Айра Левин - Поцелуй перед смертью
— На сегодня всё, мисс Ричардсон. Только уберите бумаги с моего стола.
Она нахмурилась; выражение неудовлетворенного любопытства было написано у неё на лице.
— Да, мистер Кингшип. Счастливого Рождества.
— Счастливого Рождества, мисс Ричардсон.
Они шли длинным коридором, по стенам которого, вставленные в стеклянные ящики с медными пластинами сверху и снизу в качестве крепления, висели чёрно-белые фотографии. Это были фотографии шахт и открытых разработок, плавильных заводов, аффинажных заводов, печей, прокатных станов, и почти художественные снимки, сделанные крупным планом, готовых труб и медной проволоки.
Дожидаясь лифта, Кингшип заметил:
— Уверен, он ей сказал.
8
— Гордон Гант? — переспросила Мэрион, вслушиваясь в звучание имени, когда они пожали друг другу руки. — Мы с вами, конечно, не встречались? — Она попятилась назад в комнату, улыбаясь, поймав отца за руку и увлекая его за собой, подняв свободную руку и ощупывая золотую усыпанную жемчугом брошь, приколотую к воротнику своей блузы.
— Блю-Ривер, — сказал Кингшип таким же деревянным голосом, как и в тот момент, когда представлял их друг другу, и стараясь не смотреть дочери в глаза. — Мне кажется, я говорил тебе о нём.
— Ах, да. Вы были знакомы с Эллен, не так ли?
— Совершенно верно, — отвечал Гант. Он сдвинул ладонь ниже по корешку книги, которую прижимал к себе, туда где искусственная кожа переплёта не была влажной, уже жалея о том, что чересчур легко согласился с предложением Кингшипа встретиться с его дочерью; фото Мэрион в «Таймс» никоим образом не могло передать своими серыми точками сияние её глаз, румянец, рдеющий на её щеках, светящееся облако счастья, окутывающее её, как бы говорившее: я выхожу в субботу замуж.
Беспомощно она обвела комнату рукой.
— Боюсь, здесь даже некуда присесть. — Она сделала шаг к стулу, на который были сложены одна на другую коробки с обувью.
— Не беспокойся, — сказал ей Кингшип. — Мы не надолго. На минутку. У меня в офисе осталась ещё куча работы.
— Ты не забыл про сегодняшний вечер, а? — спросила Мэрион. — Жди нас в семь или около того. Она приезжает в пять и, думаю, сначала захочет заехать к себя в номер, в гостиницу. — Она повернулась к Ганту и сказала многозначительно: — Моя будущая свекровь.
О, Господи, подумал Гант. Я должен её спросить: "Вы выходите замуж?" — "Да, в субботу". — "Поздравляю, удачи вам, всего наилучшего!" Он улыбнулся невесело и ничего не сказал. Никто ничего не сказал.
— Чему я обязана этой приятной встречей? — поинтересовалась Мэрион с куртуазными нотками в голосе.
Гант глянул на Кингшипа, ожидая, что тот заговорит первым.
Мэрион обвела взглядом их обоих:
— Что-нибудь важное?
Поборов замешательство, Гант сказал:
— Я знал и Дороти. Чуть-чуть.
— О-о, — произнесла Мэрион и опустила взгляд на свои руки.
— У нас был один общий курс. Я учусь в Стоддарде. — Он помедлил. — Однако не думаю, что у нас были какие-нибудь общие занятия с Бадом.
Она подняла глаза.
— Бадом?
— С Бадом Корлиссом. Вашим…
Она с улыбкой покачала головой.
— Бад никогда не был в Сдоддарде, — поправила она его.
— Был, мисс Кингшип.
— Нет, — возразила она весело, — он учился в Колдуэлле.
— Он учился в Стоддарде, потом — в Колдуэлле.
Мэрион насмешливо посмотрела на отца, как если бы надеясь, что он даст какое-то объяснение упрямству гостя, которого сам сюда привёл.
— Он был в Стоддарде, Мэрион, — с трудом выговорил Кингшип. — Покажите ей книгу.
Гант открыл ежегодник и подал его Мэрион, указав, на какую фотографию нужно смотреть.
— Боже правый… — пробормотала она. — Простите меня. Я ничего не знала… — Она глянула на обложку. — Тысяча девятьсот пятидесятый.
— Он есть и в ежегоднике сорок девятого года, — сказал Гант. — Он учился в Стоддарде два года, а затем перевёлся в Колдуэлл.
— Боже, — повторила она. — Разве не забавно? Может, он знал Дороти. — Казалось, что ей приятна такая мысль, словно тут отыскалась дополнительная ниточка, связывающая её возлюбленного с нею. Взгляд её опять упал на снимок.
— Он вообще никогда не упоминал об этом? — спросил Гант, несмотря на протестующие гримасы Кингшипа.
— Как, нет, он никогда не говорил и…
Медленно она оторвала взгляд от книги, только сейчас начиная замечать обеспокоенность и нервозность своих собеседников.
