Ингер Фриманссон - Крысоловка
– Мы все-таки уделали его!
Никакого ответа.
– Давно я пыталась справиться с этим монстром. Это самец. Нечего ему здесь делать. Один вред от него.
Оторвала кусок бумажного полотенца, подняла крысу за хвост. Тяжелый какой. Даже для самца тяжелый. Кровь стекала по лапам, морде.
– Посмотри! Ты когда-нибудь видела такой здоровый экземпляр? Да это рекордсмен. Прямо хоть фотографируй и посылай в Книгу рекордов Гиннесса.
Ингрид невидяще таращилась перед собой.
– Понимаю, ты испугалась, – сказала Роза. – Обычно они не такие агрессивные. Но этот… Уникальный экземпляр. Я называла его «мафиозо». У меня уже были с ними стычки. И прежде верх брал он.
Она открыла пластиковый пакет и опустила в него мертвую крысу. Пол забрызган кровью. Оторвав несколько мотков от рулона, попыталась вытереть. Не получилось. Кровь успела просочиться в поры плиточного покрытия.
Ингрид все не двигалась. Роза тронула ее за плечо. Та вздрогнула, как от удара.
– Эй, все закончилось. Пойду наверх, выброшу. Больше тут таких нет. Не бойся.
Лестницу затащила в кухню, но люк оставила открытым. Дошла до мусорного бака, выбросила пакет. Завонять не успеет. Завтра четверг. Утром мусор вывезут.
Снова лил дождь. Капли ползли по лицу. Навалилась усталость. Камнем легла на душу.
Когда вернулась, Ингрид переместилась поближе к свету. Стояла, держась за спинку стула. Лицо напряженное и точно внезапно состарившееся, взгляд неподвижен.
В Розе шевельнулся намек на нежность.
– Ну, как ты? – мягко спросила она сверху.
– Я под… подпишу…
– Письма?
– Да.
– Решила?
– Да.
– Сейчас все организуем.
Роза уложила в корзинку все необходимое, собралась спустить ее. И лишь тогда заметила, что повязка в крови.
– Но сперва пообещай мне помочь кое с чем. Достала бинт и ножницы. Затем положила в корзинку бутылку кампари и два бокала. Спустилась. Сказала:
– Надеюсь, ты не боишься крови.
Они сидели на кровати, лицом к лицу. Роза подобрала куртку Ингрид. Прямо посредине большой разрез, наружу вывалилась светлая подкладка.
– Она свое отслужила.
Казалось, Ингрид не слышала. Оледеневшие пальцы стиснули руку Розы, положили на колени. Крутые бедра мелко подрагивали.
– Мы должны друг другу помочь, – монотонно произнесла Ингрид. – У меня только одна рука.
– У меня теперь тоже.
Сообща сняли окровавленную повязку. Ингрид осторожно промокнула кровь.
– Больно?
– Терпимо.
– Нужно сделать прививку от столбняка.
– Утром съезжу в Талльхойден. Там хорошая поликлиника.
Роза осмотрела следы от зубов, кровь из ранки все еще сочилась.
– Повезло мне, ты только взгляни. Всего ничего промахнулся, чуть не прокусил артерию.
Ингрид склонилась к ней:
– Да, действительно.
Роза протянула ей бинт, сама взяла ножницы. Вместе соорудили относительно прочную повязку.
Роза улыбнулась Ингрид, кивнула. Весело спросила:
– А ты никогда не собиралась в медики податься? Спасибо за помощь.
Затем достала из корзинки письма и конверты.
Ингрид держала ручку. Рекламная продукция, с логотипом «Карлбакс». Щелкнула, выдвигая стержень. Убрала, снова выдвинула. Роза посмотрела не нее:
– Я придержу листок, чтобы не скользил.
– Выйдет неразборчиво, – пробормотала Ингрид.
– Питии как пишется.
– Не получится. Я левша.
– А что у тебя с рукой? Выглядит странно.
– Похоже, сломана.
– Вот как.
– Сломала, когда упала сюда.
– Болит?
– Болит.
– Дам тебе аспирин. Но сперва подпиши.
Она наблюдала, как Ингрид что-то неразборчиво корябает. Сдержала желание ударить ее.
– Нет, так не годится. Это не твой почерк. – Перевернула листы, исписанной стороной вниз. Приказала: – Потренируйся!
И снова пляшущие каракули. Роза встала.
– Пойду наверх, поработаю. А ты сиди здесь и тренируйся. Пока не станет похоже на твою нормальную подпись. Крикнешь, когда будет готово; распечатаю заново и принесу.
Ингрид
И снова неудача. Не смогла перехитрить Розу. Пыталась притвориться левшой. Понадеялась, что Мария уж наверняка обратит внимание на странный почерк. Отнесет письмо в полицию, чтобы сестру наконец-то начали разыскивать.
Теперь выхода нет. Взяла ручку и написала свое имя внизу каждого письма. Прежде чем снова начала сомневаться. Ингрид. С легким наклоном влево, чуточку по-школярски. Титус вечно подсмеивался: «Будто ребенок лет двенадцати».
