Том Смит - Малыш 44
Разве я могу что-либо изменить?
Администратор вернулся с мужчиной лет сорока, доктором Тяпкиным, который согласился отвести Льва вниз, в морг, и устно проконсультировать его, если его имя не будет упоминаться в официальных документах.
Пока они спускались по лестнице, доктор выразил сомнение в том, что тело девочки до сих пор пребывает в морге.
— Мы не храним трупы долго, если только нас специально не просят об этом. У нас создалось впечатление, что милиция располагает всей необходимой информацией.
— Это вы проводили первичный осмотр?
— Нет. Но я слышал об убийстве и полагал, что вы уже поймали преступника.
— Да, вполне возможно.
— Надеюсь, вы простите мое любопытство, но, кажется, раньше я вас не видел.
— Я прибыл совсем недавно.
— И откуда вы?
— Из Москвы.
— Вас перевели сюда?
— Да.
— Меня тоже направили сюда из Москвы три года назад. Очевидно, вы разочарованы?
Лев предпочел промолчать.
— Можете не отвечать, я все понимаю. В свое время я тоже испытывал разочарование. У меня была определенная репутация, знакомые, семья. Я был дружен с профессором Вовси[6]. Перевод сюда я воспринял как ссылку. Но, разумеется, все получилось совсем наоборот.
Льву было знакомо это имя — профессор Вовси считался одним из ведущих врачей-евреев. Его арест, равно как и аресты его коллег, знаменовал собой начало антисемитских чисток, за которыми стоял Сталин. Были составлены обширные планы. Лев видел их. Предполагалось убрать ключевые фигуры еврейской национальности из сфер наибольшего влияния, вслед за чем должна была развернуться полномасштабная чистка, нацеленная на всех евреев без исключения. Но после смерти Сталина этим планам не суждено было осуществиться.
Не подозревая, о чем думает его собеседник, доктор Тяпкин беззаботно продолжал:
— Я боялся, что меня переводят в какую-нибудь захудалую районную больницу. Но 379-я клиника служит предметом зависти для всей области. Если уж на то пошло, она, пожалуй, даже слишком хороша. Многие рабочие завода предпочитают провести ночь у нас, на кровати с чистыми простынями и со всеми удобствами, включая туалет и горячую воду, чем в своих собственных домах. Мы уже успели понять, что не все из них так серьезно больны, как утверждают. Кое-кто из них пошел даже на то, чтобы отрезать себе фалангу пальца, чтобы задержаться у нас хотя бы на неделю. Единственным решением стало обращение к МГБ, и теперь они проверяют всех поступающих пациентов. Не то чтобы мы не сочувствовали рабочим. Мы прекрасно знаем, что представляют собой их дома. Но если общая производительность снизится из-за количества больных, то мы окажемся крайними. Так что сохранение здоровья людей стало вопросом жизни и смерти не только для пациентов, но и для врачей.
— Понятно.
— Вы служили в московской милиции?
Лев заколебался, не зная, как поступить — признаться в том, что он был сотрудником МГБ, или солгать, что служил в милиции? Ложь выглядела предпочтительнее. Он не хотел, чтобы доктор замкнулся.
— Да, служил.
Морг располагался в подвале, который уходил глубоко под землю, промерзавшую насквозь во время долгой зимы. В результате сама природа позаботилась о том, чтобы в помещении царил холод. Тяпкин привел Льва в большую комнату с низким потолком и вымощенным кафельной плиткой полом. У одной стены виднелась прямоугольная емкость, похожая на небольшой плавательный бассейн. В дальнюю стену была врезана стальная дверь, которая вела в сам морг.
— Если только родственники не забирают покойника, мы кремируем тела на протяжении двенадцати часов с момента поступления. Умершие от туберкулеза кремируются в течение часа. Да и к чему хранить трупы? Подождите меня, я сейчас вернусь.
Доктор отпер стальную дверь и вошел в морг. Лев подошел к емкости и заглянул через край. Он не увидел ничего, кроме собственного отражения. Поверхность была неподвижной и черной, хотя, судя по пятнам на бетонных стенках, на самом деле жидкость имела темно-оранжевый цвет. С одной стороны висел багор, длинный металлический шест с зазубренным крюком на конце. Лев взял его в руки и для пробы погрузил в жидкость. Та заколыхалась, подобно сиропу, и тут же вновь сомкнулась, обретая прежнюю гладкость. Лев опустил багор глубже, и на этот раз почувствовал, как крюк зацепился за что-то тяжелое. Он налег на багор всем телом. На поверхность всплыло обнаженное тело, медленно повернулось лицом вверх и опять ушло на дно. Из дверей морга появился Тяпкин, толкая перед собой каталку.
