Измайлов Андрей - Белый ферзь
Оно, окно, где-то тут. Как раз в отделе эстампов. Ибо ведет коридорчик из отдела эстампов именно и только в отдел, редких рукописей. Дверь – на кнопочном-кодовом запоре – головоломка для малолетних: угадай три цифры и дерни за колечко, она и откроется.
– Туда можно? – осведомился Колчин у дальнозоркой дамочки, указывая на дверь пеналом с шаолиньской доской.
(Вот хлопот было с подарком японского промышленника! Допуск, пропуск, внос-вынос. Пацанки-соплявки в милицейской форме на центральном входе: «С этим – нельзя. Обратно не выпустят, извините… – Мне как раз с этим и нужно. Я бы хотел показать специалистам. – Тогда вы обойдите библиотеку по Невскому. Там со стороны Садовой вход для сотрудников и дирекции. Там вам объяснят». Объяснили. Еще один милицейский пост. Только здесь не пацанки-соплявки, а мужички-гвардейцы. Но тоже в готовности разве что номер три… четыре-пять, вышел Колчин погулять. И ни намека на бдительных охотников: «Пройдите сюда. Пожалуйста, пожалуйста… Тут к вам, извините, гражданин из Москвы… – Да-да, пожалуйста…»).
Допуск в отдел редких рукописей Колчин получил на раз. И напутствие обратиться к старшему библиографу. И сожалеющее предупреждение о том, что исчерпывающую консультацию коллеге могут дать не столько в Публичке, сколько в ИВАНе. Знаете, где это? На Дворцовой набережной. А, ну вы знаете.
Потому вопрос «туда можно?» был проверочным – насколько возросла бдительность библиофилов со времен недавней кражи, не говоря уже о краже давней. Ни на грош не возросла!
– Вообще-то нельзя. Это у нас отдел редких рукописей… – пояснила очевидное дальнозоркая дамочка. – Постойте здесь, я спрошу…
Спросит она! Ей бы спросить у посетителя, а что, это у вас под мышкой за футляр, а почему вы интересуетесь эстампами посредством открывания витрин, а ваши документы, товарищ?
Документы, граждане, в порядке. Допуск имеется. Получен час назад в дирекции. Вот он.
Что же вы сразу не сказали? Тогда можно, разумеется. Заходите, только тише, тише. Люди работают…
Знаю, знаю. У меня жена здесь не так давно тоже работала.
Да-а? У нас?
У вас. Нет, не как сотрудник. Как ученый. Из Москвы. Колчина Инна Валентиновна…
Старший библиограф внешне походил на младшего сына в многодетной семье. То есть рожденный на исходе потенции и возраста: извини, что недодали…
Тут будет уместно опять прибегнуть к китайской литературной традиции: «Там их встретили с большим почетом. Но об этом рассказывать не стоит». Ибо львиная доля времени ушла на то, что Колчин знал раньше. То есть – про доску, про печати, про Шаолинь. А также про специализацию: «Вам лучше обратиться в ИВАН, в бывший Азиатский фонд. Впрочем, у нас тоже есть чем похвастаться…». Тем же Остромировым Евангелием. (Знаете ли историю про его похищение?.. Теперь знаю… А еще у нас есть последнее державинское стихотворение, начертанное его рукой на грифельной доске. Помните? «Река времен в своем стремленьи уносит царства и царей…». Как же, как же! И молитвенник Марии Стюарт. Она держала его в руках, когда ей рубили голову. Хранит следы крови. Но он не здесь, он в Руссике, на втором этаже. А здесь у нас только рукописи. Редкие. Вы, конечно, знаете, какой скандал приключился недавно? Как раз здесь. А что ж вы хотели, если…).
В общем, там их встретили с большим почетом…
Колчин не проходил спецподготовки, которую в полном объеме освоил Андрей Зубарев, однако знанием-использованием этикета владел вполне. Потому наводил старшего-младшего библиографа-сына на занимающие темы исподволь, но настойчиво. Так что день прошел не зря. Даже не день. Который час? Еще чуть – и будет третий. Непозволительная роскошь – просаживать время целиком и полностью в библиотеке, пусть даже в ней столь радушные, многоречивые и… лопоухие собеседники. С Андреем Зубаревым он обговорил встречу у подножия Екатерины Второй, чтобы далеко не ходить. («Тебе так удобно, Юрий Дмич?! – почти неосязаемо надавил Зубарев на «так» в телефонном обмене краткой информацией. – А тебе? – Да мне как-то один хрен! – Значит, жду»). Отрадно, что Колчин застал Зубарева дома. Иначе искать бы его не доискаться. Оказывается, Зубарев давно трудится не по адресу Литейный, 4. В фирме некой. Ну да мыслишки-то куда девать, как любил повторять древний анекдот псевдо-Маркс-Штейншрайбер. Мыслишки, иначе – информация, всегда при нем, при полковнике Зубареве. Еще вопрос, что за некая фирма, не филиал ли коммерческий бескорыстной ФСБ. То есть даже, не вопрос!
Оставшиеся полчаса до встречи Колчин посвятил самостоятельному осмотру места происшествия. Где это зрелище?.. Что ищет взор ваш? Коль скорбь иль изумленье, – вы нашли.
