Дин Кунц - Ночь Томаса
Я повесил трубку и тем же манером, каким добрался до телефона-автомата, поехал к церкви преподобного Чарльза Морана, который не мог знать, что только благодаря мне он в эту самую ночь не убил жену и не покончил с собой.
Дом священника был отделен от церкви двором, заставленным абстрактными скульптурами, вероятно олицетворяющими вечные истины. Скульптуры эти несколько раз напугали меня до смерти, внезапно вырастая из тумана.
Я обошел церковь сзади, направляясь к тому углу, где находилась ризница. Нашел, что дверь заперта.
Предположив, что преподобный и его жена наслаждаются глубоким сном праведников, я воспользовался рукояткой пистолета Валонии, чтобы разбить одну из стеклянных панелей окна ризницы. Сунул в дыру руку, нащупал задвижку, открыл окно, влез в ризницу.
Включил фонарь, чтобы сориентироваться. Через открытую дверь прошел в алтарную часть церкви.
Зажигать верхний свет не стал, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание. На тот момент слишком уж много людей хотели со мной встретиться.
Висевшая над алтарем скульптура Большой Птицы, или Спасителя, или кого бы то ни было, не бросила на меня обвиняющий взгляд по причине отсутствия глаз.
Я спустился с алтарного возвышения, прошел через калитку в ограждении и направился к третьему ряду скамей, где оставил два бумажника, свой и Сэма Уиттла.
Бумажник Человека-фонаря мне не требовался, но вот мой очень даже бы сгодился, если б на шоссе «Мерседес» остановила дорожная полиция и попросила предъявить водительское удостоверение. Бумажники я нашел, свой сунул в карман, Уиттла оставил на месте.
И когда вернулся в центральный проход, вспыхнул свет.
В алтарной части, у двери в ризницу, стоял чиф Хосс Шэкетт.
Глава 44
Выглядел чиф Хосс Шэкетт неважно. Полтергейст в комнате для допросов аукнулся ему ободранным лбом, одним заплывшим глазом, синяком во всю левую щеку. Нос более не был прямым и гордым, как это бывает у каждого садистско-фашистского руководителя террористов. Теперь он напоминал розовый кабачок. И коротко стриженные волосы местами прилипли к черепу.
Кто-то, предположил я, должно быть, нашел мой бумажник, спрятанный между псалтырями, и решил, что я за ним обязательно вернусь.
Но первыми же словами чиф не оставил камня на камне от моей версии.
— Гарри. Гарри Лайм.
Получалось, он не узнал, что зовут меня Одд Томас.
— Добрый вечер, чиф, — поздоровался я, засовывая фонарь за пояс. — Отлично выглядите.
— Что ты тут делаешь? — спросил он, правда, перед знаком вопроса добавил эпитет, отвратительный, но расхожий.
— Я надеялся, что у вас найдется еще один шоколадный батончик «Олмонд джой». Пожалел, что ранее не съел предложенную вами половину.
Он отошел на два шага от двери в ризницу, прихрамывая на левую ногу, потом остановился, вероятно не желая очень уж приближаться ко мне. Теперь нас разделяли сорок футов.
— Что случилось с буксиром? — спросил он.
— Это загадка, сэр?
— Что ты с ними сделал?
— С ними? Так буксиров один или два?
— На этот раз, умник, я не собираюсь играть с тобой в амнезию.
— У вас амнезия, сэр?
Правая рука чифа висела плетью, и я предположил, что и ей досталось от одного из предметов, поднятых в воздух мистером Синатрой.
Но он протянул руку ко мне, и я увидел, что она держит пистолет. Такой большой, что его вес грозил переломить запястье. Во всяком случае, руку мотало из стороны в сторону. На ствол чиф навернул глушитель.
Я вытащил из кармана пистолетик, конфискованный у Валонии в рубке буксира. С такого расстояния мог попасть в чифа только чудом.
— Мне нужны эти бомбы, — прорычал чиф. — Они мне нужны, и нужны немедленно.
— Вы уж не обижайтесь, сэр, но, вероятно, вам пора присоединиться к программе «Двенадцать шагов»,[43] чтобы избавиться от этой зависимости.
— Не провоцируй меня, парень. Мне нечего терять.
— Ох, чиф, вы недооцениваете себя. Вы по-прежнему можете потерять многое. Ваше высокомерие, самомнение, жадность, безумный блеск вершителя судеб мира в глазах…
Когда он выстрелил, его пистолет что-то едва слышно прошептал, словно Элмер Фадд[44] в одном из старых мультфильмов, пришепетывая, спросил: «Что такое?»
