Анна и Сергей Литвиновы - Изгнание в рай
Михаил рухнул лицом на землю.
Леночка, доченька ты моя! Что тебе вынести пришлось?!
Низко над ним летали, рвали сердце щебетом птицы. Не ласточки – какие-то местные.
Что ему сделать? Кому продать душу? Как вернуть своих любимых девочек сюда, в эту красоту?
Он вцепился ногтями в землю, грыз ее. Бился в жесткую траву головой. Ждал: вот сейчас плеча коснутся нежные пальчики. Леночка шепнет: «Папа, ну, что ты! Вставай!»
Вот сейчас, еще минуту!
Но никто к нему не подходил. И слышал он лишь беспечную птичью разноголосицу. Да от крыльца доносился тихий Настин плач.
* * *…Когда Леночка пришла в сознание, то почти обрадовалась. Мама рядом, связаны только руки, причем некрепко, и за окном мелькают очень обычные подмосковные пейзажи.
Не все потеряно пока. Нужно спасаться, бороться. Только как?
Выпрыгивать из машины на ходу она не решилась. Мама испугается, да и правда опасно. К тому же голова еще дурная – чем-то отравил ее мерзкий парень, во рту кисло, тошнит, перед глазами все плавает.
Вскоре автомобиль свернул на ухабистую дорогу (кругом лес). Дальше – въехал в какую-то чахлую деревеньку. Кругом грязища, рухнувшие заборы, кривые избы.
И остановился.
Девочка чувствовала себя почти хорошо. Попыталась подбодрить улыбкой маму. Та – бледная до синевы – с трудом растянула губы в ответной улыбке.
Похититель заглушил двигатель. Вышел из-за руля, открыл пассажирскую дверь. Неумело наставил на них охотничье ружье и приказал выходить.
Леночка осторожно осмотрелась. Еле удержалась, чтобы не фыркнуть. И это называется киднеппинг? Она читала: когда детей похищают, их держат в абсолютно укромных местах. За высоченными заборами. А тут – даже не во двор въехал, а остановился прямо на улице, у изгороди (наполовину рухнувшей). За ней – жалкий деревенский домик.
Но у мамы лицо испуганное. Шепнула дочери: «Делай, что он говорит».
Лена кивнула.
Однако, едва ее нога коснулась земли, вскрикнула:
– Менты!
И, хотя руки связаны за спиной, молнией ринулась прочь. В два прыжка выбежала со двора, оказалась на улице. Мчалась мимо домов и горланила:
– Спасите! Убивают! Пожар!!!
Она не сомневалась: кто-нибудь да выглянет ей навстречу. Даже в умирающих деревеньках должен найтись хоть один человек. Ветхая бабуля, пьяненький мужичок.
Однако сплошная тишина стояла – только топот от ее собственных лихорадочных скачков.
А дальше – вдруг грянул выстрел, и в полушаге от нее земля вспенилась маленьким взрывом.
Ничего себе сопляк! Он ведь почти в нее попал!
Но Леночка решила не пугаться. И сдаваться не собиралась. Метнулась влево, вправо. Она читала: когда мишень движется, прицелиться в нее гораздо труднее. Только бы мама тоже догадалась броситься прочь, в другую сторону! Парень сразу растеряется, и тогда…
Что тогда – додумать не успела. Снова грохнул выстрел, руку ожгло огнем. Больно, но не настолько, чтоб останавливаться. Но тут мама закричала сзади – истерически, жалобно:
– Леночка! Стой! Пожалуйста!
Этот гад, что ли, мамулю в заложники взял?!
Девочка резко затормозила. Обернулась. Ох, мам, да что с тобой? Стоит в нескольких шагах от бандита, и никто ее не держит. Да делай ты что-нибудь! Беги или выбей у него ружье!
Снова выстрел – пуля ударила совсем рядом.
– Лена, Лена! Вернись! – надрывается мама.
Девочка не выдержала – побежала назад.
А бандит на нее и не смотрит. Понял, кто тут слабое звено. Опустил ружье, обращается к матери:
– Следующей пулей я ее убью.
Женщина охнула. Стала оседать наземь.
Дочка – под усмешливым взглядом похитителя – подбежала к маме, прижалась к ней. А у той глаза закрыты, дышит тяжело. Неужели инфаркт? Папа всегда говорил, что ее нельзя волновать.
– Мама, мамуля!
– Леночка… – Женщина разлепила глаза.
– Развяжи мне руки, урод! – крикнула девочка похитителю.
Пусть он стрелял в нее и пусть чуть не убил – она все равно его не боялась. Нет, боялась, только совсем немного.
Но если у мамы опять будет плохо с сердцем – вот это реально страшно.