— Что такое? — поинтересовалась она.
— Ничего, — ответил Кингшип и бросил взгляд на Ганта, рассчитывая на его поддержку.
— Тогда почему вы стоите здесь, как будто… — Она снова посмотрела на книгу, потом — опять на отца. У неё вдруг сдавило горло. — Поэтому вы сюда и пришли, сказать мне это? — спросила она.
— Мы… мы только хотели проверить, знаешь ли ты, вот и всё.
— Зачем?
— Просто хотели проверить, и всё.
Она впилась глазами в Ганта.
— Зачем?
— Зачем Баду надо было скрывать это, — вопросом на вопрос ответил Гант, — если только он…
— Гант! — вскричал Кингшип.
— Скрывать это? — повторила Мэрион. — Что это за слово? Он не скрывал этого; мы не слишком-то много говорили про учёбу, из-за Эллен; он просто не успел рассказать.
— Почему девушке, на которой он женится, не следует знать, что он два года провёл в Стоддарде, — не сдавался Гант, — если только он не был как-то связан с Дороти?
— Связан? С Дороти? — Она заглянула недоверчиво своими широко открытыми глазами в глаза Ганту, затем, медленно отведя взгляд, сощурившись, посмотрела на отца. — Что это значит?
Лицо Кингшипа нервно подёргивалось, как если бы на него бросало ветром пригоршни пыли.
— Сколько ты ему платишь? — ледяным голосом спросила Мэрион.
— Плачу ему?
— За вынюхивание! — взорвалась она. — За разгребание грязи! За подбрасывание грязи!
— Он сам пришёл ко мне, Мэрион!
— Ну да, он выскочил чисто случайно!
— Я увидел заметку в «Таймс», — сказал Гант.
Мэрион гневно посмотрела на отца.
— Ты клялся, что не будешь этого делать, — сказала она с горечью. — Клялся! Тебе никогда не придёт в голову задавать вопросы, затевать расследования, обходиться с ним, как с преступником. О, нет, не так уж и много!
— Я и не задавал вопросы, — пытался протестовать Кингшип.
Мэрион повернулась к ним спиной.
— Я думала, ты изменился, — сказала она. — На самом деле думала. Думала, тебе нравится Бад. Я думала, что я нравлюсь тебе. Но ты не можешь…
— Мэрион…
— Нет, не можешь, раз делаешь такое. Квартира, работа — и в то же время вот это идёт полным ходом.
— Ничего никуда не идёт, Мэрион. Клянусь…
— Ничего? Я в деталях сейчас расскажу тебе, какая тут затеяна возня. — Она снова повернулась к нему лицом. — Думаешь, я тебя не знаю? Он был «связан» с Дороти — это он считается тем, кто бросил её в беде? И он был «связан» с Эллен, а сейчас он «связан» со мной — и всё ради денег, ради твоих сокровищ. Вот каких степеней это достигло — у тебя в голове! — Она швырнула ежегодник ему в руки.
— Вы не правильно это поняли, мисс Кингшип, — вмешался Гант. — Это у меня в голове, не в голове вашего отца.
— Видишь? — взмолился Кингшип. — Он пришёл ко мне сам.
Мэрион уставилась на Ганта.
— А кто вы такой? С чего вы решили, что это ваше дело?
— Я знал Эллен.
— Понимаю, — огрызнулась она. — Вы знаете Бада?
— Никогда не имел удовольствия.
— Тогда объясните мне, пожалуйста, что вы тут делаете, бросая на него обвинения у него за спиной!
— Это целая история…
— Вы сказали достаточно, — прервал его Кингшип.
— Вы ревнуете к Баду? — спросила Мэрион. — Это так? Потому что Эллен предпочла его вам?
— Именно, — подтвердил Гант сухо. — Меня снедает ревность.
— А вы слышали про законы о клевете? — наседала она.
Кингшип бочком пробирался к выходу, глазами делая знаки Ганту.
— Да, — согласилась Мэрион. — Вам лучше уйти.
— Одну минутку, — сказала она, когда Гант уже открыл дверь, собираясь выйти. — Теперь это прекратится?
— Здесь нечему прекращаться, Мэрион, — вздохнул Кингшип.
— Кто бы за этим ни стоял, — она посмотрела на Ганта, — это должно быть прекращено. Мы никогда не говорили про учёбу. И почему мы были должны, ведь Эллен?.. Для этого просто не пришло время.
— Хорошо, Мэрион, — сказал Кингшип, — хорошо. — Последовав за Гантом в коридор, он обернулся, чтобы закрыть за собой дверь.
— Это должно быть прекращено, — повторила она.
— Хорошо, — он замешкался, затем продолжил упавшим голосом: — Вы всё-таки придёте вечером, правда, Мэрион?
Она поджала губы. Задумалась на мгновенье.
— Потому что не хочу омрачать радость матери Бада, — наконец сказала она.
