Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Что предпочитаете из напитков? Это входит в стоимость обеда.
— Колу, — отвечает Малин.
— То же самое, — присоединяется Зак и вытаскивает вместе с бумажником, из которого собирается расплатиться, полицейское удостоверение.
— Вы знаете некоего Карла Мюрвалля, проживающего в этом доме?
— Нет. Я такого не знаю. Он сделал какую-нибудь глупость?
— У нас нет оснований так думать, — отвечает Зак. — Мы просто хотели поговорить с ним.
— Увы.
— Это ваше заведение? — спрашивает Малин.
— Да, а что?
— Я просто спросила.
Они занимают места за столиком, откуда просматривается подъезд к дому. Через пять минут хозяин заведения ставит перед ними две пиццы. Лужицы расплавленного сливочного сыра в томатном соусе, ветчина, шампиньоны.
— Приятного аппетита.
— Спасибо, — говорит Зак.
Они обедают, поглядывая в сторону Таннефорсвеген, на проезжающие мимо автомобили, на серо-белые клубы ядовитого газа, тяжело стелющиеся по земле.
«Откуда эта пропасть между людьми одной крови?» — спрашивает себя Свен Шёман, только что закончивший допрос Якоба Мюрвалля, чьи слова засели у него в голове.
— Он выбрал свою дорогу, мы свою.
— Но вы же братья!
— Братья не всегда братья, или как?
Что может произойти между людьми, которые должны радоваться друг другу, помогать и подставлять плечо, а вместо этого сделались врагами? Многое способно встать между людьми: деньги, любовь, вера — что угодно. Но семья! Внутри семьи! Ведь если мы не можем найти общий язык в малом, как нам навести порядок в большом?
На часах половина второго.
Пицца бетонным комком лежит в желудке, и они откидываются на спинки стульев, оплетенных тростником.
— Он не вернется, — говорит Малин. — Лучше нам заехать вечером.
Зак соглашается.
— Я думаю двинуть в участок, написать полный отчет за вчерашний день. Ты можешь съездить в Юнгсбру одна и побеседовать с Никласом Нюреном?
— Хорошо, у меня там есть еще кое-какие дела, — отвечает Малин.
— Тебе нужна помощь?
— Нет, будет лучше, если я займусь этим сама.
— Как тогда, с Готфридом Карлссоном?
— Гм…
Уходя, они кивают владельцу пиццерии в знак благодарности.
— Неплохая пицца, — замечает Зак.
Карл Мюрвалль — человек, в лучшем случае не представляющий никакого интереса для своей семьи. Это точно.
— Карл? — Элиас Мюрвалль тоскливо смотрит на Свена Шёмана. — Не говори мне об этом заносчивом слизняке.
— Он сделал что-то не так?
Элиас Мюрвалль задумывается, потом на мгновение смягчается.
— Он всегда был другой, не такой, как мы, — отвечает он.
43
Малин приближается к дереву, и с глаз ее словно спадает пелена.
Она отказывается верить тому, что видит.
Одинокое дерево вовсе не так одиноко. Зеленый автомобиль-универсал с крытым багажником припаркован у дороги, а на снегу, как раз в том месте, где упало тело Бенгта Андерссона, стоит женщина, завернутая в белое. Или нет, на ней совсем ничего нет. Руки женщины подняты, глаза прикрыты.
Она не открывает их, когда Малин подъезжает ближе. Ее лицо неподвижно, а кожа белее снега, волосы между ног неправдоподобно черные. Малин останавливает машину, но женщина по-прежнему ни на что не реагирует.
Или она замерзла?
Мертва?
Она стоит прямо, но Малин видит, как вздымается ее грудная клетка и как вся она слегка покачивается на ветру.
Середина зимы — Малин ощущает это всем телом, выбираясь из автомобиля. Зима берет под контроль чувства, словно возвращая их в некое исходное положение, стирая границы между впечатлением, мыслью и действием. Голая женщина посреди поля. Час от часу безумнее и безумнее.
Щелчок захлопнувшейся дверцы автомобиля — но Малин кажется, будто не ее собственное усилие стало причиной этого звука.
Женщина, должно быть, мерзнет, и Малин молча идет к ней. Все ближе и ближе, теперь их разделяет всего несколько метров. Но глаза женщины по-прежнему прикрыты, и она дышит, подняв руки над головой. Ее лицо совершенно спокойно, а волосы цвета воронова крыла заплетены в косу, свисающую вдоль спины.
Вокруг нее равнина.
Всего лишь чуть больше недели тому назад здесь обнаружили Мяченосца, но заградительная лента убрана, и нападавший с того времени снег не может скрыть мусор, оставленный любопытными: окурки, бутылки, обертки из-под сладостей, коробки из-под гамбургеров.
