Жан-Мишель Тибо - Жан–Мишель Тибо Избранница богов
месть вот–вот должна была свершиться, честь могла быть восстановлена…
— Вперед! — крикнул он, изо всех сил пришпоривая коня.
Рыжий конь встал на дыбы. Стоявший впереди англичанин выстрелил снова, на этот раз дважды. Одна пуля попала в шею животному, вторая пролетела мимо.
Мишель понял, что храброе животное вот–вот упадет. И все–таки он смог заставить коня донести его до англичанина. Они столкнулись. Потеряв равновесие от удара, Мишель вытащил ноги из стремян и, задыхаясь, упал на спину. Ценой невероятных усилий ему удалось встать — как раз вовремя, чтобы увидеть, как сэр Чарльз бросается на него, словно хищник, высоко подняв саблю.
— Проклятый бастард! — выпучив глаза, крикнул англичанин. — Ты не доживешь до заката!
Мишель уклонился от атаки, и они покатились по земле, причем оба вцепились рукой в запястье противника. Вокруг фыркали и лягались кони, затаптывая павших. Раздался ужасный взрыв: огонь попал на телегу с бочонками пороха. От взрыва полегло два звена, однако некоторые солдаты с горящими волосами побежали к реке в надежде спастись. Тут и там англичане теряли свои позиции. Их офицеры дорого заплатили за сопротивление: тела большинства лейтенантов и капитанов лежали здесь же, среди трупов пехотинцев.
— За королеву! — вскричал Эмингтон, жестоко ударяя своего противника в висок рукояткой сабли.
У Мишеля посыпались искры из глаз. Он уже не мог управлять телом, стал задыхаться, теряя последние силы. Мышцы ослабели. Он не мог больше удерживать руку англичанина и теперь лежал и смотрел, как изогнутый клинок медленно поднимается у него над головой. Клинок великолепной сабли.. . При виде этого оружия, достойного самурая, этой многократно каленой стали с безупречной заточкой, Мишель испытал шок. Она напомнила ему саблю отца. Нет, это стоило
выяснить… Собрав остаток сил, он выкрутил держащую саблю руку и прочитал выгравированные на головке эфеса буквы: «Б» и «К».
— Бертран Казенбв! — выдохнул он. — Это сабля моего деда!
— Да! Сабля, отрубившая левую руку нашему командующему, виконту Хардингу, маршалу… армии и генерал–губернатору Индии, — тяжело дыша, говорил сэр Чарльз. — Наш командир… вручил мне это священное оружие и поручил мне… направить его против… наших врагов…
— В другой раз — может быть, но не теперь!
Мишель оттолкнул сэра Чарльза в сторону, откатился в противоположную и вскочил на ноги.
— А правда, что за потерю руки Хардинг получил пожизненную ренту в триста фунтов?
— Золото не гасит ненависть. Твоя смерть утешит его лучше, чем рента! — сказал сэр Чарльз, вставая.
Они стали кружить один вокруг другого, стараясь найти брешь в обороне противника и отражая любую попытку атаковать. Противоборствующие стороны перестали сражаться и теперь наблюдали за ними. Настал момент, когда они забыли об осторожности, и воинственный дух восторжествовал: они набросились друг на друга и стали ожесточенно, словно два демона, рубиться на саблях. Мишель получил ранение в пах, Эмингтон — рану бедра глубиной в два пальца и порез на шее. Желая быстрее покончить с этим, они сцепились с новой силой, намереваясь нанести противнику решающий удар.
Эфес сабли француза ударил Эмингтона в подбородок. Англичанин покачнулся, отступил назад и упал на колени. Сознание сэра Чарльза было ясным. Он схватился за револьвер. В отчаянном порыве Мишель швырнул в него свою саблю, как если бы это был кинжал. Лезвие со свистом вонзилось в живот англичанину, который тут же упал лицом в землю.
Все было кончено. Англичане беспорядочно отступали. Битва была выиграна. Но Мишелю эта победа показалась горькой. Ни тени радости не отражалось на его лице. Не было радости и на сердце. Он поднял с земли саблю, некогда принадлежавшую отцу, взвесил ее в руке, оценил баланс. Это было великолепное, но бездушное оружие. Месть не принесла ему ничего. Таким образом честь нельзя было восстановить. Мишель понял, что зря убил человека. И тогда он ухватился за идею освобождения и независимости Индии. Может статься, это сражение будет способствовать успеху последующих военных операций: южная дорога на Лахор была отныне свободна для доставки провизии и передвижения войск.
Глава 47
Январь 1846
Военные действия разворачивались не так, как было предусмотрено. Первое сражение произошло при Мудки. В битве же при Фирузшахре сикхи оказались на грани поражения. С обеих сторон многие тысячи солдат были убиты или ранены.