Парень легко, кошачьим шагом, подошел. Грубо схватил Лену за предплечье. Глаза желтые, злые, косят – один вправо, другой влево.
Поволок за собой.
– Доча! Делай все, как он говорит! – жалобно выкрикнула вслед мама. Язык у нее заплетался, голос звучал слабо.
Девочка с вызовом взглянула негодяю в глаза:
– Маме нужен врач.
– Будет, – хмыкнул тот. – Бабки за вас заплатят – будет вам и врач. И грач. И первач.
И захохотал противным тоненьким голоском.
Ввел в избу с разбитыми окнами, подтащил Лену к открытой крышке подвала, велел:
– Залазь.
Внизу – темно, страшно. Сыростью тянет, гнилью. Девочка инстинктивно сжалась.
– Можешь сама. Могу сбросить, – чуть не ласково предложил парень.
Достал нож – девочка отшатнулась. Но он всего лишь разрезал веревку, что стягивала ей запястья.
Не будь за их спинами, во дворе, беспомощной мамы! Она бы еще раз попробовала – ногой его в пах, как в компьютерной программе по самообороне, и бежать.
Но покорно спустилась в отвратительный склизкий подвал. Похититель сразу захлопнул люк, и стало совсем темно. Неужели он маму в другое место посадит?
Но нет. Загрохотали шаги, снова отворилась крышка. И мама – видно, что на ногах она держалась из последних сил, – скатилась по шатким ступеням вниз.
Похититель тут же вытащил лестницу. Равнодушным голосом произнес:
– В углу полазьте, там фонарик. Жрачка. Вода. Не помрете, короче. А как деньги за вас заплатят – сразу отпущу.
И снова захихикал.
Едва крышка закрылась, Лена в кромешной темноте, на ощупь бросилась к матери:
– Мамочка, что, сердце, да?
Обняла, прижалась, почувствовала: щеки матери мокры от слез.
А она так сама надеялась, что мама – всегда сильная, находчивая, смелая – ее утешит…
– Мамуля, пожалуйста, не плачь! – умоляюще произнесла девочка. – Мы выберемся отсюда. Обязательно выберемся. Выкуп за нас заплатят – и он отпустит. Или мы сами сбежим!
Она встала на четвереньки. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и девочка стала обшаривать их тюрьму. Совсем крошечная, меньше кладовки. Вдоль стены – пустые полусгнившие стеллажи. А вот и фонарик нашелся, только светил еле-еле, батарейка, видно, совсем слабенькая. Но в неярком неровном свете видно, насколько бледное, изможденное у мамы лицо.
– У тебя лекарства с собой? – бросилась к ней девочка.
– В сумочке… были, – горько усмехнулась мать. – А она в машине осталась.
– Черт, надо потребовать у него! Эй! Ты! Придурок! – громко закричала Лена.
Мама сразу сжалась, произнесла жалобно:
– Пожалуйста, не дергай ты его больше! Я как-нибудь справлюсь. Сейчас, посижу немного, и все само пройдет.
Но девочка отодрала от стеллажа висевшую на одном гвозде гнилую доску, начала стучать в стену, требовать:
– Открой! Открой немедленно!
– Леночка, – вздохнула мать. – Ты зря тратишь силы.
– Но ему что – жалко дать нам лекарства?!
– Ему просто плевать, – горько молвила женщина. – Он в стельку пьяный.
Голос мамы становился все тише:
– Сейчас… я посижу немного, и все само пройдет, само…
Хотела сказать что-то еще, но закашлялась.
– Мама! – жалобно закричала дочка.
Но Кнопка ее не видела.
Только черная, страшная, рвущая грудь боль.
И больше – ничего.
А Жора в это время сидел во дворе. Наливал себе дрожащими руками очередной стопарик. Нервное оказалось дело. Нехорошее.
Но заказчик должен быть доволен: он сделал все, что тот велел.
Или не все?
Какая-то мысль болталась в голове. Волновала. Тревожила. Позвонить, что ли, шефу? Уточнить?
Но тот, стопудняк, поймет, что он пьяный. Разорется.
Ладно, все фигня. Девки в подвале. Это главное.
И Жорик с трудом – телефонные кнопки расплывались – отправил заказчику сообщение: «Фсе гатово».
* * *Сева заранее продумал, как надо будет вести себя с Томским.
Тот – упрямейшее существо в мире. Акимов за долгие годы их знакомства усвоил сей факт прекрасно. И потому не сомневался: чем больше он будет убеждать Михаила обратиться в полицию, поискать врага в ближайшем окружении, тем яростнее программист станет возражать. Нужно только тупо повторять: «Не плати. Их все равно убьют».
Томский тогда точно послушным ботом (так, кажется, называется робот в компьютерных игрушках?) пять миллиончиков соберет. И отнесет доллары, куда ему скажут.