— Эй!
Никакой реакции.
— Эй!
Тишина.
Эта игра начинает надоедать Малин. Помня рассказ Бёрье Сверда об их с Юханом посещении Рикарда Скуглёфа, она догадывается, кто перед ней.
Но что она здесь делает?
Малин снимает перчатку и с силой щелкает женщину по носу. Один, два раза. Женщина вздрагивает, отскакивает назад и кричит:
— Что вы делаете, черт возьми!
— Валькирия? Я Малин Форс из полиции Линчёпинга. Чем вы здесь занимаетесь?
— Медитирую. И вы помешали мне закончить. Понимаете ли вы, как это чертовски неприятно?
Кажется, до Валькирии Карлссон только сейчас доходит, на каком морозе она стоит. Она огибает Малин и идет к своей машине. Малин следует за ней.
— Почему именно здесь, Валькирия?
— Потому что здесь он был найден убитым, потому что у этого места особая энергетика. Вы тоже должны это чувствовать.
— Немного странно, не правда ли, Валькирия? Вы должны со мной согласиться.
— Нет. В этом нет ничего странного, — отвечает Валькирия Карлссон, усаживаясь в свой зеленый универсал «пежо» и кутая в длинную дубленку голое тело.
— Имеете ли вы или ваш парень какое-нибудь отношение к тому, что случилось с Бенгтом Андерссоном?
«Глупый вопрос, — думает Малин. — Но и глупый вопрос может спровоцировать стоящий ответ».
— Если мы и имеем к этому какое-нибудь отношение, едва ли я стану вам об этом рассказывать.
Валькирия Карлссон захлопывает дверцу, и скоро Малин видит лишь дым, поднимающийся к небу из выхлопной трубы исчезающего у горизонта автомобиля.
Малин поворачивается к дереву.
До него тридцать пять метров.
Она старается выбросить из головы образ обнаженной Валькирии. Ею можно заняться позже, а сейчас надо делать то, зачем она приехала.
Ты там, Бенгт?
И она видит его тело. Синее, раздутое, растерзанное, одиноко раскачивающееся на ветру.
Что надеялись увидеть здесь все эти любопытные?
Парящий дух?
Труп? Почувствовать запах насилия, смерти, такой, какой представляли ее в своих самых кошмарных снах?
Туристы в комнате страха.
Она осторожно приближается к дереву. Пульс ее успокаивается, смолкают звуки вокруг, и жизнь исчезает перед лицом того, что случилось здесь однажды. Она пытается запечатлеть эту сцену где-то в глубине своей души: безликий некто, тело, закованное в цепи, ноги, траверсы, как маленькие луны на звездном небе.
Малин стоит там, где обломилась ветка, где только что медитировала Валькирия Карлссон. Кто-то оставил на земле букет цветов с прикрепленной маленькой открыткой в пластиковой обертке.
Малин поднимает цветы, серые от мороза, читает надпись: «Что мы будем делать теперь, когда некому больше ловить наши мячи. Футбольная команда „Юнгсбру ИФ“, первый состав».
Теперь им его не хватает.
Со смертью приходит благодарность. А после благодарности? Огонь?
Малин закрывает глаза.
Что произошло, Бенгт? Где ты умер? Отчего? Кто возненавидел тебя так сильно, если это была ненависть?
Как бы я ни кричал, ты меня не слышишь, Малин Форс, поэтому не буду и пытаться. Но я стою здесь, рядом с тобой, слышу твои слова, и я благодарен тебе за все усилия и работу.
Но так ли уж это важно, собственно говоря?
Или это самое лучшее из того, чему ты можешь посвятить свое время?
Ее голое белое тело.
Вероятно, она выработала в себе невосприимчивость к холоду. Мне это никогда не удавалось.
Я знаю того, кто возненавидел так сильно.
Но была ли это ненависть?
Вот хороший вопрос.
Может, это было отчаяние? Одиночество? Или злоба? Любопытство? Жертва? Ошибка?
Или что-то совсем другое, худшее?
Есть ли у меня возможность донести свои слова до тебя? Одно-единственное коротенькое слово? В таком случае я бы хотел, чтобы это было слово «тьма».
Тьма, которая возникает в душе, когда та не желает видеть свет в другом человеке, когда она атрофируется и под конец пытается спасти себя собственными силами.
Малин раскачивается вместе с ветром, тянется к сломанной ветке, к той ее части, что зацепилась за дерево, но не достает. И в этот момент, в промежутке, в пространстве между возможностью и желанием, наступает прозрение.
