Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев
— Понимаешь, я все время мылась, мылась, шампуней и дезодорантов бочку извела — и все равно вонь. Будто я гнию. Я даже боялась к мужу подходить, думала, он тоже чувствует. Но знаешь, что меня добивало? Меня моя кошка стала бояться. Раньше с коленей не слезала. Спать ложишься — она тут как тут и устроится обязательно на голове. А потом в руки перестала даваться, шипит, шерсть дыбом и глаза сатанинские. Дурную энергию чувствовала, что ли? Или вонь ту самую? И вышло, что не она одна. Помнишь, комсомолец мой мне сказал: они тебя без порчи не отдадут.
Так и вышло, испортили. Я и не понимала, что это для него самое страшное.
Как-то вечером муж вернулся изрядно навеселе. Случилось такое не впервые.
Мужнины дела нередко вершились за ресторанным столиком, а то и прямо в офисе закатывался банкет.
Надя понимала и реагировала спокойно. Но тут будто взбесилась, закатила скандал.
Виновный сперва отшучивался, совал остервенившейся супруге успокоительное, а потом…
— Неважно, что именно у него сорвалось с языка. Главное, я поняла: так, как раньше, уже не будет. А так, как будет, я не хочу. Я теперь для него, как бы это сказать, второй свежести. При его возможностях иметь изнасилованную жену-неврастеничку просто неприлично. И этого он мне никогда не простит. Тем более, что сама виновата — предупреждал ведь! А в спальне опять эта кошка…
Утром, когда муж уехал в свой офис, Надя собрала все снотворное, имевшееся в доме, прикинула: в ее распоряжении часов десять — двенадцать, должно хватить.
— Дальше я мало что помню, все время была как под водой, и не хотелось выныривать. А меня тянули, тормошили… Потом появился доктор. А может, и не доктор он был вовсе, но весь в белом. Тощий. То ли он ко мне нырнул, то ли я к нему привсплыла. Он все про меня знал, с самого детства, кем я была, кем стала.
И, хорошо помню, без конца талдычил: вторая попытка, вторая попытка… А видишь, что оказалось. Наврал все. — Надя неумело загасила сигарету и закончила: — Но, знаешь, я все равно верю. Иначе не стоило и всплывать.
«Да ведь она мне рассказала… про Любочку, — снова зажмуриваясь до радужных кругов, подумал Лобанов. — Про то, что с ней дальше случилось. Или могло случиться. Только про какую-то не ту. Тогда комсомольцы окорочками не торговали… Какая же я все-таки сволочь!» — Как же все-таки выбраться отсюда? — спросил он вслух, в который раз отгоняя наваждение.
— Не знаю, — пожала плечами Надя. — Лица меняются, но неизвестно, что с ними происходит.
— Тезка мой, Репин, ушел же, сама говорила — Ну, не знаю, — повторила Надя, — Я не пробовала. Мне кажется, я здесь нужна.
— Для чего?
Повисла долгая пауза.
— Ты правильно заметил про сообщающиеся сосуды: если в одном воду нагреть, в другом она тоже нагреется, — сказала наконец Надежда Андреевна. — Может, это вовсе не чистилище, может, что-то другое? Колыбель, например. Юдоль всего сущего в мире. Капля, с которой начинается океан. Как ты думаешь, что случится ТАМ, если Юрий Иванович окончательно и бесповоротно восторжествует ЗДЕСЬ?
Лобанов хмыкнул.
— Там, здесь. Если так, то ему самое время затевать бал триумфатора. Он его, кстати, вовсю уже и правит. И что? Ты собираешься этому помешать? Ты — Дева-Воительница?
— Какая я воительница? — качнула головой Надя. — Я просто баба. — И негромко рассмеялась. — Но вы-то, мужики, на что без нас годны?
Лобанов собрался было с ней не согласиться, но в этот самый момент где-то совсем рядом, прямо под дверью, взорвался нечеловеческий крик, такой ужасный, будто там кого-то кастрировали.
Лобанов взвился на постели. Как ни искажен было голос вопившего, Сергей сразу догадался, кого подвергают бесчеловечной операции. Друг Леха определенно влип в какое-то безобразие и сейчас истошно взывал о помощи.
Время, которое показал Лобанов при одевании, восхитило бы самого зловредного старшину. Чуть не сбив с ног вскочившую Надежду Андреевну, Сергей метнулся к двери и пинком распахнул ее. Но вместо гостиничного коридора перед ним тянулась бесконечная анфилада запущенных комнат, в ближайшей из которых что-то происходило. Оттуда доносился шум невнятной возни. Потом опять прозвучал крик Волина, но теперь совсем уже слабый. Сергей пересек комнату в два прыжка…
19
Лобанов и Волин сидели за столом, друг против друга, на знакомой до мелочей кухне Алексеевой квартиры. Все здесь оставалось почти по-прежнему. Даже не допитая в прошлый раз бутылка приютилась в углу подоконника, а на плите чернела сковорода с Ларискиной стряпней. Только окно, за которым обычно по вечерам сверкали разноцветные блестки города, таращилось сейчас белесым бельмом, затянутое глухой изморозью. Приятели старались не заглядывать в него. Через кухонную дверь виднелась прихожая. Но и туда Волин с Лобановым старались не смотреть…
После расправы с бешеным псом посредством игрушечного револьвера они зашагали прочь, толком не зная, куда направляются. Волин хотел было прояснить ситуацию, но Лобанов только махнул рукой — куда-нибудь дотопаем. Так и случилось.
