж и жаркую погоду, беззаботно загорала нагишом стройная молодая блондинка.
– Ну вот, почему я женился на этой? – спросил он риторическим тоном и сам же ответил: – Дети тут вообще никому не нужны. У нее одна функция, заметная любому здоровому мужику, и она выполняет ее что надо.
Он снова хмыкнул, толкая крючковатым пальцем лежащий на столе раскрошившийся пирожок, а затем пригубил немного сока и чуточку кетчупа.
– Еда. Теперь уже мне ничего этого не хочется.
Торнберг Конрад III разменивал уже восьмой десяток, но, как он с гордостью отмечал, это совсем не влияло на его мужскую удаль. Он и вправду внешне совсем не соответствовал своему возрасту и выглядел гораздо моложе.
– Однако же, если бы я захотел, то, наверное, смог бы сделать ребенка и этой, – сказал он и расхохотался, увидев выражение лица сына. – Ты, Хэм, всегда такой правильный. Только глобальные задачи на уме. Прямо идеальный солдат. Мне приятно, что я все еще могу шокировать тебя. Значит, я еще не совсем конченый.
Три года назад Торнберг перебрался в свое обширное поместье в лесах Виргинии. А вскоре после этого встретил Тиффани и женился на ней. "Телка", – про себя обозвал ее Хэм. Он отчетливо помнил, как она сказала своим писклявым глупым голосом: "Привет! Меня зовут Тифф. А вас как?" Теперь она носила имя Тиффани Конрад, и, с точки зрения Хэма, уже одно это было ужасно смешно.
Как-то раз Торнберг, немного перестаравшись с виски "Гленливет" (ничего другого он не пил), признался сыну, что больше всего его удручает тот факт, что он уже не может стоять прямо. "Все равно, – сказал тогда отец сиплым от спиртного голосом, – там, где это больше всего нужно, у меня стоит как надо. Так что кому какое собачье дело, что я слегка гнусь от ветра. Я на своем веку пережил достаточно бурь".
Хэм знал, что это не простое бахвальство, Торнберг сумел одолеть, обойти и одурачить всех своих врагов. "Если для победы что-то нужно, – изрек он однажды, обращаясь к сыну, в буквальном смысле окосев от алкоголя, – то это надо сделать и точка. Все остальное забудь. Бабы, это продажные твари, они приходят и уходят. Да и детишки, черт бы их побрал, тоже предадут тебя. Вырастут и будут вытворять все, что в башку взбредет".
Хэм вспомнил то свежее осеннее утро, когда отец взял его на совещание в Пентагон. Он тогда только-только вернулся из Вьетнама, весь в наградах, и думал, что отец хочет показать его коллегам в наилучшем виде.