Хотя я не сомневался, что он хотел убить или ранить меня, пуля прошла достаточно далеко от цели, попала в спинку одной из скамей футах в шести от меня. Вероятно, полученные травмы как-то отразились на зоркости чифа.
Если Хатч предположил, что я проявил смелость, решившись сыграть Гарри Лайма, ему следовало бы увидеть мою попытку убедить чифа, что я — Супермен.
— Положите пистолет на пол, Шэкетт. Мне не хочется нанести урон церкви, воспользовавшись телекинезом, но, если вы не оставите мне выбора, я проделаю здесь то же самое, что и в вашем полицейском участке.
Мои слова произвели на него столь сильное впечатление, что он тщательно прицелился в меня и выстрелил вновь.
Я не отпрыгнул в сторону. Отчасти потому, что супермены никогда так не поступают, да и потом, страх перед пулей обесценил бы мою угрозу воспользоваться телекинезом. А кроме того, с меткостью у чифа было совсем плохо, и я боялся, что могу попасть под пулю, вместо того чтобы разминуться с ней.
Щепки полетели еще из одной скамьи.
— Даю вам последний шанс положить пистолет, — объявил я с уверенностью непобедимого человека в синем трико и красном плаще.
— Я не знаю, что произошло в той комнате. — Хосс Шэкетт прищурился, выцеливая третий выстрел. — Но если бы ты действительно мог все это проделать, то наверняка сумел бы освободиться от ножных кандалов. Ты не освободился, тебе пришлось ждать, пока я воспользуюсь ключом.
Непобедимый человек ответил бы на это пренебрежительным смешком. У меня бы не получилось, для этого требовалось пару лет обучаться актерскому мастерству. Пришлось обойтись словами.
— Любой ребенок увидел бы проколы в вашей логике.
Третья пуля поразила колонну центрального прохода за моей спиной, в каких-то шести дюймах справа от меня.
— Говоришь, любой ребенок? — Чиф целился вновь. — Так приведи его ко мне, я убью его после того, как покончу с тобой.
Когда он нажал на спусковой крючок, пистолет ничего не прошептал. Чиф предпринял вторую попытку, потом опустил пистолет. Левой рукой открыл карманчик на поясе, чтобы достать запасную обойму.
Я помчался к ограждению алтарной части. Перемахнул через него, взбежал на алтарное возвышение. С расстояния в двенадцать или пятнадцать футов всадил обойму дамского пистолета в живот и грудь чифа.
Как выяснилось, пистолет мне достался прекрасно отбалансированный, с минимальной отдачей, и ствол при каждом выстреле не слишком подбрасывало. Может, три или четыре пули пролетели мимо, но пять или шесть попали в цель. Я это видел.
Хосса Шэкетта отбросило к стене. Его тело вздрагивало при каждом попадании. И однако он не упал.
Застонал от боли, но я рассчитывал на крик и предсмертный хрип.
Демонстрируя склонность к театральности, которой я от него просто не ожидал, чиф разорвал форменную рубашку на груди, и я увидел сплющенные пули, напоминающие лужицы свинца, прилипшие к его пуленепробиваемому кевларовому жилету.
Шесть раз я попал в него, но даже не ранил.
Это было так несправедливо.
Если бы я знал, что он в кевларовом жилете, то целил бы в голову. Стрелял в тело, потому что оно гораздо больше. В голову можно и не попасть, особенно с расстояния в пятнадцать футов, если стрелок терпеть не может пистолеты, находится в состоянии крайнего стресса, да и в руках у него пистолетик, предназначенный для стрельбы в упор.
Чиф уже нашел снаряженную обойму. Вытащил из рукоятки своего пистолета пустую.
Я отбросил свой жалкий пистолетик, побежал в обратном направлении, вновь перепрыгнул через ограждение алтарной части, радуясь тому, что не зацепился за него ногой и не распластался на полу. Рванул по центральному проходу к нартексу.
Подумал, а не использовать ли вместо пуль псалтыри, но я любил церковное пение и с уважением относился к книгам, поэтому отказался от этой идеи.
Парадная дверь, через которую мы с золотистым ретривером заходили несколькими часами раньше, запиралась на ночь. И открыть ее мог только соответствующий ключ.
Из нартекса куда-то вели и две другие двери, но, насколько я помнил внешний вид церкви, через левую я мог попасть только на колокольню, которая являла собой вертикальный тупик.
Обернувшись, я увидел, что чиф Хосс Шэкетт уже открыл калитку в ограждении и, хромая, выходит из алтарной части в центральный проход. Выглядел он как капитан Ахав, твердо решивший добыть своего белого кита.
Так что путь у меня оставался только один. Я открыл правую дверь, включил свет и увидел перед собой крытую, вымощенную плитами известняка галерею, которая связывала церковь с какой-то пристройкой.
