Евгений Кукаркин - Я - Кукла. Сборник повестей
— Любочка, — ответил я ей — так помоги мне пробить тему.
— Хорошо, — вдруг согласилась она — У тебя есть план?
Я подал ей черновики. Она села под лампу и стала читать. Прошло минут двадцать, Люба оторвала голову от стола. Она развернулась ко мне и задумчиво крутила волосы у виска.
— Ну что Любочка?
Она молчала минуты две. Пауза затянулась.
— Тебе надо показать эти бумаги, — сказала она — Борис Залмановичу.
— Но почему не Анатолий Федоровичу?
— Это все сложно Виктор. Ты не вписываешься в общую систему, которая здесь существует. Здесь свои правила и свои законы. Тебя раздавят и выкинут, если ты не подчинишься им.
— Я ни чего не понял Любочка. Что за законы? Кто меня раздавит?
— Есть глобальная теория советской школы микробиологии, ее суть в том, что рак возникает за счет переноса вирусов и действия канцерогенов на здоровую клетку и, в результате, она становиться в организме мутантом. Ты же утверждаешь не так. Ты пишешь, что основа болезни — это гены и онкогены, которые активны или пассивны в клетке и нужно изменить структуру поступающего к ним белка, чтобы парализовать онкогены. Понимаешь, мы боремся с вирусами и раздражающими канцерогенами, а ты с активным онкогеном и не путем его изменения, а блокировки из вне. Тебе здесь не дадут работать. Есть такой Рабинович, член кор. Академии Наук, основоположник этой теории, кстати, мы подчиняемся ему, есть наш и много других начальников отделов, которые будут его поддерживать в чистоте советской науке.
— Но это же чушь!
— Они так не думают.
— Что ты мне посоветуешь делать?
— Отдай завтра все Борис Залмановичу.
Она встала, отдала мне все бумаги и близко подошла ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Я даже не понял, когда мои губы присоединились к ее губам. Все поплыло перед глазами и я их закрыл, только где-то ныли и кричали все возбужденные клеточки тела.
— Не сейчас, поехали ко мне. — прорвался через туман ее голос.
Я начал восстанавливаться.
— Поехали.
На следующий день я позвонил Борису Залмановичу.
— Молодое дарование! — рявкнул он в трубку, когда я ему представился.
— Я бы хотел с вами встретится.
— Это срочно.
— Да.
— Заходите сейчас в мою комнату. Я на третьем этаже, комната 315.
— Иду.
Он сидел спиной ко мне минут тридцать. Мне казалось, что он все прочел и, лишь, тянет время для разговора со мной. Наконец, он развернулся. Лицо его было мрачным и не предвещало ни чего хорошего.
— Чего ты хочешь?
— Мне нужно утвердить план и нормально работать.
— Кто тебе посоветовал встретится со мной?
— Людмила Владимировна.
Он вскочил и заметался по комнате. Волосы и халат разлетались во все стороны. Вдруг, он остановился, как налетел на столб.
— Иди печатай и в нескольких экземплярах. Один своему начальнику, два мне и один себе в папку. И больше помалкивай. На вопросы всей этой научной сволочи не отвечай. Да…, сейчас свалка будет. Ну иди работай, чего расселся здесь.
Я вылетел, как пуля, из его кабинета.
То, что мне посоветовал Борис Залманович я выполнил и пошел добивать несчастных кроликов и мышек дальше. Любовь Владимировна на меня смотрела с тревогой и даже девочки, почувствовав напряженность обстановки, затихли. Где-то к одиннадцати часам зазвонил звонок телефона и Любовь Владимировна попросила меня зайти к начальнику отдела.
Геннадий Федорович сидел за столом, с рассыпанными на нем, моими листочками. Мы поздоровались и беседа началась.
— Я читал работы Пито, Зильбера, Эймса и Ваянберга, — начал Геннадий Федорович — В постановке задачи, вы ссылаетесь на них и других, но за исключением работы Ваянберга, я не вижу основания утверждать, об ответственной роли онкогена. Ваша задача и объем работы, сводятся к синтезу «искривления» белков и их избирательной роли для выявления «больных» клеток, где находиться этот онкоген. Теория очень интересна, но она явно противоречит направленности нашего института. Основная наша деятельность — это вирусология. Это методы занесения вируса в живой организм и методы его уничтожения. Судя по анализу литературы, вы очень выросли. Особенно, меня восхищает логичность в постановки задачи и методике выполнения работ.
Он замолчал и забарабанил пальцами по столу. Один ноготь у него был синим, последствие какого-то удара.