Все ее дневники заполнены таким вот почерком двенадцатилетки. Самый последний теперь лежит наверху, у Розы. Та может прочитать, узнать ее сокровенные мысли.
Ее это больше не заботило. Ее вообще ничто теперь не заботило.
Взяла конверт, чудесный конверт с тиснением, подаренный Титусом в ее день рождения. Изящная белая бумага, на ощупь как лен, ее имя и адрес.
Вывела его имя: Титус Бруи. И адрес.
Надписывая адрес Марии, никак не могла вспомнить почтовый индекс. Улицу помнила. А индекс – нет.
Позвала Розу. В ответ:
– Ну, как успехи?
– Забыла почтовый индекс сестры!
– Адрес помнишь?
– Проезд Угглевэг, дом восемнадцать, Хессельбю.
– Сейчас найду в Интернете.
Через мгновение:
– А какая у нее фамилия?
– Страндберг!
– Мария Страндберг. Нашла. 16570.
Скоро Роза появилась сама. Накрыла столик скатертью, поставила два бокала, открытую бутылку кампари. В корзинке была и тарелка с манной кашей и немного молока.
– Проголодалась, наверное.
– Немного.
– Корицы?
– Да, спасибо.
– Сахар?
– Спасибо.
На столе лежала ложка. Дотянуться не смогла, сил не было. В руке отчаянно стреляло.
– Подожди, я помогу.
Роза зачерпнула кашу, поднесла ложку ко рту Ингрид. Каша была теплая. Ингрид открыла рот. Каша ароматная, теплая, совсем не похожа на те колбаски. Но после трех ложек стало плохо. Роза отерла ей подбородок, так вытирают лицо малышам. Склонила голову:
– Тебе нужно есть.
– Мне плохо.
– Тогда выпей глоток кампари. Нужно отметить. Давай.
Крепкий напиток наполнил рот. Язык словно ободран. Сглотнула и поперхнулась. Роза осторожно постучала по спине.
– Видел бы он нас. Как мы пьем за его здоровье.
Ингрид подняла бокал и влила в себя остатки.
Подбородок стал липким от пролившегося вина.
– Мне можно уйти? Ты обещала.
Роза посмотрела наверх, в проем люка. Мурлыкала какую-то песенку, знакомый мотив. Детскую песенку про улитку. Одна из песенок, которые Ингрид собирала для будущего ребенка. Эй, улитка, берегись, от меня скорей умчись.
– Ты же сказала, что я смогу уйти! – прохрипела Ингрид.
– Я сказала, что ты уедешь, – поправила Роза. – Но билет я еще не купила. А ты еще не сказала, куда хочешь уехать. Пока не скажешь, билет я тебе купить не смогу. Сама понимаешь.
Ингрид откинулась на спинку стула. Мир вокруг завертелся. Прямоугольник люка расплылся в круг. Услышала свой голос:
– Я подписала все, что ты хотела.
– Вот и умница.
– Было так трудно, – простонала она.
– Но ты справилась. Никто даже и не подумает, что ты писала сломанной рукой.
– Я не хочу здесь оставаться. – Вновь выступили слезы, эти проклятые, ненавистные слезы. – Не могу больше, пожалуйста, мне страшно, я не могу здесь одна. Разреши подняться к тебе, пожалуйста, Роза, пожалуйста, я согласна даже…
Роза поднялась. Зашла Ингрид за спину, обняла за плечи. Погладила по голове, ее повязка тут же намокла от слез. Ингрид все плакала, но то были уже иные слезы. Спокойные, очищающие, легкие слезы.
– Ты такая добрая. Такая милая со мной… а я не заслуживаю…
Роза прижала ее голову к своему животу.
– Ты знаешь, сколько уже времени? – мягко спросила она. – Скоро одиннадцать. Ложись-ка ты в кроватку и засыпай. Я подоткну тебе одеяло.
– Нет, не хочу, не хочу.
– Ты должна слушаться меня, Ингрид. Все будет хорошо, все образуется.
И она послушалась. Точно сомнамбула поднялась со стула, доковыляла до кровати. Роза повесила ее куртку на спинку стула. Ингрид видела зияющую прореху. Легла на бок, отставив поврежденную руку, чтобы не задеть ненароком. Роза укрыла ее одеялом. Проговорила:
– Доброй ночи. А мне пора работать.
Ингрид услышала, как она карабкается вверх, к свободе. Как Роза затащила лестницу и все вокруг снова погрузилось во мрак, она уже не заметила.
Часть четвертая
Дети
Дочери
Письмо лежало у двери, поверх газет и конвертов с прозрачными окошками. Йеннифер подняла конверт. Почерк показался смутно знакомым. Чей же? Ах да, Ингрид. Кто же еще. Рождественские открытки, которыми они обычно обменивались, забавный наклонный почерк отличницы. Повертела конверт – да, точно, вот имя и адрес Ингрид. С чего бы ей вдруг отправлять Титусу письмо? Знает же, что дома его нет. Неужели Роза сказала правду? И блудница свалила? Неужели от нее наконец-то смогли избавиться? Йеннифер нравилась старомодность этого слова: блудница. Такое приличное и непристойное одновременно. Совсем как Ингрид.