Мишель не смог принять участия в этих сражениях. Он восстанавливал силы после ранения в область паха. Хирал ежедневно прикладывала к ране бальзам, принесенный доктором рани, и это средство творило чудеса — рана заживала на глазах.
Она провела пальцем по розовому рубцу. Плоть в этом месте уже не была горячей. Через три дня ее любимый сможет сесть в седло.
— Еще один шрам, — сказал Мишель.
— Он будет последним, — отозвалась Хирал.
— Как знать…
— Ты не вернешься на поле боя!
— Но ведь война не закончилась…
— Для тебя — закончилась. Завтра мы попрощаемся с рани и уедем в Пакистан. Ты ведь так и планировал, когда мы выезжали из Танджавура?
— Да. Снова дорога… В безопасности мы сможем чувствовать себя только в Персии или в Турции.
Они оба услышали шаги. В сопровождении камергера в комнату, отделанную белым мрамором и украшенную разноцветными фаянсовыми изделиями, вошла Амия. Девочка светилась от радости.
— Рани хочет видеть нас на параде! — сказала она, садясь на край кровати рядом с Хирал.
— Да, — подтвердил камергер, — рани желает, чтобы вы присутствовали. Она отправляет своим войскам подкрепление. И она приготовила вам сюрприз, бьюсь об заклад, вам он очень понравится.
Мишелю понадобилось несколько минут, чтобы переодеться в парадную форму, похожую на ту, что носили солдаты Наполеона, — украшенную позументом из пурпурного шелка и золотыми галунами. По такому случаю можно было прицепить саблю, что он и сделал. Дхама присвистнул, увидев его в таком облачении.
— Ни дать ни взять маршал, — сказал он.
— Маршал в отставке, — уточнила Хирал, которая не собиралась отказываться от мысли, что ее муж больше не будет участвовать в военных действиях.
Камергер проводил их на трибуну для почетных гостей, которая так и осталась стоять со дня, ознаменовавшего начало войны. Окруженная сотней гостей и министрами, рани встретила их самой приветливой улыбкой, потом перевела
взгляд на марширующих перед трибуной солдат. Двенадцать тысяч солдат регулярных войск, пятнадцать тысяч новобранцев, две тысячи кавалеристов и сотня пушек были готовы к сражению. Было определено, что решающая битва состоится при Собраоне.
Когда последняя колонна растворилась в облаке пыли, слути в ливреях принесли закуски и напитки, осыпали трибуну лепестками цветов. Однако все понимали, что церемония не закончена. Рани попросила Мишеля, Хирал и Амию пересесть ближе к ней.
Жестокая правительница улыбалась, обнажая мелкие белые зубы хищника.
— У меня для вас два сюрприза, — сказала она.
— Для нас? — удивился Мишель.
— Да. Первый — для тебя и Хирал, второй — для маленькой принцессы, — пояснила рани, скользнув взглядом по лицу Амии.
Джундан сделала камергеру знак. Тот махнул одетому в черное одноглазому сикху, лицо которого не внушало симпатии. Сикх подхватил корзину с крышкой и поднес ее Мишелю. Заинтригованный француз посмотрел на рани. Джундан властно кивнула сикху. Тот открыл корзину и вынул оттуда, ухватив за длинные волосы, отрубленную голову.
Амия вскрикнула. Хирал и Мишель охватил ужас, отразившийся на их лицах. В качестве подарка им была преподнесена обескровленная голова принцессы Саджилис.
— Эффективное решение серьезной проблемы, не так ли? — прошелестела Джундан.
Ответить на это было нечего. Она отослала сикха вместе с его трофеем.
— Прошу вас, идите сюда, — продолжала рани. — Все!
Не успев оправиться от потрясения, Мишель, Хирал
и Амия повиновались. Остальные гости и придворные последовали за ними, причем каждый размышлял, с какой
новой гнусностью им предстоит столкнуться. Далеко идти не пришлось. Сойдя с трибуны, они оказались на куртине — части крепостной стены между двумя башнями. Внизу, прямо перед ними, находился внутренний двор с боковыми лестницами. Там, на посыпанной песком земле, лицом к небу лежала женщина. Руки и ноги ее были привязаны к колышкам. Мишель и Хирал никогда ее раньше не видели. Амия поморщилась. И только через какое–то время она поняла, что перед ней — Три–Глаза. Рани Джундан заметила ее волнение. Когда все гости стали в ряд вдоль парапета, послышалось заунывное пение рога. Створки высокой двери в противоположной стене со скрипом открылись, пропуская старого слона, ведомого столь же старым погонщиком.