И действительно зрелище. Скорбь, изумленье. Кроме тех двух милицейских постов, которые Колчин уже проверил на прочность, – ничего. Выход на черную лестницу. С этой, черной, лестницы без всякой сигнализации вход в Русский фонд, круглую бывшую церковь, ныне до купола набитую книгами. Постовые внизу и не вздрогнут, не заметят. А внутри – всего лишь несколько особ женского пола. Ночью, понятно, никого. Дверь на черную лестницу выходит во двор – в тот самый двор, охраняемый милицией у железных-узорчатых ворот. Чего опасаться? Они же охраняют! Ну-ну. Что там во дворе?
Двор закоулистый, многовариантный. Чьи-то машины припаркованы. Чьи? Толи библиофилов, то ли гастрономов из «Метрополя». Верней предположить: гастрономов. Бесплатная стоянка под неусыпным контролем стражей порядка. Откуда бы сотрудникам Публички наскрести на машину? Бедность не порок…
Так. Еще пожарная лестница, ведущая на крышу, но соприкасающаяся с балконом третьего этажа. А балконная дверь – стеклянная, сквозь нее видать – книги там, книги, стеллажи. Ежели не по лестнице, то и по «Циклону» можно взобраться – по очистному сооружению, очистному от опилок: квадратная жестяная труба из подвала до крыши, опять же.
Оно конечно, все окна, через которые Колчин обозревал-изучал капризы закоулистого двора, тускло посвечивали свеженалепленной ленточной фольгой. Сигнализация! Но, по словам разоткровенничавшегося старшего библиографа, их налепили буквально на днях – ПОСЛЕ «кражи века». Не ДО, но ПОСЛЕ.
А как же ДО?
А вот так и…
Почему и необходимо было обладать сверхестественной леностью ума и тела, чтобы не употрошить сектор редких рукописей.
Нет, ну что вы! Окна самого отдела задолго до происшествия были под сигнализацией. Но вот в чем штука… Окна отдела – да. Зато окна коридора, где эстампы, – нет. Никакой охраны. То есть влезай, иди по коридору и мудрствуй над трехкнопочным кодом двери в святая святых. И все, ты внутри. Дверь, разумеется, тоже без «аларма».
Разумеется – кем?
А сотрудниками. Зачем дверь оснащать верещалкой, если окна с улицы уже оснащены? Через дверь ведь с улицы не войдешь, она в коридор выводит, который внутри библиотеки…
А если в коридор влезут с улицы, а?!
Да что тут брать, в эстампах! То есть, конечно, «Череповец», «Ликует весь народ», «Лошади князей Орловых» – тоже недурственная добыча, однако по сравнению с уникальным содержимым отдела редких рукописей – мелочь…
А если в коридор с эстампами влезут для того, чтобы из него, из коридора, – в уникальное хранилище?..
Вот! Вот вы знаете, об этом и не подумали. А расхитители именно подумали. Так и поступили.
Что же вы прохлопали?! Да-а, прохлопали… Но кто мог подумать!
Расхитители.
Угу, они подумали…
Засиживаются ли сотрудники после закрытия Публички? Или, того пуще, посетители?
Не-ет… Как можно! Все сдается под охрану милиции в обозначенное время. Это же… хм…сокровищница мыслей.
И милиция всю ночь бдит на своих постах (количество: два), не смыкая глаз?
Н-не в курсе. В курсе только, что дважды, кажется, за ночное дежурство они совершают обход.
Вдвоем? Втроем? Основательно или так…
Да скорее всего – так… При желании здесь можно заночевать, и ни одна собака…
(Характерно, Гостиный двор через дорогу на ночь обследуется-обнюхивается собаками. Публичка – нет. И верно! Чего там, в Публичке, ценного! Книжки- бумажки! То ли дело товары народного потребления!).
Получается, отсидись вор за стеллажами и открой окно подельникам в назначенный час – и бери, что хочешь?
Н-ну, где-то так… Только ведь надо заранее знать, что хочешь. Здесь таки-ие завалы!
Судя по всему, знали. См.: «… выяснилось, что супруги Сван снабдили других соучастников самыми подробными сведениями об организации охраны отдела редких рукописей, о том, как проникнуть в него и что следует взять».
A-а, вы про Вадика Свана?! Этот – мог. Еще как мог! Он издавна потаскивал. Когда шесть лет назад укатил в Израиль, из отдела рукописей исчезло несколько древнееврейских раритетов. Он ведь здесь знал все досконально! И оскорблялся, если на него хоть косо глянули. Активист, дружинник, в колхоз ездил со всеми – турнепс убирать! И всегда впереди паровоза – того самого, у которого в Коммуне остановка. К примеру, до своего убытия на землю предков – ярый антисионист. В 1967 году на партсобрании в Публичке встал и объявил забастовку: до тех пор, пока подлые израильские захватчики не уйдут с земли дружественных нам арабов, он, Вадим Сван, отказывается работать над Еврейской генизой, распорядителем коей является, и никого к ней, к генизе, близко не подпустит. Тогдашний директор встал из первых рядов, руками развел и произнес: «Ну… это уж слишком!». Однако в 1988 году Свана выпустили за кордон в числе первых. Почему бы и нет? Ведь активист! Вот и с’активировал…