— И знаете, что мне хочется, чтобы вы работали по своей тематике…. Я не оговорился. Мне хочется. Поэтому, я предлагаю вам, сделать небольшое исправление в постановке задачи, где вы укажете, о параллельности опыта и сравнении результатов с вирусом-онкогеном.
— Но ведь для этого тоже надо проводить опыты.
— Естественно, вы сейчас перепишете план, где развернете два опыта. Что бы вас не загружать, вторую часть плана мы отдадим для работы Любовь Владимировне. Вы не против?
— Нет. Но вы говорите так, как будто, план уже утвердили.
— Конечно драчка будет колоссальная. Умные сразу поймут, зачем нас потянуло на издержки. Кстати, кто знает об этом? — он ткнул на листки.
— Борис Залманович и Любовь Владимировна.
— Ах хитрая, старая кочерыжка, носом учуял, где что-то возникает интересное. Ну ладно, я с ним сейчас поговорю. Идите Виктор Николаевич, работайте. Я жду ваш план к часу.
Когда я вошел в комнату, все головы повернулись ко мне и застыли в ожидании. Люба встала и спросила, дрогнувшим голосом.
— Ну как?
— Бросай всю работу, мы должны переписать план. Ты включена в объем работ. Времени нет. В час готовый экземпляр должен быть на столе у начальника.
— Тебе не отказали?
— Да нет же, нет. Просто посоветовали, для сравнения включить вирусную тематику в план.
Люба заулыбалась. Девчонки зашумели, а Светка заорала.
— Ура! Мы победили.
— Еще нет, — сказал я — Драка будет впереди.
Мы с Любой сели за столы и каждый принялся строчить свои части. В час, работа была на столе у Геннадий Федоровича. А через день был ученый совет.
Я выбрал место в зале, в задних рядах. Наполненные званиями и важностью, ученые мужи обсуждали склоку в третьем отделе, потом, выбирали представителей на симпозиум за границу и наконец, предоставили слово Геннадию Федоровичу.
Он начал ровно, как и все до того говорившие в зале, скучно и обыденно. Но шум в зале стих и пока он читал мою бумагу, чувствовалось, как все напряглись. Геннадий Федорович кончил, наступила тишина.
— И на кой хрен нам эта работа? — раздался голос толстого мужика, небрежно развалившегося на двух стульях — Зачем делать эти сравнения? Пусть занимаются онкогенными вирусами. Тема заманчивая. В белках плавали уже многие, а результатов нет и не будет.
— А Виглер, Дельбрюк, Уотсон? — вдруг подскочил, неведомо от куда взявшийся Борис Залманович — Они что — идиоты?
— Мы должны идти своим путем, нечего нам на заграницу смотреть.
— Поэтому у нас полная мутация в головах.
Несколько человек засмеялось. Поднялась пожилая женщина, в белом халате.
— Направление нашего института — это вирусология. У нас есть своя теория, наработана масса методик. Мы уже близки к крупным открытиям. Я поддерживаю Иосифа Владимировича и считаю, что появление другой теории, разбросает наши силы и… деньги.
— Владимир Ильич Ленин, — въехал в разговор, худой, замученный морщинами мужик — говорил, что соревнование это лучшая форма развития. Интересно, почему мы коммунисты часто не обращаемся к нему и не проводим в жизнь его идеи. Какая-то зацикленность у некоторых товарищей.
Все с почтением выслушали эту речь, помолчали для приличия и начали по новой.
— Владимир Владимирович, ты не прав. Мы все время соревнуемся, соревнуемся с капитализмом, его учением, его системой. И сейчас, у них своя наука, у нас своя — социалистическая, — заговорил бородатый мужик.
— У вас все глобальщина, товарищ Коровайко. Внутри вашего отдела, вы даже не можете организовать соревнование, а лезете чуть ли не на уровень планет, — получил он оплеуху от Владимир Владимировича.
— Давайте по существу, — выступил председательствующий.
— А знает ли об этом товарищ Рабинович? — выкрикнул кто-то.
— Нет, — ответил Геннадий Федорович, — не знает. Мы не успели его ознакомить, так как он находиться в Киеве.
— Так давайте подождем до его приезда, — не унимался тот.
— Может еще посоветуемся в главке, как нам ученым рак победить? — опять выскочил Борис Залманович.
— Давайте голосовать, — сказал председательствующий — Кто за то, чтобы план принять?
Я закрыл глаза.
— Шесть, семь…, двенадцать. Восемнадцать человек. Большинство. План работ принят.
Кто-то толкнул меня в бок. Рядом стояла Галя и улыбалась.
