Бентли Литтл - Возвращение
— Алиса! — крикнул Маккормак. Профессор в отчаянии метался по комнатам, искал жену.
Ее они нашли в чулане в гостиной, скорчившейся в углу; женщина тихо скулила, ее глаза были расширены от ужаса. Увидев их, Алиса закричала и попыталась оттолкнуть мужа, когда он наклонился, чтобы обнять ее. Но в его объятиях она расслабилась и заплакала. Лицо и руки у нее были расцарапаны, на ногах виднелись лиловые синяки. На порванной футболке и задравшейся юбке — пятна крови.
— О боже, — повторял Маккормак. — О боже!
Его жена рыдала, не в силах остановиться.
Глен взял Мелани за руку.
— Что случилось? — спросил профессор. — Что, черт возьми, тут произошло?
На этот вопрос мог ответить любой из них. Они уже знали, что все взаимосвязано, и Алиса, скорее всего, расскажет, что на нее напало какое-то существо…
монстр с прической «под африканца»
…или артефакты из коллекции Маккормака, которые вдруг ожили. Но причину случившегося они назвать не могли.
— Пойдем, выпьешь воды, — сказал Маккормак жене.
Он повел ее на кухню, мимо разбросанных по полу упаковок, мимо залитых молоком, соком и вином стен и потолка. Там нашел на столе целый пластмассовый стакан и наполнил его водой из-под крана.
— Ему известно, что мы напали на след, — тихо сказала Мелани Глену. — Он идет за нами.
Глен вздрогнул. Такая мысль тоже пришла ему в голову. Неизвестно, какая сила стоит за всем этим, но она их чувствует. Знает, что они занялись поисками, и посылает своих агентов, чтобы их остановить.
Алиса перестала плакать и жадно глотала воду. Теперь растерянным и обескураженным казался Маккормак. Мелани подошла к ним, чтобы предложить помощь.
Глен наклонился и поднял с пола глиняный черепок.
На неровном осколке была нарисована Алиса Маккормак, лежащая с раздвинутыми ногами, а из нее торчал украшенный резьбой дротик — похожий на тот, который теперь лежал у ее ног.
Смущенный и испуганный, он накрыл черепок ладонью, не желая, чтобы его видели остальные. Но линии рисунка словно зашевелились под его пальцами, одни удлинились, другие укоротились, и когда Глен бросил еще один взгляд на рисунок, то увидел Мелани, лежащую с раздвинутыми ногами — ее насиловала маленькая кукла с огромным пенисом.
Он хотел сунуть черепок в карман, но потом передумал и со злостью швырнул его в дыру в окне, выходящем на пустыню, и с удовлетворением наблюдал, как черепок ударяется о камень и разлетается на куски.
IIЭто происходит снова. История повторяется.
На то она и история, правда?
Нет. Не теперь. Не в наше время. Когда люди столько знают. Черт возьми, какой смысл изучать прошлое, если потом повторять те же ошибки?!
Пейса охватывало отчаяние — не только от неспособности найти череп, но и от того факта, что все остальные странные явления, о которых он узнавал и которые пытался изучить, к его приезду уже заканчивались, а сведения о них не поддавались проверке. Он искал пропавший череп по всему каньону Чако, сосредоточив усилия на дальней, недоступной части парка, в которой вел собственные не совсем легальные раскопки — «Запретная зона», как он ее называл в память о «Планете обезьян», — но безрезультатно. Потом поехал в Ховенвип и Меса-Верде, потом — в Навахо и Вупатки; даже останавливался в каньоне Уолнат, идя по следу необъяснимых сверхъестественных явлений, которые происходили не только среди руин анасази, но также в поселениях культуры синагуа. Но к его приезду все уже заканчивалось. Артефакты больше не перемещались и были возвращены в свои витрины. Звуки стихали. Не появлялись ни статуи, ни призраки. Документальные свидетельства — фотографии, видеосъемки — существовали, но всегда оказывались нечеткими, сделанными на бегу или в темноте, и на них трудно было что-то различить.
Однако в рассказах очевидцев недостатка не было, и картина вырисовывалась устрашающая. Теория, которую они разработали с Элом, оказалась не только верной, но и применимой к современному миру.
Через тысячу лет люди снова стали исчезать.
Интересно, как далеко все зайдет на этот раз.
Во время каждой остановки ученый просматривал газеты, искал свидетельства стихийных бедствий или грозящих катастроф. Работая в Чако, Пейс сделал открытие — он хотел поделиться им с Элом, но не успел, — что гибель древних культур, от анасази до ацтеков, сопровождалась катаклизмами библейских масштабов. Юго-Запад пострадал не только от засухи, продолжавшейся несколько десятилетий, и от набегов саранчи, но также переживал период геологической нестабильности, с землетрясениями и необычной вулканической активностью. Ничего подобного пока не наблюдалось, но Пейс был настороже.
