М. Роуз - Меморист
Чандра сложила кости в терракотовый кувшин и отнесла его к священному дереву Шами. Приподнявшись на цыпочках, она повесила кувшин на самую высокую ветку, до которой смогла дотянуться.
Наконец женщины ушли.
Охана проводила взглядом, как они становились все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли вдали. Солнце опустилось за горизонт. Луна взойдет только через несколько часов. Опустившаяся на землю серая мгла принесла с собой прохладу. Воды реки по-прежнему плескались о берег, но колокола умолкли, а плачущие женщины ушли так далеко, что их больше не было слышно. Этот жуткий день, наконец, подошел к концу. Погребальная церемония была практически полностью завершена; через два дня женщины вернутся, чтобы забрать кости и похоронить их.
Зная, что сумерки надежно ее укрывают, Охана подкралась к дереву, засунула руку в кувшин и нащупала то, что осталось от ее возлюбленного: превращенную в известь плоть одного человека. Ее рука вынырнула, сжимая то, ради чего девушка и пришла сюда. Гладкая и белая, кость словно светилась в вечернем полумраке. Прижимая ее к груди, будто она могла что-то рассказать, спасти, предложить утешение, Охана крадучись вернулась в одинокую ночь.
ГЛАВА 53
Он увидел, что все эти тела и лица, связанные тысячью взаимоотношений, родились заново. Каждое из них являлось страстным, болезненным, смертным примером бренности всего живого. Однако никто из них не умер, они лишь изменились, продолжая возрождаться заново, всякий раз с новым лицом; только время отделяло одно лицо от другого.
Герман Гессе «Сиддхартха»Баден, Австрия
Вторник, 29 апреля, 16.20
Меер сидела за роялем в квартире Бетховена, поставив пальцы на клавиатуру, и ощущала отзвуки мелодии. Ей было нестерпимо холодно, однако это не имело значения перед лицом того, что она должна была разобраться в случившемся. Только что время дважды искривилось назад, накладываясь само на себя. Вот она сидела здесь как Марго — в тот день, когда Марго впервые услышала мелодию флейты и растворилась в ней, — но затем она вспомнила еще более отдаленное прошлое. Неужели ей удалось заглянуть не в одну предыдущую жизнь, а сразу в две? Разделенные многими столетиями?
Толчком стала мелодия — но Меер не могла вспомнить ни одной ноты, у нее осталось одно только общее ощущение.
— Вы узнали то, что я только что сыграла?
Себастьян посмотрел на нее, совершенно сбитый с толку.
— Меер, вы сейчас не исполнили ничего похожего на музыку. Вы взяли ноту до. Три раза. После чего просто сидели с закрытыми глазами секунд двадцать-тридцать.
— Нет, я играла. Я же слышала.
Он покачал головой.
— Одна только нота до. Вы так сильно дрожите. Позвольте…
Нет, Марго обнаружила «мелодию памяти» и исполнила ее на рояле, после чего Бетховен повторил эту мелодию на старинной флейте. И это дало результат, пробудило в памяти еще более древние картины: мужчина, которого она любила всем сердцем, он умер, а она похитила его кость.
— Почему вы говорите неправду?
— Меер, вы ничего не исполнили. Я бы ни за что не стал вас обманывать. Только подумайте, что может значить для меня «мелодия памяти». Для меня и для моего сына.
Холод становился все более настойчивым. Встав, Меер прошла мимо Себастьяна, мимо девушки у входа. С той же странной уверенностью, испытанной ею, когда она садилась за рояль, Меер вышла в коридор, словно зная, куда именно идти. В маленькой спальне стояли кровать, застеленная тонким покрывалом кофейного цвета, комод, умывальник и вешалка, на которой висело пальто. Без колебаний Марго сняла тяжелое шерстяное пальто с крючка и сунула в него руки. Грубая ткань сразу же согрела. Настолько, что сильная дрожь, нисколько не обусловленная погодой, прошла.
Погрузив руки в карманы, Меер нащупала в левом маленькую дырочку. Взяв подгиб за угол, она сложила ткань так, что ее пальцы дотянулись до самого низа, где под подкладкой застряла монетка. «Они всегда проваливаются туда», — улыбнувшись, подумала Логан. Но под подкладкой было еще кое-что. Огрызок карандаша, испачканный высохшими черными чернилами.
Какое право она имеет надеть пальто Бетховена? Если девушка на входе, продающая билеты, узнает о том, что кто-то трогает предметы экспозиции, она вызовет полицию. Меер стало стыдно: сама работая в музее, она знала, что каждый экспонат является неприкосновенным и священным. Поспешно сняв пальто, молодая женщина аккуратно повесила его на вешалку.