— Эти трупы будут обложены льдом и отправлены в Свердловск для анатомирования в тамошнем мединституте. Я нашел вашу девушку.
Лариса Петрова лежала на спине. Кожа у нее была бледной, перечеркнутой синими прожилками вен, тонкими, как паутина. У нее и впрямь оказались соломенно-желтые волосы. Челка была обрезана неровно: очевидно, эту часть и присвоил себе Варлам. Во рту у нее уже не было земли — ее убрали, — но челюсть по-прежнему отвисала, так и оставшись в прежнем положении. Зубы и язык у нее были грязными, окрашенными в темно-коричневый цвет почвы, которую насильно запихнули ей в рот.
— Во рту у нее была земля.
— В самом деле? Прошу прощения, но я впервые осматриваю ее тело.
— Да, рот у нее был буквально забит ею.
— Вероятно, врач убрал ее, чтобы осмотреть горло.
— Землю случайно не сохранили?
— Вряд ли.
Глаза у девушки были открыты. Они оказались голубыми. Не исключено, что ее мать переехала сюда из какого-нибудь городка неподалеку от финской границы, с Балтики. Вспомнив байку о том, что в зрачках жертвы навсегда запечатлевается лицо убийцы, Лев склонился над телом, вглядываясь в бледно-голубые глаза. Смутившись, он резко выпрямился. Тяпкин понимающе улыбнулся.
— Мы все так делаем — что врачи, что оперативники. И пусть здравый смысл подсказывает нам, что этого не может быть, мы все равно хотим убедиться сами. Разумеется, будь это правдой, ваша работа стала бы намного легче.
— Будь это правдой, убийцы выкалывали бы своим жертвам глаза.
Льву еще никогда не приходилось осматривать трупы — во всяком случае, в качестве эксперта-криминалиста, — поэтому он не знал даже, с чего начать. По его мнению, раны были столь многочисленными и жестокими, что наносил их явно маньяк. Грудь девушки была разворочена. Он увидел достаточно. Варлам Бабинич подходил по всем статьям. А землю он, должно быть, принес с собой, руководствуясь какими-то своими непонятными мотивами.
Лев уже готов был уйти, но Тяпкин, проделав столь долгий путь на самый нижний этаж, явно не спешил. Он склонился над трупом, внимательно вглядываясь в то, что на первый взгляд казалось невообразимой мешаниной тканей и плоти. Кончиком карандаша он даже потыкал брюшину, задумчиво разглядывая жуткие раны.
— Вы не скажете мне, что было написано в отчете?
Лев вынул свои записи и перечел их вслух. Тяпкин тем временем продолжал осмотр.
— В нем ничего не сказано о том, что у девушки отсутствует желудок. Он был вырезан, отделен от пищевода.
— Насколько точно было проведено удаление? Я имею в виду…
— Вы хотите знать, сделал ли это врач?
Доктор улыбнулся и заметил:
— Возможно, но разрезы неровные, не хирургические. Грубая работа. Хотя я не удивлюсь, если выяснится, что убийца проделывает это уже не в первый раз. Разрезы сделаны неумело, зато уверенной рукой. И еще он знал, что делает, а не просто орудовал ножом вслепую.
— Следовательно, это может быть не первый ребенок, которого он убил?
— Вполне возможно.
Лев провел рукой по лбу и обнаружил, что, несмотря на царящий в морге холод, он вспотел. Как могут быть связаны между собой две смерти — маленького сына Федора и этой девочки?
— Какой примерно величины мог быть ее желудок?
Кончиком карандаша Тяпкин очертил над грудью девушки примерный размер ее желудка. Он спросил:
— Рядом с телом его не было?
— Нет.
Желудок либо не заметили впопыхах во время осмотра трупа, что казалось невероятным, либо убийца унес его с собой.
Помолчав, Лев поинтересовался:
— Ее изнасиловали?
Тяпкин осмотрел влагалище девушки.
— Она не была девственницей.
— Но это не значит, что ее изнасиловали.
— У нее уже были половые связи?
— Так мне сказали, во всяком случае.
— На ее гениталиях нет видимых повреждений. Ни царапин, ни ушибов. Кроме того, обратите внимание на характер ран — они не были нацелены на ее половые органы. На молочных железах и на лице порезы отсутствуют. Человека, который так обошелся с нею, интересовала лишь узкая полоса между ее грудной клеткой и влагалищем — то есть ее органы пищеварения. Это похоже на работу маньяка, хотя на самом деле он вполне владел собой.
Выходит, Лев поспешил с выводами, когда решил, что убийца был не в себе. Кровь и увечья для него самого означали хаос. Оказывается, все было совсем не так. В действиях убийцы присутствовал точный расчет и хладнокровное планирование.