Он ехал в сторону Альбукерке по шоссе номер 40 через радиоактивный город Грантс. И морщился, глядя сквозь ветровое стекло. Добыча урана, ядерные испытания, бурение нефтяных и газовых скважин… Ничем не ограниченная эксплуатация природных ресурсов… Компенсация бедному штату с прекрасной и изобильной землей. Большегрузный трейлер обогнал его справа; щебень из-под его колес застучал по капоту. Пейс не любил покидать каньон Чако и старался как можно реже сталкиваться с реальным миром.
Он подумал об Эле и о черепе. Может, земля наносит ответный удар? Может, именно в этом все дело? Или ее бывшие распорядители…
Ему приходилось слышать еще более безумные теории.
Черт возьми, он сам выдвигал еще более безумные теории!
За окном проносилась дикая местность. Красные скалы на севере. Плоские горы на востоке и юге. Он устал от долгой езды, а пробег его старенького пикапа приближался к отметке 200 000 миль, но не все можно доверить телефону или электронной почте. Кое-что требует личного присутствия.
Пейс ехал по пустынному плоскогорью, открыв окна пикапа и включив на примостившемся под панелью магнитофоне музыку из балета «Билли Кид» Аарона Копленда. Пейс считал Копленда величайшим американским композитором. Другие предпочитали Чарльза Айвза, с его судьбой настоящего янки, и не хотели признавать, что дух Запада лучше всего выразил еврей-гомосексуал из Бруклина. Но музыка Айвза всегда казалась ему искусственной: ограниченной, хаотичной, клаустрофобной. Как марширующий перед трибуной оркестр или рояль в гостиной. Она не передавала величия широких просторов и бездонного неба, как балеты Копленда; она не обращалась к духу Запада.
Пейс улыбнулся. Разве он в этом что-нибудь понимает? Он всего лишь антрополог.
Антрополог, гоняющийся за призраками…
Офисные здания Альбукерке торчали на плоской долине, словно устремленные в небо ракеты, а остальной город показался только после того, как шоссе спустилось к Рио-Гранде. Пейс свернул на первом же повороте после реки, остановился на заправке «Фино», достал карту города и нашел Дель-Эсте-уэй. Улица находилась на окраине города, у подножия гор Сандия. Когда он выехал на длинную гравийную дорогу, ведущую к россыпи хижин, бунгало и трейлеров, день уже клонился к вечеру и солнце отражалось от металлических почтовых ящиков, так что было трудно рассмотреть адреса.
Кристиансен Дивайн — совершенно невозможное имя для человека, которого он разыскивал. Его отправил к Дивайну Райан Лэдд, который раньше работал в Чако, а теперь в Тузигуте. По случайному стечению обстоятельств Райан приехал в гости к своему зятю в каньоне Уолнат, когда Пейс в последнюю минуту решил туда заглянуть. Пейс рассказал, чем занимается и что ищет, и оказалось, что приятель Райана из Альбукерке знаком с кровельщиком, который нашел индейскую мумию, когда копал колодец на другом участке. Мумия якобы вылечила дочь кровельщика от трещины позвоночника. Райан об этом даже и не вспоминал, считая, что его приятель преувеличивает ради красного словца, но, услышав историю Пейса, засомневался. С телефона зятя он позвонил приятелю, узнал имя кровельщика и сообщил его Пейсу.
— Может, это и пустышка, — предупредил он. — На вашем месте я бы сначала позвонил.
Пейс позвонил. Вернее, пытался. Но номер не обслуживался, и хотя это могло означать, что абонент просто не заплатил за прошлый месяц, мозг Пейса начал предлагать гораздо более зловещие сценарии. Поэтому он тут же распрощался и поехал в Альбукерке.
Адрес у него имелся, но и без него Пейс вряд ли заблудился бы. Фамилия ДИВАЙН была написана печатными буквами на покосившемся почтовом ящике в самом начале узкой грунтовой дорожки. Эта дорожка больше подходила для велосипеда, чем для пикапа, но Пейс все же свернул и поехал по пыльной, идущей под уклон тропе к старому трейлеру, некогда белая крыша которого блестела на солнце.
Он остановился рядом с черным, заляпанным маслом мотоциклом в конце закруглявшейся дороги. Трейлер выглядел нежилым. Дом на колесах высотой с человеческий рост стоял среди высохших коричневых сорняков, грязный и облупленный, с окнами, заклеенными изнутри пожелтевшими газетами. Одинокий дуб, корявый и наполовину сухой, отбрасывал тень на некое подобие туалета. По другую сторону от туалета на деревянных колодах был установлен микроавтобус — не один из этих новых, семейных, а старый, с единственным окном сзади, на которых подростки обычно ездили на рок-концерты или по девкам.