Все было в точности так, как до ее прихода, за исключением одной странной мысли, не дававшей ей покоя: когда-то в прошлом она уже надевала это пальто, чтобы изменить свою внешность и обмануть того, кто за ней следил.
ГЛАВА 54
Вторник, 29 апреля, 17.06
Поднимаясь вместе с Себастьяном по заросшему густым лесом склону, Меер повсюду вокруг видела изображения с открыток: стадо коз, пасущееся в лощине, стена из грубо обработанного камня и площадка, опасно нависшая над тридцатифутовым обрывом, откуда открывался захватывающий вид на раскинувшийся внизу городок. Баден оказался именно таким, каким она его и представила, когда Отто впервые упомянул о нем.
— Отсюда все видно как на ладони, но вас снизу никто не увидит, — тихо промолвил Себастьян.
Меер удивилась, почувствовав у себя на плече его руку.
— Вы подошли слишком близко к краю. Ограждения здесь нет. Бывали случаи, когда отсюда срывались вниз.
— Смерть в Венском лесу, — попыталась отшутиться Меер. — Иоганн Штраус был бы очень огорчен.
— Особенно если вспомнить, что вальс считался бегством от смерти. Но здесь и без того более чем достаточно трагичного. Майерлинг совсем недалеко отсюда. Вы знаете об этом?
Меер покачала головой.
— Эрцгерцог Австро-Венгрии Рудольф и его возлюбленная, баронесса Мария Ветсера покончили с собой в его охотничьем домике, это всего в нескольких километрах отсюда. Эрцгерцог был женат, а баронессе было всего восемнадцать лет. Теперь в этом здании монастырь, но местные жители утверждают, что призраки влюбленных до сих пор бродят по окрестным холмам.
— Мой отец не шутил, говоря, что в Вене люди просто одержимы смертью. Вы уже не впервые заводите речь о призраках. Вы сами в них верите?
— Я никогда не задумывался о призраках и жизни после смерти до того, как Николас… — Не договорив, Себастьян взглянул на часы. — Нам нужно поторопиться. Осталось еще около часа светового дня.
Они покинули смотровую площадку, и Меер повернула направо, в то время как Себастьян направился налево.
— Нет, сюда, — окликнул он.
— А разве нельзя пойти вот по этой тропинке?
— Эту дорогу я не знаю. Все ходят этим путем. Я не хочу заблудиться.
— Мы не заблудимся.
— Откуда вы это знаете?
Меер пожала плечами.
— А разве нельзя просто посмотреть, куда приведет эта тропинка?
Еще несколько минут они поднимались вверх, затем после очередного поворота впереди показалась маленькая желтая хижина с тремя стенами. На задней стене позади грубого каменного алтаря на кресте висел деревянный Иисус в человеческий рост, а по бокам стояли статуи девы Марии и Иосифа.
Меер уставилась на эту часовню в лесной чаще так, словно увидела привидение.
— Я здесь уже бывала… — прошептала она, заходя в тень навеса.
Опустившись на колени, Меер провела рукой по утрамбованной земле у основания стены. Закрыв глаза, она попыталась вернуться туда, откуда можно было смотреть назад во времени, но у нее не получилось. Логан понятия не имела, какое значение имела когда-то для нее эта часовня. Тем не менее, она продолжала снова и снова водить рукой по земле, словно надеясь получить какое-то чудодейственное послание.
— Меер, что вы делаете?
Обернувшись к Себастьяну, чтобы объяснить ему, Меер увидела, как мимо пробежала олениха, убегавшая от оленя. Под их копытами хрустел валежник, шелестела опавшая листва. Когда шум погони затих вдали, Меер уже не могла вспомнить, что хотела сказать.
— Что вы здесь ищете? — снова спросил Себастьян.
— Я сама точно не знаю, но… — Ее голос понизился в регистре, став таким же мрачным, как лапы голубых елей, бросающие тени вокруг. — Марго… помогла ему… она помогла Бетховену спрятать флейту и мелодию. И мне кажется, что или одно, или другое спрятано здесь.
ГЛАВА 55
Баден, Австрия
18 октября 1814 года
Быстрым шагом Бетховен направлялся по дорожке, ведущей в сады за гостиницей. Он говорил на ходу, непрерывно скручивая и раскручивая листы с нотными записями. Марго была поражена выдержкой маэстро. Она знала, что у него болят желудок и голова. У композитора почти не осталось жизненных сил, и он жаловался на усталость.