Распахнув очередную дверь, Сергей присвистнул и сообщил приятелю, не оборачиваясь:
— Ну вот, кажется, ты вернулся домой.
Волин и сам сразу понял это. Но… Боже упаси от такого дома. В квартире недавно бушевал лютый пожар, во время которого чудом уцелела только кухня. Всюду, под черными от копоти потолками, среди стен, покрытых окалиной сгоревших обоев, громоздились груды обугленного дерева, металла и тряпья — останки того, что окружало Алексея с первых дней его сознательной жизни, жуткие руины его домашней крепости, так и не сохранившей безопасный уют. Под полуобвалившимся книжным стеллажом из кучи почерневших переплетов косо торчала клетка, в которой жил раньше крикливый попугай. Попугай и сейчас был там, только не пестрый, а пепельно-серый, покрытый стерней сгоревшего оперенья. Раскинув остатки крыльев и вжавшись грудью в узкое пространство между прутьями, он висел на решетчатой стенке, как сюрреалистическое распятие.
При виде клетки Алексею сделалось худо, будто в огне мучительно погибла не скандальная пичуга, а некая суть его бытия, сварливый, но добрый домовой, без которого родное жилье неизбежно превращается в прах и место пусто. А дочки?
Лариска?! Где они? Боже!..
— Пошли-ка присядем, — сказал Лобанов и шагнул в кухню. — Да не пугайся, это же просто картинки. Видишь, запаха нет.
Легко ему было рассуждать! Но Волин тоже сообразил, что на свежем пожарище нет никакой горелой вони. Воздух был пресный, будто ноздри втягивали пустоту. Когда у Ларискиных знакомых от короткого замыкания выгорела квартира, Волины помогали пострадавшим делать ремонт. Но там и через полгода стояло такое зловоние!..
Входя в кухню, Алексей покосился через плечо. Теперь ему показалось, что за сумраком прихожей вовсе не разоренные огнем родные пенаты, а все те же заваленные хламом переходы, уходящие в глубь бесконечного сна. А птичья клетка стала больше походить на каркас старого абажура. … — Понимаешь, стоит мне вспомнить какую-нибудь гадость… и она тут как тут, — с тоской проговорил Алексей. И, перегнувшись через стол, опасливо зашептал: — Помнишь, в газетах писали, что спецслужбы проводят опыты над людьми? Внушение через магнитные поля, галлюциногенные облучения. Может, это то самое и есть?
— Ну, не знаю, — сказал Лобанов. — Обрати внимание, это ведь ТВОИ страхи материализуются. И меня пугают… но не очень.
— Почему только мои? — обиделся Волин. — Сам же говоришь, эта женщина, Надежда Андреевна…
— Это другое, — отрезал Сергей.
— Что — другое? Что это вообще такое?
— Бардо Тёдол, — усмехнулся Лобанов. — Книга мертвых.
— Ага! И тебе эту гадость подсунули. Неужели ты не понимаешь? Это же нарочно делается. Кому-то все это нужно, существует какая-то цель!
— Цель, понятное дело, существует. Как же без цели. Но я не то, что бы не понимаю, я поверить не хочу. Как и ты, между прочим.
— Но ведь это ты меня сюда привел, — раздраженно и невпопад перебил Алексей.
Но Лобанов будто не расслышал.
— Меня другое беспокоит. Ну, принесли мы с собой свои кошмары. Но если выберемся, что обратно потащим? — И добавил непонятно для Волина, словно про себя: — …Юдоль всего сущего в мире… А что делать, никак не пойму.
— Что значит — если выберемся! — Алексей сердито хлопнул по столу. — Я смотрю, что-то ты мудришь, мысли думаешь и рассуждения рассуждаешь. А мне нужно домой.
Как говорится, к семье и детям. Хватит чертовщину разводить. Вот увидишь, выйдем на свежий воздух и все как рукой снимет.
— Ну пошли, — согласился Лобанов. — Ать-два!
Волин почувствовал, что начинает злиться всерьез.
— Ты не паясничай, а думай, что делать.
— То не думай, то думай, — пробурчал Сергей. — Все у тебя просто. Просто только у кошек… А вот, представь, возвращаемся, а там ребята стриженые в адидасах или в камуфляже. Или еще какие-нибудь — мало ли? Бичей твоих режут или болтунам зубы вышибают. Может, это они твою хату уже… того?
